Особое задание - Шалашов Евгений Васильевич

Другое новшество, казавшееся мне «нашим», это реформа школы. В Северной области вводилось всеобщее бесплатное обязательное образование детей обоих полов до 16 лет, отменялись все сословные учебные заведения, рекомендовано совместное обучение мальчиков и девочек, из программы выкидывался Закон Божий, древнегреческий и латынь, а обучение должно вестись на родном языке.

Впрочем, все вышесказанное входило в Программу РСДРП, в ту ее часть, что именуется «минимумом», с которой соглашались не только будущие большевики, но и меньшевики.

Заявлено, что главная идея образования – создание трудовой школы, а введение трудового обучения является новейшим достижением педагогики, присущим только Северной области! Хм. А я всю жизнь считал, что это достижение советской школы. Как помню – на втором курсе конспектировали Надежду Константиновну Крупскую, основоположницу советской педагогики. Впрочем, идеи носятся в воздухе.

Одно хорошо, что Правительство, введя автономию школы в деле составления программ и выбора учебников, образования педагогических советов, включающих как педагогов, так и родителей, не додумалось ввести «учкомы» – учебные комитеты, распределявшие паёк для педагогов, а для учителей – ввести новое именование «шкраб» – школьный работник.

Не поклонник я Северного правительства, но некоторые его идеи мне нравились. Прежде всего финансирование школ. При скуднейшем бюджете в Архангельске и губернии открывались новые гимназии и школы, ремесленные училища, а все учителя были приравнены к государственным служащим!

Беда в другом. Идеи останутся только идеями, если не будут подкреплены реалиями. Во-первых, учить детей просто некому. Почти все мужчины в возрасте от девятнадцати и до сорока пяти лет стояли под ружьем, а учителям после краткосрочных курсов цепляли офицерские погоны. В нашу библиотеку иногда забегали этакие «просветленные» юнцы с вытаращенными глазами (наверное, как тот Володя Аксенов пару лет назад!), имевшие на плечах солдатские погоны, превращенные с помощью химического карандаша в офицерские. «Химические» офицеры, блин. Вторая проблема, о которой говорили в нашей библиотеке, собственно нехватка школьников. Если городские старшеклассники уходили добровольцами в армию и ополчение, то в деревнях парни шли трудиться. А что делать, если отец в армии?

У меня складывалось впечатление, что архангельские высокопоставленные особы застряли где-то в эпохе Просвещения, когда считалось, что образование излечит все общественные пороки, заставит правителя властвовать сообразно совести и закону! Иначе как объяснить мнение Правительства, что просвещение должно излечить народ от веры в большевиков и способствовать победе «белой» идеи?

Просвещение – вещь неплохая вкупе со школами и всем прочим, но Северное правительство позабыло о другой, более простой вещи – пропаганде и агитации. Что надо бы сказать: а что будет потом, после свержения большевиков? Ни один архангельский политик четко ответить на этот вопрос не мог, а крестьянина очень смущало, что Северное правительство собирается войти в подчинение адмиралу Колчаку, ратовавшему за возвращение к «истокам» – восстановлению дореволюционного законодательства и возвращению земель их прежним владельцам. И хотя в губернии все земли были либо государственными, либо церковными, но от этого никак не легче. С государством бодаться сложнее, нежели с отдельно взятым помещиком. А большевики, как ни крути, дали крестьянству землю, введя «Декрет о земле». И к февралю тысяча девятьсот девятнадцатого года начал подзабываться голодный июнь и июль восемнадцатого. Казалось бы, чего проще, выпусти тысячи две листовок, объясни, что Архангельская губерния останется на особом положении и земли, захваченные крестьянами ещё летом семнадцатого года, так и останутся в землепользовании общин! Так нет, не догадались, ограничившись туманными словами, что всё будет «произведено согласно закону!».

Как говорят, природа не терпит пустоты. Если белые не печатают листовок, разъясняя собственную политику, то это начнут делать красные. С линии фронта в Архангельск проникали листовки, отпечатанные политотделом Шестой армии, в которых призывали прекратить братоубийственную войну, прогнать со своей земли интервентов, желающих не помогать русскому народу, а захватить весь Русский Север. А ведь планировалось глобальное наступление белых по всему северному фронту, благо что у Колчака были очевидные успехи!

И наше революционное подполье на стареньком типографском станке с помощью литер, что я тащил на своем хребте (ладно, на санках), призывало белых солдат переходить на сторону красных, гарантируя их неприкосновенность. В листовках рассказывалось, что то правительство Колчака непременно отберёт у северного крестьянина его захудалые наделы вместе с вырубками и отдаст своим офицерам, мечтающим стать помещиками.

Но самым «убойным» агитационным листком стал не печатный текст, а плакат, созданный архангельскими подпольщиками. Могу похвастаться – идея моя, а воплощена в жизнь благодаря талантливому художнику и станку, на котором Наполеон печатал фальшивые деньги [17]. Император вообще был мудрым человеком и своё вступление в чужую страну сопровождал массированным вбросом фальшивых бумажных денег, что приводило: во-первых, к расстройству денежной системы вражеского государства; во-вторых, население, испытав недоверие к собственным деньгам, охотнее брали оккупационные боны и расписки.

Этот станок из красного дерева, весивший пуда четыре, отыскался в одном из портовых складов. Наверное, прежний владелец хотел переправить его в Европу, но платить за лишний багаж накладно, и он отказался.

Говорят, французы бросили печатный станок при отступлении из Москвы, а один русский офицер, бывший родом из Архангельска, не поленившись, приказал отправить домой. Офицер этот баловался стихосложением и потому создавал на станке сборники стихотворений. И что ценно – печатал станок не с помощью литер, что достаточно дорого, а с помощью литографического камня.

Отыскать камень, нарисовать картинку, протравить, а потом получить изображение, раскрашенное в два цвета – вполне возможно.

Утром жители Архангельска рассматривали агитплакаты, наклеенные на стены домов, заброшенные в щели между ставнями и просто валяющиеся около лавок и складов.

Три богатырские фигуры в военной форме трёх государств, символизирующие русского солдата, стоящего плечом к плечу с англичанином и французом, ведут наступление на проклятых большевиков. Вон худосочная фигурка плачущего большевика с ружьем в руках на фоне каких-то ног, а за его спиной крошечный домик, похожий на хатку.

Плакат ратовал за скорое наступление Белой армии и союзников, должен был вызвать патриотическое настроение и насмешку над большевиками.

Только отчего-то никто не смеялся, патриотическим настроением не проникся. Наоборот, женщины, глядя на плакат, принимались плакать, а солдаты, тихо зверея, лезли драться с собственными офицерами и срывали с них погоны. В каком-то ресторане солдаты избили и офицеров, и союзников, имевших неосторожность попасться им на глаза. Да и господа офицеры… Говорят, в одном из лучших батальонов Белой армии, расквартированных в Александро-Невских казармах, во время утреннего построения сразу три ротных командира вышли из строя, повернулись лицом к солдатам и застрелились. Взбунтовавшихся солдат пришлось расстреливать из пулемётов, а уцелевших отправлять на Соловецкие острова.

Фигурка плачущего большевика при ближайшем рассмотрении оказывалась изображением оборванного подростка. Нескладный долговязый мальчишка, взявший винтовку из рук убитого отца. Да, он плачет, и ему очень страшно! Он понимает, что три здоровенных дядьки его убьют. Что втопчут в землю и не заметят. Но пока парень жив, не пропустит к родному дому врага. Потому что как бы тот не рядился в русскую форму, если рядом с ним чужаки – это враг!

Глава девятнадцатая

Библиотекарь

Май. Не знаю, уходят ли архангельские рабочие в леса на маёвки, но я бы не стал. Северная Двина начинает освобождаться ото льда, но не спешит, и весна запаздывает. Пока река не вскрылась, навигация не начнется, как и наступление белых.