Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров
Дарья слушала спокойно и внимательно, только улыбалась и поглядывала на мать, ожидая, наверное, что та засмеётся и скажет, что папа пошутил. Но мама не засмеялась, напротив, достала из сумочки кредитную карту и молча, положила на стол, и это все уже не было похоже на шутку.
— А кем мы там будем? — спросила Даша, — графьями, князьями или крестьянами? — и, не удержавшись, засмеялась.
— Почему обязательно графьями? — удивился отец, — ты вспомни, что было со всеми графьями в семнадцатом году. А крестьянствовать мы не умеем. Так что там, так же как и здесь, будем служивыми. Служить будем Родине.
— А как же школа, мой аттестат?
— Дашенька, так ты здесь окончишь школу, не волнуйся. Туда, — Алексей почему-то показал пальцем в потолок, — отправятся наши копии. А когда окончишь школу, сознания синхронизируем. Нынешние одиннадцать классов никак не меньше, чем гимназия, я думаю, ты там сможешь поступить в университет какой-нибудь, тот же Санкт-Петербургский. Сдать экстерном выпускные экзамены в гимназии, и поступить в университет.
— Я могу подумать или выбора у меня нет?
— Боюсь, что нет. Я же говорю, что здесь скоро жизнь закончится. Ты же взрослая, должна понять.
— Да, понимаю, а с подружками я смогу проститься?
— Зачем? Здесь всё останется по-прежнему. До… до катаклизма. Завтра император собирает совещание. Мы должны быть. Утром позвони в школу и скажи, что не сможешь прийти.
— Я сама позвоню классной, — сказала Ирина, — придумаю что-нибудь.
* * *
Петровы и Сидоровы вышли из дома в половине десятого. Идти было всего ничего, и через несколько минут они уже были у Иванова. Николай провёл их в зал на первом этаже, и рассадил по диванам и креслам. На все вопросы ответил "Потом", и пошел за императором.
Дарье император понравился сразу. Такой император не мог не понравиться шестнадцатилетней девушке. Николай вошёл в белом мундире с золотыми эполетами, голубая лента через плечо, на груди несколько звёздных орденов. Сидоров вскочил, приветствуя государя, за ним встали и все остальные, всё-таки люди были вежливые.
— Ваше императорское величество, — сказал Иванов, — разрешите представить вам… И назвал всех по очереди. Дашенька Сидорова, которую представляли последней, сделала книксен и зарделась.
Николай поздоровался со всеми поклоном головы и сказал: — Дамы и господа, примите мою благодарность за то, что проявили желание помочь мне исправить то ужасное положение, в каком оказалась Российская империя ныне. Я осознаю всю свою ответственность за произошедшее в двадцатом веке и выражаю уверенность, что смогу это исправить с Божьей помощью. А также с вашей помощью, уважаемые дамы и господа. Но есть одно затруднение. Вы не являетесь подданными Российской империи и государя императора. Юридически вы все подданные и граждане другого государства. Для того, чтобы на вас распространялись права и обязанности подданных Российской империи и я мог принять вашу помощь, вы должны принять присягу на верность подданства российскому государю императору. Дело это добровольное, не желающих я неволить не вправе. Николай Сергеевич, раздайте присяжные листы, пожалуйста.
Петрову стало кисло на душе. Он ожидал спокойного разговора по душам, знакомства и всего такого прочего, а император взял быка за рога – вздумал приводить их всех к присяге. Сейчас пацаны как взбунтуются, особенно, старший. Как выдаст: "Ты кто такой?". И Кольша, гад, не предупредил!
Как раз в это время Саша Петров пытался собрать воедино разбегающиеся мысли. Но они все-таки разбежались, и осталась одна: "Обалдеть!".
Между тем, Иванов раздал мужчинам по листочку, а потом взял пухлый томик со стола и увесистый крест, потемневший от времени:
— Это Евангелие и крест государя императора Александра Александровича, они были с ним в момент кончины.
Затем он взял Евангелие с крестом в левую руку, в правую листок с присягой, и изредка в него поглядывая, начал говорить слова присяги:
— Я, Иванов Николай Сергеевич, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и законному Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику, верно и нелицемерно служить, и во всем повиноваться, не щадя Живота своего до последней капли крови…
Иванов читал текст присяги, а император с интересом разглядывал своих новых подданных. Во-первых, для всех присяга была неожиданностью. Впрочем, у старших удивление только мелькнуло в глазах. У младших такой выдержки не было, и они растерянно переводили взгляд с Иванова на императора. Саша Петров, когда шел сюда, был настроен очень скептически и решительно. Он был готов развенчать самозванца, и осмеять дядю Колю. И вот растерялся…
Дашенька Сидорова залилась румянцем, и не сводила лучистый взгляд с императора.
