Григорий Рожков - Американец. Неравный бой
– Так тебя зовут? – Паттон пододвинул стул к койке.
– Это мое настоящее имя.
– Ты – русский. Я так и думал, – кивнул генерал, ухмыльнувшись. Легкое напряжение, витавшее в воздухе, улетучилось. – Пистолет в кобуре тоже был твоим. По крайней мере, в том бою именно ты использовал его. – Паттон говорит удивительно спокойно, без ярких эмоций. Он сейчас похож на добродушного старика… Хотя я знаю, что он – очень эмоциональный, несдержанный и волевой человек. – И с ним ты умер у меня на руках… – Голос его предательски дрогнул.
– Сэр… – Я даже не знаю, что сказать старому генералу. Я лишь бродяга, пришел – ушел. Ну погиб солдат, таких было тысячи, ну попросил офицера удерживать мост во имя скрытой в тумане цели – будущего. Почему же его это зацепило?
– Я выполнил твою просьбу. Немцы не перешли моста… Я приказал его взорвать к чертовой матери! – эмоционально взмахнул рукой собеседник, тем самым показывая, как и к какой именно матери улетел мост. – Скажи мне, а ты помнишь, почему просил об этом? Какие причины подвигли тебя на это?.. – Взгляд склонившегося поближе генерала пугал. Он знает больше, чем я, это заметно, но мое слово ему очень интересно. Дверь в палату открылась, и потихоньку вошли Карпов и полковник с тросточкой. Они молча, не спрашивая ни о чем, сели на свои места и обратили взоры на нас.
– Не помню. Но чувствую, что так было надо. – Мой ответ удовлетворил генерала, и он начал свой непростой рассказ.
Отправной точкой его рассказа стали мои действия у моста через Мез в феврале 1916 года. Я и тогда еще сержант, а сейчас полковник Фиц, присутствующий в палате, удерживали передовые силы немецкой ударной группировки, состоявшей из четырех пехотных и одной кавалерийской дивизий. Целью этой группировки было окружение и дальнейшее уничтожение семидесятитысячного американского корпуса.
Мост, который мы обороняли, оказывается, долгое время находился в тылу английских частей, довольно крепко зацепившихся за свои позиции. Но в определенный момент, не имея на то логических оснований, англичане отошли с этих позиций, обнажив фланг американского корпуса, и мост в особенности. И именно в этот прекрасный момент, очень своевременно, явилась эта немецкая ударная группировка, планомерно идущая по освободившемуся пути прямиком к американцам, ничего не подозревающим о грядущей беде.
О том, что враг непонятно как появился там, где прежде были англичане, в штаб Першинга доложил перепуганный французский летчик, совершавший разведывательный полет. Но, к счастью, мост до подхода двух полков при поддержке танковой роты под командованием капитана Паттона удержали всего два человека.
Но это лишь общая картина, открывшаяся на поле боя. Вершина айсберга.
А стратегическая и скорее политическая суть дальнейших событий в случае успеха немцев могла вылиться в события гораздо более серьезные, чем можно себе представить.
Америка из-за войны в Европе претерпевала серьезные внутригосударственные политические и социальные проблемы. Антибританские и пронемецкие настроения росли с начала войны в геометрической прогрессии. Идеи о поддержании европейских союзников в борьбе с немецкой агрессией встречались очень холодно, если не сказать больше – крайне негативно. Развитие собственной военной промышленности и финансовая помощь Франции, России и Англии пожирали огромные деньги, появились облигации военного займа. Кое-где гражданам США пришлось затянуть пояса – и это притом что страна не отправила на фронт ни одного солдата. Ужесточились законы, социальная политика просела, началось преследование немцев американского происхождения. Передача железных дорог в полное федеральное управление, Гувер с его «красивыми запретами» на хлеб в понедельник и мясо в среду во имя экономии и победы в Европе, усиление контроля военно-промышленного комплекса. Все это все сильнее и сильнее будоражило народ, кто-то подливал масла в огонь, распространяя листовки антивоенного настроя.
Кое-как президенту Вильсону удалось выправить ситуацию с экономикой, заткнуть все оппозиционные силы и продвинуть в конгрессе вопрос о создании экспедиционного корпуса для отправки его в Европу. Но после этого проблемы только усилились – траты возросли, экономия и контроль усилились, люди стали возмущаться громче и чаще. Кроме прочего, в стране появилось острое ощущение, что кому-то очень не по душе возможное вступление Америки в войну, и он, действуя из тени, строит всевозможные козни, дестабилизируя страну.
