Андрей Дай - Без Поводыря
Пока же Минни явно использовала Наденьку в качестве шпиона. Не удивлюсь, если выяснится, что и в Зимнем и в Аничковом дворцах, и в Царском Селе и в Ораниенбауме, мадемуазель Якобсон принимают за романтичную, пустоголовую простушку, и не боятся высказывать при ней то, что остереглись бы говорить в компании с другими придворными дамами. А та, тотчас же несет эти оговорки своей госпоже, которой наверняка не хуже меня известно, что отношения у двери Самого Главного и складываются из таких вот нюансов…
Появись у меня желание обзавестись чинами и придворными званиями, захотел бы я принять участие в тихой грызне у трона, лучшей партии, чем с профессиональной простушкой и неисчерпаемым источником информации, нечего было бы и мечтать. Однако у меня другие цели и устремления. Я занят реальными делами, приносящими осязаемый результат. И где тут применить ее таланты – совершенно себе не представлял. Должно же что-то быть в ее устремлениях такого, что как-либо перекликалось с моими интересами! Только, как, спрашивается, это что-то обнаружить?!
Фердинанд Юлианович, мой добрый доктор, пришел рано утром. Так рано, что наверное солнце еще и из-за горизонта выглянуть не успело, а он уже своими чуткими пальцами искал пульс у меня на запястье.
– Ну же, доктор, – сразу после краткого ритуала взаимных приветствий, потребовал я. – Рассказывайте, как все прошло? Как вам показался Его высочество? Не случилось ли каких-нибудь неприятностей? Я изнываю без известий…
– Ну-ну, голубчик, – зачем-то укладывая мою руку поверх одеяла, словно я сам был не в состоянии это сделать, успокаивающим тоном выговорил Маткевич. – Полноте. Я вам настоятельно не рекомендую волноваться! Все прошло просто чудесно. Была одна заминка, воспринятая, тем не менее, Государем цесаревичем с юмором…
Несколько дней спустя я узнал, наконец, в чем именно заключался единственный затык в организованных нами мероприятиях. Я забыл уточнить, а местным деятелям и в голову не пришло, что наш Экспоцентр следует открывать уже в присутствии высоких гостей. И, конечно же, честь перерезать ленточку предоставить новому наместнику. Вроде бы – совершенно логичный и естественный шаг для человека моего времени. Однако же Петру Ивановичу Менделееву, ответственному за создание и наполнение выставки-ярмарки на Соборной площади, показалось, что сделать вид, будто бы выросший за какие-то недели павильон – совершенно естественная, привычная Томскому обществу деталь пейзажа. Мол, а что тут этакого? Живем мы так. Есть чем хвалиться, и нечего скрывать…
В итоге публику, без шума и помпезных ритуалов, запустили в тот же день, когда стало известно, что кортеж Великого князя Николая Александровича к середине дня прибудет в губернскую столицу. Естественно, за половину дня желающих подивиться разложенным и расставленным по полкам экспонатам, меньше не стало. И когда на следующий день царевича со свитой привезли на, так сказать, плановое мероприятие, оказалось, что ко входу в павильон стоит длиннющая очередь, а внутри самой выставки не протолкнуться. Полицейские, было, ринулись выгонять народ, но вмешался наместник, заявив, что, дескать, он вполне в состоянии обождать, и что ему любопытно наблюдать этакую-то тягу местных жителей к достижениям науки.
Свитские офицеры и чиновники сочли эти высказывания за шутку, и даже позволили себе засмеяться. Видимо, по их мнению, слова "наука" и "Сибирь" никак не могли употребиться в одном предложении. Тем забавнее было бы взглянуть на их лица, когда гостей все-таки запусти внутрь.
В дощатой пристройке установили выделенную Хотимским паровую машину. Через систему ременных приводов, она вращала два диска, напоминающие те, что демонстрируют школьникам в двадцать первом веке на уроках физики. Ну, знаете – там еще два шарика таких, между которыми скачет искра электрического разряда. Теперь представьте, что диски были чуть ли не в полтора метра диаметром, а дуга между медными шарами висела почти постоянно. Ручная молния! Наука дала в руки людям чуть ли не божественное могущество!
Этот агрегат непременно назвали бы гвоздем программы, если бы до изобретения этого термина не должно было еще пройти двадцать с чем-то лет. Или когда там французский инженер Эйфель начнет строить свою, похожую на огромный гвоздь, башню?
– А вы, голубчик, настоящий разбойник! – подвел неожиданный итог доктор. – Разве же можно так, Герман Густавович? Я ведь не просто так, из желания причинить вам неудобства, запрещаю кушать твердую пищу! Сие ограничение – есть только забота о вашем, голубчик, организме! А вы что же! Подговорили своего Апанаса, и думаете, будто бы я не узнаю?!
