Балканы (СИ) - Дорин Михаил

Печально это всё слышать. Но зачем меня тогда обнадёживать, что решение об отправке войск принято?

— И как же вы сможете обойти решение товарища Русова и его окружения?

— Мы уже занимаемся этим вопросом, но о наших планах стало известно в НАТО. Вы же слышали, что в Македонии и Албании присутствуют военные контингенты американцев и британцев?

Ещё бы! Я уже вижу, как в планах НАТО ударить с территории этих стран. А если ещё эту операцию синхронизировать с наступлением боснийцев и хорватов, то Сербия рухнет очень быстро.

— Слышал, Сергей Фёдорович.

— Они начнут операцию в течение следующих двух-трёх дней. При этом авиация будет бомбить всё, что только можно. Солдаты пройдут по выжженной земле. И выходит, что мы опоздали. Никто не пойдёт на переброску войск во время столь горячей фазы войны.

Как-то всё очень печально. Но такие разговоры не делаются, чтобы рассказать о плохой стороне вопроса. Есть ведь какой-то план у маршала, чтобы провести переброску наших войск до того момента, когда НАТОвский солдат ступит на землю Сербии.

И что-то мне подсказывает, что я и мои лётчики — часть этого плана.

— Сергей Фёдорович, давайте прямо. Что вы от нас хотите?

— Прямо так прямо. Нам нужно время. Без поддержки авиации и предварительной мощной «обработки» с воздуха, сухопутные силы в Сербию не войдут. Нам нужно, чтобы вы их задержали.

Я не удержался и усмехнулся. Либо Ахромеев не знает реального положения дел, либо он предлагает нам совершить полёт в один конец.

— Каким образом? — спросил я.

— Проверните что-то подобное налёту на Авиано. В течение двух дней после этого авиация работала весьма посредственно. Можно сказать, не работала вообще. Если вы нам выиграете хоть один день, шанс на переброску войск возрастает.

— Вы не можете приказывать мне и моим людям. В налёте на Авиано был фактор внезапности и долгая подготовка. Здесь же и сил у нас мало, и противник открыл на меня и моих ребят охоту. Американцы перебили практически все МиГ-29 сербов в попытке сбить именно нас. Вы нам какой предлагаете нанести удар? Потопить авианосец? Ударить по Брюсселю?

— Это уже вам решать. Приказывать я вам не могу. Но и последствия вашего отказа вы должны понимать. На карту поставлена судьба Сербии и нашей страны. Если защитим братский народ, не развалим Союз. Будут у нас и армия, и флот, и много работы. Пару лет придётся пожить без джинсов и «Сникерсов», но потом сделаем собственные.

Я понимаю, к чему клонит Сергей Фёдорович. Сравнимый с бомбёжкой Авиано удар нанести трудно. Но если удастся сбить АВАКС во время одного из массированных налётов НАТО, это привнесёт разлад во всю их систему управления. Такого ещё никто не делал за всю историю авиации.

— Я не обещаю, товарищ маршал. Риск большой, и приказывать моим лётчикам в данной ситуации я не могу.

Ахромеев взял портфель и раскрыл его.

— Это честный ответ. И чтобы вы и ваши люди не думали плохого, передайте им кое-что от нас, — сказал Сергей Фёдорович, включил свет и вытащил три запечатанных конверта из портфеля.

На каждом были написаны фамилии моих лётчиков. Судя по всему, это письма из дома.

— Я решил отдать их вам лично. Для меня простой советский офицер или солдат всегда ближе паркетного генерала или политика.

— Спасибо. Обязательно передам. Думаю, на этой положительной ноте можно и закончить наш разговор, — предложил я.

— Не возражаю, Сергей Сергеевич, — ответил мне Ахромеев и протянул морщинистую руку.

У маршала до сих пор очень крепкое рукопожатие. Я смотрел в его усталые глаза и начинал верить его словам. А как по-другому⁈

Ахромеев — человек чести и долга. Он прекрасно осознавал политические ошибки руководства СССР и понимал, что страна движется к краху. И если в другой реальности он повлиять не смог, то сейчас у него есть шанс. Как я могу ему не помочь.

— Удачи, Родин! — сказал Сергей Фёдорович, и я вылез из машины.

На улице уже было довольно холодно. Да и мелкий снег начал срываться, падая на землю подобием манной крупы. Виталик так никуда и не ушёл.