Но все сильно изменилось в первый месяц пребывания американских войск в Европе. Успехи корпуса в январе 1916 года в Лотарингии, у Вердена – воодушевили американский народ. Президент Вильсон и поддерживаемые им социалисты сразу оказались на коне. Победа – это ведь всегда приятно! И победы положительно влияют на репутацию тех, кто их обеспечил. Особенно трудом и потом. Инакомыслящие граждане, те, кто желал поражения Англии и Франции и поддерживал Германию, сильно сдали в позициях. Очень большой и серьезный кризис, готовый взорваться, подобно нарыву, ослаб. Но то, что он ослаб, не означало, что он сошел на нет. Проблемы остались, их просто чуточку отодвинули.
Для того чтобы кризис в США из стадии покоя все же перешел в активную фазу, нужно было совсем немного… И, что очень удивительно, это самое «немного» решили обеспечить англичане. В начале февраля 1916-го они, не оповестив союзников, отошли с занимаемых линий на севере от Вердена и открыли тем самым доступ немцам к мягкому, незащищенному подбрюшью американского корпуса. Окружение и уничтожение семидесяти тысяч солдат, подготовка и отправка которых далась Америке так тяжело и болезненно, могли стать последней каплей. Кризис бы разразился во всю свою мощь.
США выбыли бы из войны без всяких сомнений.
Англия однозначно показала свое отношение к вступлению Америки в войну. Короне не нужны были сильные, независимые Штаты, экономика, политический вес и самостоятельность которых за счет войны лишь увеличатся. Отступление британцев в Лотарингии и открытие пути в тыл янки – неприкрытое предательство.
И в этой картине появление одного-единственного, никому не известного солдата, насмерть сражающегося за мост, становится уже не таким малозаметным и бессмысленным. Героизм обращается холодным расчетом.
– …Ты не помнишь причин своего появления у реки. Ты не знаешь, почему насмерть дрался на мосту. Ты не желал пропустить немцев. Это я знаю. И поэтому с уверенностью говорю – ты не хотел допустить худшего развития событий, потому что знал о них. – Палец Паттона указывает мне прямо на переносицу. Глаза генерала горят огнем, его лицо искажено злорадной улыбкой. Он доволен. Чертовски доволен!
– Сэр, я могу поклясться…
– Не надо мне клясться! Я верю, что память твоя дырявая и ничего ты не помнишь, так что не тревожься. Ты, сукин сын, самый интересный человек, что повстречался мне за всю жизнь! Дважды прикрыл мою задницу, совершив невозможное! И будь я проклят, если забуду об этом! – Вот теперь я чувствую, что предо мной тот самый «Half-assed general»[60] – Джордж Смит Паттон. – Пауэлл, сынок, спасибо тебе. От всей моей закостенелой, дрянной души – спасибо, – склонившись поближе и положив мне на плечо руку, произнес собеседник.
– Сэр, – меня зацепило. К горлу подбежал комок. – Не я один вел людей к вам.
– Я знаю. Ты молодец, не забыл тех, с кем сражался. О них я тоже не забуду. Ни про кого не забуду… Мы скоро увидимся. Не сомневайся. – Генерал встал, оправил форму, подмигнул мне и ушел.
– Спасибо тебе. – Это полковник. В его глазах удивление и благодарность. Я узнаю его лицо… Я помню его.
– Джон Спенсер Фиц. – В голове всплыло полное имя солдата, с которым я держал оборону.
– Генерал не называл моего имени, значит, ты и правда вспомнил тот день, Артур Арс.
– Да, кажется, именно так я и представился, когда мы познакомились, сэр.
– Поправляйся, первый лейтенант Майкл Пауэлл. Скоро увидимся. Да, кстати… – В дверях полковник остановился. – А что за песню ты тогда напевал? Даже в шуме того боя было слышно…
– Это была песня из моего времени. Группа Within Temptation, песня «Stand My Ground».
– Стоять на своем… Ты так и поступил, первый лейтенант Пауэлл… – Мягкий свет лампы вычерчивает глубокие морщины на лице улыбающегося полковника. – До встречи! – И, тихонько постукивая тросточкой, он вышел из палаты.
В палате остались только я и Карпов. Подполковник выглядел глубоко задумчивым. Молчит, смотрит на меня невидящим взглядом, размышляет… Ну, пусть сидит, он мне не мешает, и мое присутствие его не тревожит. Спать пока не хочется, а просто тихо полежать, отвлечься от мыслей – самое оно…
Ну, был я в Первой мировой, а это целых двадцать пять лет тому назад, ну погиб там в бою и что? Это мелочи. Тут попаданцы не редкость и совсем не странность, посему – что или кто мог мне помешать явиться сюда дважды? Или совсем наоборот – кто-то или что-то очень хотело моего возвращения… Тогда еще вопрос. Кобура. Она была и в шестнадцатом году, и в сорок первом. Соответственно и униформа моя была и тут и там. Каким образом? Копии? Улучшенные версии, как и я сам?.. Да, и тело мое – там сгинуло, а тут новое. Эх! Только недавно один вопрос решил, а тут нате, брат с друзьями и еще это! Но интересно все это, блендамет! Очень и очень интересно!..
