Михаил Ахманов - Флибустьер
Он с чувством исполнил припев, где говорилось про золотые пряди, бантики и милый курносый нос, и, пока пел, слышал лишь собственный голос да чистое тихое журчание реки – будто бы не Ориноко, а какой-то другой, безымянной, что текла из Ниоткуда в Никуда в счастливом Нигде, вне времени и вне пространства. Остаться бы здесь, подумал Серов, в мире, где всегда Сегодня и нет ни Завтра, ни Вчера, а значит, нет ни сожалений о прошлом, ни планов на будущее. К бесу эти планы! Был бы вечный день, и солнце, и деревья, и речная прохлада, и губы Шейлы…
Из-за угла ближнего дома вывалился Фарук в обнимку с Кактусом Джо. Они сделали несколько шагов вперед, назад, вбок, точно вытанцовывая затейливые коленца кадрили, потом их ноги подкосились, турок рухнул в пыль, а Кактус – прямо на него. Фарук сразу захрапел, но Кактус Джо еще попытался приподняться. Выпучив глаза на Серова, он, заикаясь, полюбопытствовал:
– Эт-то т-ты, Боб?
– С утра был я, – сказал Серов.
– Д-дьявол! Н-на ком же я т-тогда лежу?
Его голова поникла, и к мощному храпу Фарука добавились гнусавые рулады и пронзительный посвист. Серов побрел к церкви и костру, где дремали его подельники, лег на теплую землю и закрыл глаза. Сегодня кончилось, Завтра еще не наступило, и между ними он мог уплыть в тот мир, где были только губы Шейлы, прохладный ветер над рекой и зеленые деревья под ласковым солнцем.
Счастливое Нигде, которое нам дарят сны…
Глава 12
СЕРЕБРЯНЫЕ КОПИ
Тропа, ведущая сквозь сельву к руднику, была, по местным меркам, довольно широкой – по ней могли пройти два мула. Как говорили индейцы Гуаканари, она, огибая участки заболоченной местности, тянулась во влажных джунглях на день пути, то есть миль на пятнадцать-семнадцать и еще на такое же расстояние в предгорьях. Если не считать зноя, духоты, тяжелого груза, полчищ змей и надоедливых насекомых, поход не сулил каких-то сложностей и неожиданностей. Люди с «Ворона» были привычны к морскому климату, более приятному и здоровому, но все постранствовали в лесах на побережье Мексики, Панамы и Венесуэлы, так что тропическая сельва была им не в диковинку. К тому же же Джозеф Брукс отобрал самых молодых и крепких – по пятнадцать бойцов из ватаг Дойча, Тиррела и Галлахера, дюжину канониров во главе с Теггом и своих телохранителей, всех, кроме Кактуса Джо, спавшего мертвецким сном. Вместе с Шейлой, Чичем и Росано экспедиция насчитывала почти семьдесят человек, к которым добавились полсотни мулов и двести индейцев. Индейцы тащили продовольствие, мулы – две малые пушки, снятые с палубы фрегата, ядра, бочки с порохом, корзины, веревки и кое-какой шанцевый инструмент. Что до бледнолицых воинов, то они несли мушкеты с боевым припасом, пистолеты, холодное оружие, а также фляги с водой и вином. Серов прикинул, что полная выкладка была побольше, чем в горах Чечни, где он выслеживал бандитов.
Да и «зеленка», как назывался в армии лес, ничем не походила на леса Кавказа. Ни дубов, ни буков, ни травы, ни твердой почвы под ногами; гигантские деревья, все незнакомые, уходят в высь, ярус за ярусом отделяя землю от неба, их ветви и стволы переплетены лианами, свисающими сверху гроздьями порванных канатов, листья то мелкие, то огромные, причудливых форм, клочья коры и мха торчат на деревьях-башнях, как растерзанные одежды. Неба не видно, вокруг вечные зеленоватые сумерки, внизу хлюпает, на голову сыплется всякое гнилье, и этой же гнилью пахнет; копыта мулов вязнут, нога уходит по щиколотку в опавшую листву и мох. И звуки, всюду звуки! Свист и щебет птиц, похрюкивание каких-то невидимых животных, древесные шепоты и шелесты, вопли огромных жаб, крики обезьян и что-то еще, звенящее или зудящее, будто пчелиный рой. Жизнь повсюду, буйная, опасная, не угнетенная человеком, не признающая его владыкой; в этом зеленом океане он всего лишь еще одно животное, добыча или хищник, смотря по обстоятельствам. Возможно, ни то и ни другое, а только случайная жертва, что тянется из любопытства к сучку, который вовсе не сучок, а змейка. Крохотная, в десять дюймов, но смертоносней кинжала и пули.
Тропа в лесной чаще обозначалась более низким мхом, ямами, которые выбили копыта мулов, да обрубками ветвей на стволах, заметными слева и справа. В авангарде, распугивая лесную живность, тенями маячили индейцы-дозорные, за ними, в голове колонны, шел капитан вместе с Шейлой, Росано, Чи-чем-переводчиком и Гуаканари, сменившим пышный головной убор на повязку из коры и перьев. Дальше двигались корсары, груженые мулы, носильщики и арьергардная ватага Клайва Тиррела. Шагали цепочкой, по одному и по двое, так что отряд растянулся на добрую треть километра. Иногда случались заминки, большей частью у ручьев с вязким болотистым дном – тут приходилось снимать поклажу с мулов и, под проклятия Teггa, самим перетаскивать медные стволы, станины и бочки с порохом.