Только я закрыл дверь машины, как бойцы из охраны начали перемещаться и садиться в другие автомобили. Не прошло и нескольких секунд, как они уехали, оставляя на бетоне накатанные снежные следы.

— Поговорил? — спросил Виталик, кивая в сторону уехавших машин.

— Обсудили, я бы сказал.

— Что думаешь?

— Я думаю, что нужно пойти поговорить с парнями. Что думают сербы?

Виталик объяснил, что Ахромеев заверил военное руководство в поддержке. Через генерал-полковника Бояна Радича в Батайнцу передали указание готовиться к очередной совместной работе с нами.

Спустившись в класс, мы с Казановым обнаружили ребят в классе всё так же попивающих чай. Они уже с нетерпением ждали новостей.

— Ну не томи, Сергеич, — торопил меня Вася.

Я медленно присел за стол и вытащил из кармана письма. Надо было видеть удивлённые глаза молодых ребят и суровое лицо Петра Аркадьевича. У меня у самого в душе немного всё сжалось.

Оглянувшись, заметил, что Виталик к столу не подошёл. Не знаю, почему он так и держится в стороне от этих людей.

Первым конверт разорвал Рустам. На лице сразу заиграла радостная улыбка.

— Это девушка моя. Пишет, что сильно скучает. Вспоминает наши прогулки в парке. Ждёт, когда… ждёт в общем, — выдохнул Токаев.

Пока говорил Рустам, своё письмо читал Вася. Не стал он стесняться и рассказ, что это ему написала младшая сестра. Из родных у него больше никого не осталось.

— Я не могу это читать, мужики. Она пишет… пишет, что гордится мной. Ей всё равно, что там сказали в суде. Мечтает, что когда я приеду, смогу её забрать… с детского дома. Простите, — не выдержал Вася и вышел из кабинета.

Я не увидел, но предполагаю, что слишком тяжело стало Долгову. Сначала мне было непонятно, почему ребята пересказывают частично содержание письма.

Да просто морально сложно пережить внутри эту радость и чувство единения с домом. Оно греет настолько, что внутри ты просто сгораешь. И приходится выплёскивать эмоции.

Пётр Аркадьевич, в отличие от остальных, читал молча. Но и на его глазах вот-вот должны были выступить слёзы. Он несколько раз снимал очки для чтения, чтобы потереть левый или правый глаз. Сомневаюсь, что в них попадала соринка.

— Дочка пишет, что в этом году экзамены, выпускной и работать пойдёт. Не хватает им меня. Любят… и ждут, — выдохнул Вдовин, сложил письмо и убрал в карман.

Виталик продолжал молча стоять и ждать, пока я начну объяснять нашу задачу. Дождавшись, когда вернулся Вася, приступил к обсуждению.

— Сами понимаете, что Сербии не устоять. Вот нам и нужно что-то сделать, — рассказал я весь расклад и предложил уничтожить самолёт Е-3.

— Атаковать Е-3 системы АВАКС? Это приговор, Сергеич. И я честно признаюсь, боюсь сейчас гораздо больше, чем раньше, — ответил Рустам.

— Не говоря о том, что нас ждут и охотятся именно за нами, — добавил Вдовин.

Вася пока молчал, но и его настрой можно понять. Воцарилась небольшая пауза, которую нарушил Рустам.

— Командир, чтобы остановить этот массированный удар и задержать всё наступление, нужно чудо, — сказал Токаев.

— Чудес не бывает. Поэтому остановить придётся нам, — ответил Рустаму Вася. — Я готов.

Вслед за Долговым согласились и Вдовин, и Токаев. Приятно осознавать, что не мне одному придётся выполнить просьбу Ахромеева.

— Думаю, Виталий Иванович, вам предстоит нам кое-что достать и очень быстро, — повернулся я к Казанову

— Пф! — фыркнул за спиной Виталик. — Я уже всё приготовил.

Глава 22

В холодном классе не так уж и просто было уснуть. Даже под двумя одеялами я замерзал. Вдовин храпел. Кровати скрипели.

Не выдержав, я встал с кровати, оделся и вышел из кабинета. Пройдя по коридору, я пошёл в ангар. На часах было почти 6.00, так что пока никого в рабочей зоне не было. На общем вечернем разговоре с инженерами принято решение начать подготовку истребителей к вылету в обед. Далее начнём выполнять расчёты и доводить до всех лётчиков боевую задачу. И уже ночью нам предстоит выполнить, пожалуй, самое опасное задание в жизни.