Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— Сто-о-й, — рявкнул я, останавливая пацана на половине пути.

Борзый от неожиданности замер. Он явно не ожидал остановки — сбился, нахмурился, на секунду потерял боевой ритм.

А я тем временем спокойно подошёл к стене. Там, на крючках, аккуратными рядами висели боксёрские перчатки. Я снял две пары. Одну пару я без лишних слов бросил Борзому прямо в руки. Вторую оставил себе.

— Надевай, — холодно сказал я: — Я даю тебе шанс выпустить пар здесь и сейчас. Хочешь с меня спросить — спрашивай.

— Хочу, — зарычал Борзый, даже не пытаясь скрыть своих намерений.

— Тогда надевай перчатки и попробуй это сделать, — сказал я. — На равных. Уверен в своих силах?

— Да мне перчатки для этого не нужны, — зло процедил пацан сквозь зубы.

— Я сказал — надевай, — отрезал я таким тоном, что дальнейшие переговоры становились бессмысленными.

Борзый замялся. Его взгляд метнулся к перчаткам, брошенным у его ног, затем снова ко мне. Несколько секунд он колебался, видно было, как внутри него борются злость и сомнение. Потом губы его скривились.

— Я тебя и так изуродую, — бросил пацан.

Он демонстративно отбросил перчатки в сторону и снова уставился на меня.

Я же молча надел свои перчатки, тоже не сводя с него взгляда. Без перчаток я действительно мог бы его изуродовать, а мне этого было совершенно не нужно. Мне нужен был результат, а не калека на моей совести.

— Работаем до тех пор, пока один из нас не скажет «стоп», — сказал я.

Борзый коротко кивнул, принимая условия.

Он не стал брать время на раскачку и сразу кинулся вперёд. В атаку, будто боялся потерять ту самую злость, на которой сейчас держался.

Со спортом пацан был на «ты» — это чувствовалось сразу. В движениях читалась уверенность, привычка к телесному контакту, к боли, к сопротивлению. Он действительно чувствовал себя здесь как рыба в воде.

Вот только он ошибся в главном. Потому что я в этой воде был не рыбой, а был рыбаком. Я тихо ударил перчатки друг о друга и сделал шаг ему навстречу.

Мы не стали стали приветствовать друг друга и играть в уважение. Здесь об этом не могло идти и речи. Без всяких приветствий мы сразу сошлись в центре спортзала.

Борзый бил размашисто, наотмашь, вкладываясь в каждый удар так, будто собирался вырубить меня сразу. В его движениях была голая ярость и только злое желание снести меня, смять и проломить.

Но принимать эту рубку в его «колхозном» ключе — кость в кость, я и не собирался. Я пошёл в открытый бой, да. Но делал это по-умному. Конечно, я мог закончить всё сразу.

Но нет, этого я как раз не хотел.

Мне нужно было растянуть это «удовольствие», выбить из пацана не только дыхание, но и всё то дерьмо, что давно и плотно засело внутри него.

Первый же его выпад я провалил. Чуть сместился, повернул корпус, дал Борзому промахнуться в пустоту. А заодно ясно дал понять пацану, что просто здесь ему не будет.

В теории я мог нокаутировать его сразу. Один встречный — и Борзый бы уже лежал, глядя в потолок. Но этого я сознательно не сделал. Вместо этого я начал жёстко, методично работать по корпусу Борзого.

Я не позволял пацану попадать по себе и видел каждый его удар ещё до того, как он его начинал. Уворачивался, уходил в сторону, смещался на полшага, срезал углы. А сам в ответ врезался короткими ударами в его туловище.

Борзый рвался вперёд и все ещё шёл в лоб. Пацан искренне верил, что сейчас вот-вот и он меня наконец достанет. А я шаг за шагом лишал его этой веры.

Кстати, я мог бы давно разукрасить ему лицо, превратить в кровавую пиццу. Вполне мог, но тоже не стал этого делать.

Причина, по которой я не бил его по лицу, была предельно простой и холодной. Слишком хорошо я понимал, как именно на это отреагирует дядя Борзого. Всё было более чем предсказуемо.

Али тут же подключит своего дохляка-юриста, и для того это станет настоящим подарком судьбы. Конечно, удобный повод вывернуть всю ситуацию так, как выгодно именно им.

А давать этим шакалам такой роскошный инструмент я, естественно, не собирался. Хотя, по-хорошему, Борзому и по лицу не помешало бы получить. Но не сегодня…

Зато удары по корпусу работали ничуть не хуже. Да, у них была иная природа, другая специфика. Совсем не такая мгновенная, как у ударов по челюсти. Но боль от них была куда глубже и вязче. Я бы даже сказал — боль это была куда как более мучительная.

Главная «изюминка» таких ударов заключалась в их отложенном эффекте. Сначала пацану казалось, что он их почти не чувствует, что это ерунда, просто рабочие тычки. Он всё ещё держался на злости, адреналине и упрямстве.

А потом удары начали до Борзого доходить. Дыхание пацана стало тяжёлым. Грудь начала подниматься уже не так ровно. Он невольно опустил руки чуть ниже, прикрывая живот и рёбра, сам того не замечая. Но сдаваться пацан не собирался ни при каких условиях даже теперь.

В его движениях наряду с яростью теперь появлялась отчаянная злость, он начинал понимать, что проигрывает. Но Борзый отказался признавать это даже перед самим собой. Он всё ещё хотел донести до меня свой удар любой ценой.

Со своей стороны я, разумеется, не собирался отказывать Борзому в этой возможности. Да и чего уж кривить душой — я и сам ещё далеко не выплеснул всю ту злость, что кипела во мне.

Злость закручивалась во мне кипящим бульоном, как в наглухо закрытой скороварке. Каждый шаг пацана вперёд, новый рывок, лишь поддавали туда давления.

Я подлавливал Борзого раз за разом на контратаках. Ждал, пока он вновь сорвётся, раскроется — и каждый раз точно пробивал по корпусу. Удары ложились в солнечное сплетение, по печени, по всем «площадям».

Вот только с каждым новым попаданием мои удары становились всё тяжелее. Я сознательно увеличивал «тоннаж», намеренно вкладывая в следующий удар больше силы, чем в предыдущий. Не резко, а именно постепенно добавлял обороты.

Ну а чтобы всё это не осталось просто болью без смысла, я говорил сквозь сжатые зубы, вбивая слова вместе с ударами:

— Это тебе за шиномонтаж…

Короткий, плотный удар.

— Это — за мою машину…

Ещё один, глубже.

— А это за шило…

Очередной удар по корпусу впервые пробил его по-настоящему. Борзый скривился, как от внезапного ожога, и медленно попятился, тяжело дыша, не сводя с меня расширенных глаз. В них уже не было прежней наглой злости, там царило сдавленное напряжение и впервые проступающая боль.

Как я и говорил, удары по корпусу имели отложенный эффект. Теперь этот эффект начал неумолимо догонять его. Каждый следующий удар он чувствовал всё тяжелее. Его движения становились медленнее. Накопительный эффект работал безотказно, и пацан это уже понял.

Я лишь строго посмотрел на него и сухо напомнил:

— Скажи «стоп» и всё закончится.

Борзый тяжело дышал, грудь у него поднималась рывками, взгляд помутнел от боли и злости. Но пацан стиснул зубы и прошипел:

— Я ничего не скажу.

Он снова рванулся ко мне с последним упрямством. Борзый хорошо понимал, что проигрывает, но не может себе этого позволить.

От автора:

В тело героя попадает монстр, способный уничтожить мир. И вместо славы и признания, гг получает худший из возможных даров — бремя древнего кошмара — https://author.today/reader/521439/4931989

Глава 18

На этот раз я не стал церемониться с Борзым. Мой удар пришёлся точно в печень, и был куда плотнее и жёстче, чем прежде. Теперь пацан прочувствовал все по-настоящему.

Борзый сразу же схватился за бок, согнулся, из его горла вырвался сдавленный шипящий выдох. Он стоял, прижимая руку к боку, словно пытаясь удержать боль внутри, но та уже разливалась по нему тяжёлой волной.

Впрочем, останавливаться пацан не собирался. Я видел это по его глазам. Он уже наверняка чувствовал, что конец близок и долго на ногах ему не простоять. Однако гордость и ярость не позволяли Борзому отступить.