Андрей Земляной - Рокировка в длинную сторону
Дитц покраснел и потупил голову. Таможенник, на собственной шкуре знавший, что может устроить домашний тиран в юбке, сочувственно усмехнулся и поторопился закончить все формальности. И семья, возглавляемая активистом Гитлерюгенд, проследовала на вокзал.
А в тот самый момент, когда Ju-52 катился по зеленому полю Девау, в Волынском сидела и в десятый раз перечитывала письмо от Саши… Сашеньки…
Сестренка, родная!
Так сложилось, что я должен уехать. Ты не переживай: скоро я вернусь. Просто сейчас очень надо. В Германию. Честное слово, вернусь — подарков навезу. Так что не грусти и держи хвост пистолетом. А Красному передай: будет тебя задирать — по шее получит. По полной программе.
Тетя Вера и Надмит присмотрят за тобой. Да и за всеми вами. Ваське и Артему — большой привет. Папе отдай письмо, которое я вложил в твое.
Не скучай! Ты будешь светить мне, Светка, пока я буду в этой немецко-фашистской яме. Пока.
Перед «пока» было еще что-то, тщательно замазанное чернилами, но на просвет можно было прочитать «Целу…» Светлана проглотила слезы, и прошептала: «И я тебя целую, Сашенька. Целую, целую, целую…»
Двухмесячная подготовка к проведению партийного съезда НСДАП близилась к завершению. Зал Луитпольда вмещавший более шестнадцати тысяч человек берлинские криминалисты проверили вдоль и поперёк с собаками и оставили под охраной штурмовиков, которых к открытию нагнали почти пять тысяч человек. Готовился к такому знаменательному событию и Александр, проживавший в окрестностях Нюрнберга под видом студента университета изучающего флору и фауну альпийских предгорий. Это давало ему возможность свободно перемещаться, пока представивший свои документы в аренду студиозус наливался дешёвым пойлом и кутил с девочками в Киле.
К пятому сентября, и у него и у организаторов всё было готово. Отшумел помпезный парад штурмовиков СС и СА, и в зале собралась вся верхушка Рейха, чтобы провести первое заседание посвящённое «Съезду единства и силы» как был назван очередной фашистский шабаш.
Торжественное открытие и довольно красивое световое шоу организованное Альбертом Шпеером Александр наблюдал через крохотное отверстие в потолочном перекрытии, где стояли пять пятидесятилитровых баков с окисью этилена, и два пятидесятилитровых баллона с кислородом.
— Всё, — Александр кивнул помощнику — пожилому немцу работавшему в зале смотрителем систем вентиляции. — Проверяем последний раз, и уходим.
Он с натугой поднял тяжёлую крышку сундука для инструментов и смёл ветошь в сторону. Там под тряпками и фальшивым полом находился пульт управления сработанный в Радиоинституте РККА по его заказу.
Щелкая тумблерами по порядку, он смотрел как загораются зелёные лампочки, и когда очередная лампочка не загорелась, перекинул выключатель вниз, но проводка шестой плети не работала. А вот это было совсем плохо.
— Чёрт, чёрт, чёрт! — выругался Белов. — Прозвонить плеть ещё можно, а вот лазить по вентиляции и ремонтировать проводку, времени совсем нет.
Повисла тяжелая пауза. Было слышно лишь дыхание двух человек. Старик и мальчишка смотрели друг на друга в упор. Сашка облизал губы:
— Герр Майер, уходите. Я запущу систему вручную, — он подошёл к стене и сдёрнул кусок тряпки с ряда вентилей.
— Нет, сынок, это ты уходи, — пожилой мужчина ласково потрепал парня по встопорщенным светлым волосам. — У меня с этой сворой свои счёты. А ты ещё пригодишься нашей стране.
Размышлял Белов недолго. Он вытащил из кармана блокнот и карандаш в стальном корпусе. Вырвал листок:
— Пишите адрес семьи. Я вывезу их в Россию. Не обещаю золотых гор, но нуждаться они не будут.
Старик не стал спорить. Он проворно нацарапал на клочке бумаги адрес, Саша взял его, несколько секунд всматривался в текст запоминая, а потом сжёг в пламени зажигалки и растёр пепел.
Обнявшись на прощание, Александр быстро, но бесшумно спустился по металлической лестнице в подвал, откуда по канализационному коллектору вышел к станции водоочистки, и сел в поджидавшую его машину.
Как раз в этот момент, гулко ухнуло, и в спину толкнула пусть и ослабленная расстоянием, но всё ещё жёсткая ударная волна, а над лесом поднялся дымный «гриб».
— Клаус? — Водитель был немногословен.
— Остался. Цепь взрывателей не сработала. Пришлось работать по запасному варианту, — сухо произнёс Александр, но голос его дрогнул.
— У Клауса, штурмовики сына забили до смерти… — произнёс водитель, и прижал педаль акселератора, разгоняя Опель-Кадет по автостраде. — Ему повезло, что он смог рассчитаться с коричневыми.
Когда Клаус Майер, отсчитав тридцать минут после ухода мальчишки, со странной улыбкой открутил все семь кранов, и включил систему вентиляции на максимальный режим. Через нестандартно широкие горловины, газ вытек в зал в течении трёх-четырёх секунд. И ставя точку, техник включил рубильник аварийного освещения. Лампы, установленные по периметру зала, были заменены на такие же, но с взрывателями внутри.
Зрители в зале не успели ничего понять, как весь объём огромного зала детонировал с силой десятка авиабомб.
Мощные стены, поддерживавшие толстый и очень прочный потолок здания дали лишние миллисекунды для детонации всего объёма смеси, и лишь потом брызнули осколками бетона и кирпича. А крыша здания, разом лишившись опоры, рухнула вниз с пятнадцатиметровой высоты на месиво из тел, хороня любые шансы на выживание.
Взрыв был такой силы, что в домах в радиусе трёх километров повыбивало стёкла, а ближний круг охраны, состоявший из штурмовиков буквально выкосило осколками и обломками.
Обо всех этих ужасах, Белов прочитал в утренней швейцарской газете. Оставив чаевые, коснулся пальцами смешной кепки с завязанными сверху «ушами» в благодарность, за обслуживание, вышел из привокзального кафе.
А через трое суток, он уже сидел в капитанской каюте сухогруза «Октябрь», и пил крепчайший ароматный чай из огромной жестяной кружки, и закусывал настоящими одесскими баранками.
Примерно за месяц до описанных событий, в здании Исполкома Коминтерна состоялась весьма важная встреча…
— …Таким образом, я считаю необходимым обеспечить операцию прикрытия для акции товарища Темного, — веско произнес Димитров. — Для Союза ССР и для Коминтерна вообще совершенно недопустимо, чтобы хоть кто-то мог связать нас с Нюрнбергским взрывом.
— Наведем тень на забор! — эхом откликнулся Христо Боев.
— На плетень, товарищ Христо, — поправил его Мануильский, одергивая френч. — Да, надо помочь товарищу Темному. Оптимально — организовать диверсию или теракт в прилегающих странах: Австрия, Дания, Чехословакия.
— Чехословакия отпадает, — возразил кто-то из Восточной секции. — Там сейчас много наших — не стоит дразнить собак. Могут последовать репрессии, а там осели многие из шуцбунда после февральских боев.
— А в Дании у нас почти никого нет, — заметил Куусинен. — Датчане вообще весьма инертны…
— Австрия, только Австрия! — хором воскликнули Франц Бергер и Иоганн Дитрих. — Мы готовы хоть сейчас. Там остались верные товарищи, перейти границу из Чехословакии будет несложно…
Димитров посмотрел на Мануильского, потом — на Куусинена, дождался их одобрительных кивков и повернулся к Боеву:
— Очень хорошо. Христо, я думаю, что будет полезно пойти с ними и все подготовить на месте. Сигналом к вашей операции будет акция товарища Темного…
Вторник восемнадцатого сентября в Вене начался как обычный ничем не примечательный день. Яркое и безоблачное небо над столицей Австрии, гудки автомобилей и звонки трамваев, сверкающие витрины магазинов, окутанные облаками вкусных запахов маленькие кафе и столовые… Разве что газетчики кричали громче обычного, но в этом не было ничего удивительного: взрыв в Нюрнберге породил так много вопросов, домыслов и сплетен, что все газеты — от солидной Die Presse до бульварной Kronen Zeitung, буквально наперебой обсуждали подробности и перипетии этого события.
Около десяти часов утра в Видене из трамвая кольцевой линии вышли несколько скромно, но чисто одетых пассажиров и направились в сторону вывески «Адвокат». В дверях один из них неловко замешкался, словно бы зацепился легким плащом за какую-то невидимую преграду. Он резко дернул руку, освобождаясь от досадной помехи, а его спутники уже вошли в здание и теперь поднимались на второй этаж. Отставший догнал их на лестнице, но шедший первым недовольно оглянулся и прошипел:
— Останься на лестнице, Франц.
Тот кивнул и остановился. Рука его метнулась под плащ, да так там и осталась. Остальные продолжили свой путь и распахнули обитую кожей дверь. Навстречу им поднялась, было, расфуфыренная секретарша, но первый коротко бросил: «К господину адвокату», и она молча села на свое место.