Эти ручьи выглядели слишком мелкими для кайманов, но однажды индейцы испуганно заверещали, и Серов различил в неглубокой воде чудовищную змею толщиной с бревно и такую длинную, что, казалось, она могла обвить и удавить разом двадцать человек. Скользнув в заросли, змея приподнялась на пару метров, раскрыла пасть и уставилась будто бы прямо на Серова. Анаконда, понял он, вскинул мушкет, но Гуаканари вскрикнул пронзительно, по-птичьи, и Чичпалакан перевел: «Не трогать! Очень, очень святой вещь! Любить свинья». К вождю подскочили индейцы с тушей какого-то зверька, покрытого бурой шерсткой, Гуаканари взял ее, потом, приседая и кланяясь, осторожно направился к змее и положил приношение на берег. Пасть удава распахнулась еще шире, бесконечное тулово дернулось вниз и вперед; миг, и жертва исчезла. Серов решил, что это капибара или агути[66].
Он возглавлял отряд из самых крепких парней Галлахера. Кола Тернан, Брюс Кук, Люк, Джос, Жак Герен и Страх Божий – все они были здесь, включая Хенка, его лохматого подельника. Мортимера и Шестипалого Алана капитан забраковал, сочтя их слишком субтильными или, возможно, слишком приверженными к горячительному. Для отбора людей в экспедицию у Брукса имелся превосходный способ в духе законов Берегового братства: всякий кандидат должен был взвалить на плечи малую двухсотфунтовую пушку «Ворона» и пройти с ней сколько сможет. Первые шесть десятков шли в поход, прочие, хлипкие или пьяные, оставались. Мудрый метод; пушки, которые вез с собой отряд, пришлось четырежды перетаскивать через ручьи, и то же самое касалось пороха и ядер.
К полудню, отшагавши пять часов в тропическом лесу, Серов взмок от подошв до макушки. Силы его еще не кончились, но оказались изрядно подорваны проклятыми бочками, которые полагалось переносить осторожно, не подмачивая пороха водяными брызгами. За этим Тегг следил особо и клялся, что нарушителю придется сожрать мокрое зелье, а потом он набьет ему глотку сухим и лично поднесет запальный шнур. Сбросить одежду и шляпу, а тем более сапоги, было невозможно – кроме птиц, анаконд, обезьян и ягуаров в сельве водились твари помельче, но пострашней. Муравьи и клещи, тарантулы, фаланги, скорпионы и пиявки, крошечные змейки, те самые, что притворяются сучком или ярко окрашенной травинкой, а кроме них – тучи летающих кровососов, мухи и огромные, страшные видом гусеницы, ядовитые пауки-птицееды и прочая мерзость. Не подмосковная роща и не пляж на Клязьминском водохранилище, мрачно размышлял Серов, стряхивая этих тварей то с рукава, то с колена, то с полей шляпы.
Через двадцать минут после полудня, как он установил по своим часам, отряд достиг лесной прогалины с более твердой землей. Тут была поляна, не очень большая, но достаточная для сотни гамаков и трех десятков хижин или, скорее, шалашей из прутьев, перевязанных лианами, в которых обитал один из кланов племени Гуаканари. Индейцы, предупрежденные разведчиками, ждали их: толпа невысоких безбородых мужчин, подростков и юношей, которые при виде Брукса швырнули копья и повалились в ноги капитану. Несомненно, этому их обучили испанцы, но сейчас унизительный обряд исполнялся с превеликой охотой и радостью: плохие белые парни были наказаны хорошими, и справедливость восторжествовала. Надолго ли? – думал Серов. Корсары хапнут серебришко и уйдут, испанцы заявятся снова, и будет в этих лесах кровавая резня… Впрочем, нет, не те леса, не европейские, а почище вьетнамских, откуда местных напалмом не выкуришь. Теперь, когда форт разрушен и Детям Каймана известно, с кем они столкнулись, борьба пойдет на равных. Если индейцы захотят сражаться… Могут ведь просто исчезнуть в этом нескончаемом лесу, уйти в горы, пересечь их и добраться до притоков Амазонки, которым нет числа…
Гуаканари, Чич и Брукс, важно кивая, внимали словам пожилого индейца и пробовали какие-то кушанья из ореховых скорлупок. Тем временем мулов разгрузили и, под наблюдением боцмана Стура, погнали к ближайшему ручью на водопой. Тегг проверил бочки с порохом и выставил около них охрану. Люди с облегченными вздохами опускались наземь, расстегивали куртки, снимали шляпы, вытирали пот, переговаривались, грызли сухари. Росано ходил меж сидящими, давал глотнуть из бутыли и наделял при этом полезными советами. Серов запил сухарь водой, потом огляделся, разыскивая Шейлу, и увидел, что она, отступив к деревьям, тоже незаметно посматривает туда и сюда. Сомнений, что это значит, не было. Он нырнул в лес, обошел поляну, встал за огромным стволом с бугристой корой и прошептал:
