Сергей Эс - Солнечная Сторона
Никола смотрел на него, и что-то не давало ему отвести взгляд в сторону. Наконец, он понял, что это было. Едва уловимое щемящее чувство снова колыхнулось в его душе. В памяти всплыло то давно забытое ощущение бесшабашности, которое так красноречиво передавалось этой позой, этой свесившейся рукой и созерцательно приподнятой головой. По его позе отнюдь не ощущалось, что он чувствует себя несвободным. Надо же, а ведь он совсем забыл это чувство: не думать поминутно о том, что можно потерять работу, не вставать утрами с мыслью, где сегодня раздобыть денег, а вот так сидеть на этой работе и меланхолично смотреть в окно. Другой свободы — той, о которой говорил ему его приятель, он в своей новой жизни так и не испытал. Да и настоящая ли та свобода? Можешь ли ты быть свободным, когда за спиной нет надежного тыла, когда ты сам должен постоянно думать об этом тыле, что бы ты ни говорил о своей независимости от работы. Не больше ли в этих словах напускной бравады?
А ведь он, Никола, действительно, совсем-совсем забыл это ощущение, даже нет, не ощущение, а это состояние. Взгляд Николы застыл в одной точке.
Это было состояние какой-то безоглядной беззаботности и простоты. Нет, конечно, заботы были. Голова тоже была забита всякой суетой, всякими планами, всякими мыслями, но не было той, как потом оказалось, самой большой, самой глубокой, самой фундаментальной озабоченности тем, как прожить, как обеспечить себе кусок хлеба на проживание. Вся суета просто не шла ни в какое сравнение с состоянием загнанности, когда любой сегодняшний успех не может гарантировать тебе, что ты не провалишься завтра, что завтра тебе опять не придется начинать заново — бегать и бегать, тянуть жилы — тянуть не только из мозгов, а из всего, что тянется.
Никола посмотрел на свесившуюся руку сидевшего перед ним его приятеля.
Это состояние беспечности часто выливалось вот в такую бесшабашность. Как же беззаботно тогда парили люди! Как не понимали того, что имели!
В слабое щемящее ощущение, которое все это время не покидало Николу, теперь добавились нотки горечи.
Нет! Ну как они могли работу называть «драной»? Если он, Никола, после стольких лет мрака сможет снова вернуться сюда, он будет пахать. Пахать и пахать! Он не будет так воровать у самого себя время! Не будет так сидеть и, ничего не делая, смотреть в окно. Но только бы вернуться сюда!
Никола почувствовал, как слегка задрожал его подбородок.
«Только бы вернуться сюда!» — подумал он, сжав зубы.
Студенты, сгрудившиеся у установки, вдруг отчего-то оживились. Никола, непроизвольно вздрогнув, заглянул за их спины на монитор, но там не было ничего особенного. Видимо, произошел резонанс, и студенты так на него среагировали.
Оживление студентов неожиданно взволновало Николу. Ну почему он решил, что все это сон? Ведь люди здесь действительно настоящие, живые! Не как во сне! Студенты всегда так оживляются при первых резонансах. Это обычные люди, они думают, шутят, смеются. Ну какой же это сон!?
Никола опять взглянул на своего приятеля.
Почему он решил, что и этот человек ему сейчас снится? Может, наоборот, он снился ему тогда, когда он вдруг стал… (нет, не стал, а приснился, именно приснился!) коммерсантом?
Никола опустил взгляд и снова потер висок. Голова опять пошла кругом.
А все его речи о «жилах»? — Это же какой-то бред — настоящий сновиденческий бред. Ну, конечно же, обычный сновиденческий бред… ну как же ему сразу это в голову не пришло, как же он не догадался об этом еще тогда, когда они с ним об этих «жилах» разговаривали?… Надо было тогда сразу остановить своего приятеля, сразу сказать: хватит нести сновиденческий бред…
Никола мотнул головой.
Что за чушь ему сейчас подумалась!?
Нет! Ну, даже, если сейчас он спит… допустим, что сейчас он спит, ну допустим (ведь лезет же всякая ахинея в голову… как в самом настоящем сне)… то лаборатория все равно же… вот она… — самая реальная лаборатория, с установками, со стендом, с компьютерами, с мышкой… мышка же не может присниться! Вот она — совершенно реальная, ее даже можно потрогать, она не спит. То есть, нет, лаборатория не может спать или не спать, да и он, как он может, спя, видеть реальную неспящую лабораторию. Не дух же он какой-нибудь! Если он сам спит, то она ему может только сниться. Ну да, конечно, она сейчас снится! Ну, допустим, он сейчас все-таки спит и видит себя в своей лаборатории, но это же ничего такого не означает, это только означает… это только означает, что он, действительно, спит, но спит у себя дома… Ну, конечно же! Он спит у себя дома, а лаборатория, она снится. Но если она снится, то это же не означает, что ее нет. Если что-то снится, это совсем не означает, что этого в реальности нет. Вот же, он сам видит, что лаборатория есть! Она есть, но есть не тут, не во сне, а там, в институте. Он видит ее во сне, и утром он проснется, дома проснется… и пойдет туда, в смысле, сюда — сюда, где все работает… Как все просто объясняется!