Николай сам почувствовал волнение. Он сам присягал в 16 лет, в день совершеннолетия, и помнил тот волнительный день, сурового отца и улыбающуюся мать. Ему пришлось присягать даже дважды. Первая присяга была для великого князя, в которой он клялся в верности Основным Законам империи о Престолонаследии и об Учреждении Императорской Фамилии, а вторая присяга, собственно, верноподданного. Боже, как тогда он был счастлив и горд.
— …и таким образом весть и поступать, как верному Его Императорского Величества, подданному благопристойно есть и надлежит, и как я пред Богом и Судом Его страшным в том всегда ответ дать могу, как сущее мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую Слова Евангелия и крест Спасителя моего. Аминь, — закончил Иванов, поцеловав Евангелие и крест.
Затем взял ручку со стола и размашисто расписался под текстом присяги.
Вторым присягать подошёл к столу Сидоров. "Какая это присяга на моём веку, — думал он, — пожалуй, третья, первая была Советскому Союзу, потом Демократической России, а, нет-нет, тогда не присягали, заключали договор с командиром части, вот смех. Теперь вот Российской империи, хотя, страна-то одна", — утешил он себя, и начал читать текст присяги.
Саша Петров пришел в себя, и скептический ум заработал с удвоенной быстротой. Балаган? Не балаган? Что за присяга? Отказаться? Конечно, отказаться! Что за ерунда! А меня спросили? Что за маразм? Откуда они взяли этого ряженого? Совсем с ума посходили! А отец будет принимать? Будет, наверное. Что делать? Встать и уйти? Или устроить скандал? А что Андрюха думает? Блин, читает эту фитюльку, что сунули в руки, про себя, и даже шевелит губами от усердия. Они все сошли с ума? Может, это я тронулся, а они все нормальные? Бред какой. Чёрт, даже виски заломило…
Саша пытался вырваться из логического тупика и понимал, что первый раз в жизни не знает, как поступить. С одной стороны, если это, правда, и это настоящий царь, то да, может и стоит принести ему присягу. Государственная служба это предполагает. Может, то, что рассказывал отец, и правда. А с другой. Если это ряженый, и через секунду предки начнут хохотать и подтрунивать, как ловко они развели молодых лохов? Зачем? Непонятно. О, и отец пошел читать этот бредокс. Ну, хоть кто-нибудь бы хихикнул, ну, хоть кто-нибудь… Уж тогда бы я… Что я? Тогда я бы разнёс бы их всех своим сарказмом, я бы им показал, как насмехаться… Все серьёзные, как… Как где? Как на принятии присяги? Что же делать? Минуточку, этого же не может быть, потому, что не может быть никогда. Вечного двигателя не существует. Машины времени не существует. Это аксиомы, оспаривать которые не просто неприлично, это небезопасно. Сочтут умалишённым. Что же тут творится? Старичкам надоели компьютерные игры, и они решили сыграть в ролевую игру? Ладно, допустим. Подыграть им, что ли? Что мне стоит? Ничего не стоит. Сделать им приятное? Можно. Хотели бы посмеяться, нас бы с Андрюхой вперёд запустили присягать. А может всё правда? В принципе, никогда не поздно заорать: "А царь-то, не настоящий!" Что они на меня все смотрят? Отец вернулся на своё место. А, мне, что ли, идти уже? Ну, ладно, толкиенисты предпенсионного возраста, на "слабо" меня не возьмёте! И Саша с независимым видом вышел на середину комнаты.
Обилие незнакомых, труднопроизносимых слов, незнакомые обороты речи, превращали чтение текста в сплошные мучения. Однако на запинания никто не отреагировал, никто не засмеялся, не глянул насмешливо. В отместку за моральные терзания, и назло всем, Саша подписался под присягой не своей витиеватой подписью, которой обычно подписывался, а аккуратно вывел свою фамилию печатными буквами. Докажите теперь, что это я писал!
Андрей прочитал присягу почти скороговоркой. "Как же, потренировался, верноподданный, — ревниво подумал Саша, — а что дальше?"
