Александр Маркьянов - Период распада часть 4 (СИ)
Сон уходил нехотя — трудно было возвращаться из сладкой темноты небытия в безжалостный свет утра. Несмотря на то, что солнце уже встало — в лощинах еще клубился сизыми комками туман и на пожухлой траве крупными каплями выпала роса. Там, где он устроился на ночевку, замаскировавшись как мог — было сыро и холодно.
Проснувшись, Гагик затрясся от холода, но большей частью — от голода. Он совершил ошибку — вышел в рейд, взяв сухпая всего на три дня, а сегодня был уже седьмой. Сухпай, даже растянутый — кончился вчера и есть было нечего. Вчера он едва подкрепил свои силы, набредя на виноградную лозу — в этом году, словно в насмешку над людьми и над творимым ими безумии был богатый урожай винограда, здесь не успел вырубить виноградники лысый пророк перестройки и старинные каменные подвалы были полны бочками, некоторые из которых закладывались еще в царские времена. Коньячный спирт, один из главных источников дохода Карабаха приходился к делу: самые старые, ценные коньячные спирты принимали внутрь, менее ценные, десяти-пятнадцати лет выдержки и младше использовали при наркозах, заправляли им машины.[61] У Гагика было две фляги, одна с водой ее к счастью здесь не так сложно добыть, родников много, вторая же — с коньячным спиртом чуть ли не пятидесятилетней выдержки — если судить по надписям на бочке, из которой он ее наполнял. Чтобы немного согреться и забыть про голод, Гагик открыл вторую флягу, смочил губы в драгоценной, цвета мореного дерева влаге, пропустил немного внутрь. Коньячный спирт обжег небо, блаженной волной провалился внутрь.
Все, хватит. На голодный желудок — и глотка хватит, чтобы окосеть.
Проблему с голодом тоже можно было решить. Ели кошек, собак, домашнюю скотину, где она еще осталась — а кое-кто по слухам — ел и мясо людей. Вчера Гагик наткнулся на труп собаки, напополам перерезанный осколком, а человеческие трупы попадались тут постоянно, в том числе свежие. Но он никак не смог пересилить себя и предпочел остаться голодным. Про себя он решил, что если сегодня не удастся чем-то поживиться — то он еще раз сходит на лозу, даже рискуя жизнью — в тех местах были азербайджанские снайперы. Собак он есть не будет, он не азербайджанская собака, жрущая падаль.
Рация была на последнем издыхании. Чтобы поберечь заряд батареек — Гагик держал ее выключенной и включал только тогда, когда надо было дать наводку своим. Но все равно сегодня — последний день завтра он просто не сможет работать и надо будет возвращаться к своим. Корректировщик огня без рации — не корректировщик.
С этой мыслью Гагик осторожно пополз вперед…
Интересно, что сегодня будут делать азерботы? Позавчера им крепко досталось, трупами загрузили целую машину. Рискнуть сегодня — или нет? Если рискнут — то выйдут из Шуши, две-три БМП и грузовики. Интересно, сколько осталось снарядов там, куда он передает координаты? Должно было уже немного — Армения испытывала нужду практически во всех видах военного имущества. Может быть — он напрасно рискует сейчас жизнью и по его координатам никто не нанесет удар? Как бы то ни было — надо было двигаться. Гагик определил по компасу, где находятся ближайшие армянские отряды — и пополз в ту сторону. Пока он собирался провести там разведку, а ночью — перейти, верней переползти условную линию, отделяющую своих от чужих. Постоянного фронта не было, были лишь опорные пункты, очаги сопротивления — и проникнуть на свою сторону проблем не составляло.
Арцах[62] здесь, как на всей своей площади был гористым, поросшим кустарником, лесом. Когда-то давно здесь было нечто вроде горных курортов, куда приезжали поправлять здоровье, здесь же пасли скот и собирали виноград на вино. Сейчас эта земля была пустой и вымершей, села — разграбленными и сожженными, стада — угнанными или пущенными под нож. Ничего не осталось на этой земле.
Примерно к одиннадцати часам по местному времени, Гагик выполз в небольшую долину. Замер, чтобы оглядеться, понять, нет ли опасности. Внизу, ниже по склону, парой сотен метров ниже точки где был армянский разведчик, стояли несколько прилепившихся к горному склону домишек. Пустые прогалы окон — ни единого целого стекла — немо кричали о разразившейся здесь беде.