И почему он решил, что лаборатория закрыта? Вот же она! Работает!
Его глаза увлажнились. Он постарался незаметно вытереть их.
Ему вдруг вспомнились его безрезультатные поиски работы, вспомнились дни беспросветной безысходности, долгие дни тяжелой, тупой неопределенности, вспомнилась его клетка с невидимыми стенками.
«Ну, надо же! — подумалось ему. — Лаборатория все это время, оказывается, работала, а он не знал об этом. Надо было просто проснуться и прийти сюда, и все!»
В голове поплыли воспоминания о той жизни, но возникали они как воспоминания о какой-то другой, какой-то неправильной и нелепой жизни — жизни, которой он жил просто потому, что не догадывался прийти сюда. Но теперь та жизнь останется позади.
«Теперь все это позади! Теперь-то понятно, что надо сделать, теперь надо только проснуться! Все очень просто! Очень просто!»
Он вырвется из ада, он снова будет при деле, он снова почувствует себя человеком, он снова будет смотреть на мир свободно и прямо, у него снова распрямятся плечи…
Вот только дяде Мише надо будет об этом рассказать… поделиться радостью с соседом.
Здесь все настоящее — и люди, и разговоры, и смех, и шутки. Поскорее бы рассказать дяде Мише об этом. Надо будет рассказать ему и о его чудаковатом приятеле, который в тот раз сказал, что видит всех нас во сне. Ну правильно он сказал — мы и были во сне, и он там нас увидел. Как все просто объясняется! Вот посмеются они с дядей Мишей. Надо будет рассказать дяде Мише и о том, как его приятель сказал о голубой молнии, о десан…
Вдруг словно сильный гром ударил за спиной у Николы. В один миг он забыл обо всем на свете — обо всем, кроме слов незнакомца об этой молнии и о десанте. Его пронзила какая-то странная, непонятно откуда взявшаяся, неожиданная мысль.
Никола оттолкнулся от стенки и нетвердым шагом пошел к ближайшей двери. Там была комната начальника лаборатории. У двери Никола немного задержался, постоял немного и решительно потянул за ручку.
— Иван Иваныч! — заговорил он с порога, не сразу заметив, что за столом начальника сидит незнакомый человек. — Мы неправильно запрограммировали атмосферный зонд!
Человек за столом оторвал свой взгляд от компьютера.
На мгновение Николу поразила мысль: «С какой это стати он назвал незнакомого человека каким-то Иваном Иванычем?» Но тот смотрел на Николу таким же узнающим взглядом, каким встречали его практиканты. Сомнений в том, что перед ним сидел именно начальник лаборатории, у Николы почему-то не возникло, и поэтому, словно повинуясь какой-то неведомой инерции, Никола продолжил:
— Грозовые облака заряжаются не трением, а вертикальными атмосферными течениями.
Это была невероятно новая и неожиданная мысль. Взгляд начальника сосредоточился во внимании.
— Да-да! — продолжил Никола, с изумлением прислушиваясь к своим собственным словам. Они явно опережали мысль. — Они ж не как кучевые… они формируются при сумасшедших перепадах температур. У земли пекло, а на высоте стоградусный мороз.
Откуда-то из глубины души подкатило ощущение невероятного восторга. То, о чем сейчас скажет Никола, не говорил еще никто и никогда.
— Ну, не стоградусный… но все равно столкновение фронтов. Тяга делается такой мощной, что достает своей воронкой ионосферу… — голос Николы задрожал от ликования, — …ну не саму ее, а ее хвост.
Он закрутил рукой с поднятым вверх указательным пальцем, изображая воронку. Начальник привстал из-за стола.
— И всасывает этот хвост к земной поверхности, заряжая облака, — словно куда-то торопясь, заключил Никола.
Сердце в груди бешено заколотилось. В голове беспорядочно запрыгали мысли.
«Конечно же, — сквозь этот хаос обмысливал Никола свою догадку, — молнии спускают в землю заряд, который от солнца там наверху…».