– Но ведь хочется, Фердинанд Юлианович! – пришлось брать всю вину на себя. Не выдавать же слугу. Да и выглядело бы это как-то беспомощно и жалко.
– Конечно, хочется, – охотно признал Маткевич. – Тогда надобно уже и вставать попытки делать. Иначе – вред один…
– Так давайте пробовать, – обрадовался я покладистости врача.
– Непременно. Сейчас слугу вашего кликну, и станем пробовать. Только, давайте так! Ежели вы в себе силы не сыщите, чтоб хотя бы минуту простоять, так и спорить со мной более не станете! Ну как, голубчик? Могу я полагаться на ваше слово?!
– Конечно, – легкомысленно согласился я. – Давайте же начинать…
Пока Маткевич ходил за белорусом, я изъерзал в опостылевшей кровати. Желание встать, наконец, на ноги, настоящим цунами смыло все опасения, которые могли возникнуть после намеков доктора. Я сжимал и разжимал мышцы в конечностях, и мне казалось, что тело полно сил. Неужели я не буду в состоянии простоять, просто стоять, не двигаясь, некоторое время?!
На мне была одета длинная, напоминающая женскую ночнушку, рубаха. Раз в пару дней я, с помощью слуг, переодевался в свежую. Потому, как прежняя начинала неприятно пахнуть и выглядела так, словно ее непрестанно жевала какая-то лошадь. И, к несчастью, именно в тот день нужно было бы провести эту процедуру…
В общем, когда дверь неожиданно распахнулась, и в спальню вошли Ее Императорское высочество, цесаревна Мария Федоровна с какой-то незнакомой девушкой, я не просто выглядел тополем на ветру – бледный и шатающийся, а еще и пах, как портянки кавалериста. Такой конфуз…
– Вот как?! – воскликнула Дагмар, распахнув свои невероятные, цвета кофе, глаза. – Неожиданно! Мы полагали, вы еще не встаете…
– Вы были совершенно правы, – проскрипел я, сквозь сжатые от боли зубы. – Но я обязательно должен был это сделать. Я дал слово…
– Ах, мой рыцарь, – всплеснула цесаревна по-немецки. – Вы неисправимы! Стоит ли такая малость того, чтоб так себя мучать?!
– О, да! Ваше высочество, – представив на миг ложку с желто-зеленым, приправленным травами, мясным бульоном. – Присаживайтесь, моя госпожа. Я уже скоро…
– Я буду стоять, пока стоите вы, Герман, – нахмурилась молодая женщина. И тут же, уже по-русски, добавила. – Знакомьтесь, Герман. Это Сашенька Куракина. Моя приятельница и фрейлина.
И по-немецки:
– Она не говорит на этом языке.
– Рад знакомству, мадемуазель, – до белых пальцев впившись в плечо терпеливо переносящего мои издевательства Апанаса, медленно и совсем чуть-чуть, поклонился я.
– Что же это, мой рыцарь, – на языке Гёте, покачав головой, продолжила Минни. – Что за страшная страна! Все, совершенно все дорогие мне люди, не отличаются крепким здоровьем. Вы, Никса, Мария Александровна…
– А с… – начал было я спрашивать, и тут же вспомнил о платочках с кровяными пятнами, про которые рассказывала Великая княгиня Елена Павловна. – Я выздоровею, Ваше высочество.
Дагмар вскинула на меня огромные, полные влаги глаза. Задержала на миг, и отвела взгляд в сторону.
– Я весьма на это надеюсь, – тихо проговорила она.
– Ну что ж, голубчик, – толи не осознавая, что в его "больничной палате" присутствует будущая Императрица, толи, просто игнорируя этот факт, Матвекич отвел, наконец, глаза от циферблата часов. – Вы меня убедили. Завтра станем учиться ходить.
Доктор близоруко обвел стоящих у дверей дам глазами.
– Апанас. Уложи Германа Густавовича. А я спешу откланяться. Сударь. Сударыни. Честь имею. У меня еще масса больных…
– Я сам, – улыбнулся я белорусу, когда он усадил-таки меня на край кровати и нагнулся уже, чтоб помочь закинуть дрожащие от чрезмерных усилий ноги. – Спасибо.
Слуга что-то буркнул себе под нос, криво поклонился дамам, и пошаркал в сторону дверей.
– Милейший, – обратилось к нему Дагмар. – Будь любезен. Принести сюда еще… три стула. У твоего хозяина сегодня много гостей.
Я откинулся на гору подушек, расслабил мышцы и теперь уже мог улыбаться.
– Кто-то еще должен прибыть? – сделал я вид, словно не понимаю намеков.
Девушки переглянулись, и, похожая на милого котенка фрейлина, с легким акцентом, какой бывает, если родным языком пренебрегают в пользу другого, раскрыла страшную тайну.