Гагик поднес к глазам бинокль, принялся рассматривать селение. Оно казалось вымершим — хотя рядом проходила дорога. Одна из натоптанных, временных дорог, использовавшихся в Карабахе для снабжения городов — постоянные дороги были хорошо пристреляны и заминированы, сил снимать мины рискуя попасть под обстрел у азерботов не было. В этой деревеньке мог быть пост, могли быть местные жители любой национальности — а могло и никого не быть. И чем дальше Гагик рассматривал эти руины — тем больше он убеждался, что никого там нет, и селение покинуто местными жителями. Но там могло быт что-то из еды — а есть хотелось.
Можно было рискнуть.
Гагик пополз по склону, извиваясь как змея, автомат он привычно тащил, зацепив за ремень чтобы в случае чего — подтянуть и стрелять. Он намечал ориентиры, на которые полз — вон там камень, вон там от камня — углубление, которое можно при необходимости использовать в качестве стрелковой позиции, вон там…
Стена… Выбеленная, неровная стена сложенного из местного камня бесхитростного крестьянского дома, оставленного хозяевами когда началась война. Стена, к которой можно прислониться, и которая остановит пулю.
Шаг за шагом, осторожно ступая по земле, чувствуя спиной каждую неровность кладки, Гагик продвигался вперед. Автомат был не на предохранителе, навел — и стреляй.
Первый дом. Чистый, вытоптанный земляной пол, искореженные головешки того, что когда то было мебелью. Ничего.
Второй дом. Побогаче — с нормальным полом, и не тронутый пожаром. Нет осколков — скорее всего, стекла не выбили, а выстеклили и увезли на продажу. Из-за обстрелов стекло дорогое и в большом дефиците. Тоже ничего.
Третий — опять земляной пол. Каким-то идиотским сюром — горшок с цветком на окне, цветок цветет, какой-то большой и яркий цветок. Есть печь — не сложенная из камня, а сваренная грубо, дешевая буржуйка, такие научились варить последнее время, когда не стало Советского Союза, а вместе с ним не стало и тепла в домах. Интересно, почему не увезли буржуйку…
За четвертым домом Гагик обнаружил огородик — маленький, заросший травой, но все же огородик. Это его и спасло, жадно выкапывая, дергая за зеленые хвосты перезревшую морковь, он услышал человеческую речь, и упал на землю как зверь, заравнивая рукой истроганную им грядку. Потом отполз чуть подальше — и замер.
— Чисто, господин капитан!
— Ты что орешь, дубина!?
Говорили по-русски. И на той и на другой стороне русский знали все, это по-прежнему был язык межнационального общения. На русском говорил весь комсостав, как с русской, так и с азербайджанской стороны, потому что за редким исключением учился он в одних училищах и служил он в одной и той же армии. На русском говорили и наемники, которых что с той, что с другой стороны было немало.
Разведчик появился совершенно неожиданно — здоровый, в непривычной расцветки турецком камуфляже, с автоматом. Его ошибкой было то, что он смотрел на склон холма, поросший мелким лесом, а надо было — под ноги. Гагик замер, помня только одно — человеческий глаз заточен на движение, человек замечает движение — а вот неподвижно лежащего может и не заметить.
Шурша высокой, подсохшей травой, к первому вышел еще один
— Шо уставился?
— Да думаю… Надо бы лесок этот заминировать, ловушек поставить. Мы тут — как в тире.
— Сам же и нарвешься.
— И пошмонать надо тут все…
На удачу Гагика — оба разведчика прислушались — а потом синхронно нырнули в дома. Только через минуту — и он услышал надрывный вой автомобильного мотора, прерываемый на мгновение переключением передач. Сюда шли машины — не одна машина, а целая колонна. Одиночкой ездить было опасно, а вот на колонну напасть малыми силами вряд ли посмеют.
Пока колонна — два раздрызганных, забитых вперемешку людьми и тюками с грузом автобусов ПАЗ, один старенький КамАЗ, возглавлявший колонну УАЗ со снятым верхом и самодельной пулеметной турелью, но без пулемета на ней, замыкающий УАЗ без пулемета и без турели приближались к разбитому селу — Гагик успел спрятаться поосновательнее. Теперь его уже непросто было найти — а сам он все видел, если смотреть осторожно.
Один из боевиков, или разведчиков, или не пойми, кто вышел на дорогу, повелительно махнул рукой. Колонна остановилась. Гагик отчетливо видел, что на боевике — такая же форма, как носит ОПОН, отряд полиции особого назначения, который возглавлял порядочный бандит по имени Искандер Гамидов. Наверняка это и был ОПОНовец — но что он тут делал, было непонятно, это была, по сути, ничейная земля, ОПОН сюда не рисковал соваться. Как следует воевали только азербайджанские беженцы — они воевали за родную землю, да некоторые наемники. Остальные — воевали спустя рукава, прятались по тылам, мародерствовали. В мародерке отличался тот же ОПОН.
