Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II
Мысль, что два взвода поляков промаршировали в город, держа под мышками шайки и веники, даже не пришла Михаилу в голову, но вывод он сделал правильный, когда кто-то из милиционеров нашёл полностью снаряженный MG-34. Почему из него не стреляли и бросили? Милицейский склад!
Ведь Ненашев же его предупреждал: «Заходи и бери что хочешь»! Нельзя так безалаберно хранить оружие. Хорошо, взрывчатки там уже нет, утром отдали сапёрам на всякий случай заложить два фугаса у Тереспольских ворот. А винтовки с подходившими к ним патронами увезли в городское НКВД или раздали морякам.
– А потом? – спросил Елизаров.
– Потом? – Лейтенант закашлялся и зло сплюнул. – Начали орать вечное своё, мол, «ещё польска не згинела» и «хватит тут видпочивать. Надо итить в лис, скоро будем бить германцев». А жиды, мол, пусть… уматывают отсюда. Если не они, то немцы за весь «большевизм» их вырежут[155]. Ну а дальше сами знаете. Подоспела милиция и военные с вокзала, но пока они разбирались, кто где, гады успели уйти.
– Так и сказали: «жиды»?
Начальник следственной части НКГБ по Брестской области Левин сжал кулаки, вновь слыша ненавистное слово. Тут их не любили. Чёртовы поляки, они не только угнетали здешний народ, но ещё больше заразили его антисемитизмом.
В октябре 1939 года на бюллетенях граждане открыто писали: «Голосую за присоединение к СССР, но без евреев». Да и на митингах высказывали претензию: «Кто это придумал, выдвинуть в депутаты еврея Левина, мы за него голосовать не будем». И это рабочие-железнодорожники, местный пролетариат!
Чтобы тогда не обострять ситуацию, он по совету обкома взял самоотвод, оставшись в органах.
Наглая вылазка врага вызвала ещё большую ярость у Левина, но в настоящее бешенство его привело другое.
Капитан госбезопасности несколько лет не видел родителей, а пять дней назад они таки приехали в Брест из Харькова, желая посмотреть, как устроился на новом месте их бедный мальчик. Папа удивлялся квартире, занимавшей целый этаж[156], а мама радовалась, какой у сына тонкий врождённый вкус. Какой замечательный гарнитур из карельской березы он подобрал для обстановки! Потрясённые, они не верили, что всё это дала сыну советская власть. Конечно, она их родная власть! Даже шикарный автомобиль «Шевроле», подвозивший их от вокзала до дома. По единогласно принятому постановлению обкома машины конфисковали в городе у частников. Правда, один автомобиль бывший владелец сжёг, не зная, что уничтожает уже общенародную собственность.
– Да, так и сказали. Мол, их поляки не тронут, но пусть на восток с красными мотают, иначе побьют их немцы всех.
– Ты хоть понимаешь, что говоришь? – Левин сразу осознал, чем грозит смена курса агитации врага.
– Что слышал, то и говорю. Нечего на меня орать, сам орать умею! – Похоже, начальник конвоя ещё не отошёл от контузии.
– Ничего, терпи, лейтенант, – ласково начал начальник следственной части. – Сейчас в госпиталь тебя отправим. Знаешь, какие хорошие врачи в крепости? Быстро на ноги поставят.
– Он никуда не поедет, а будет сопровождать эшелон, – сухо произнёс Елизаров.
– Пустой?
– Нет, взгляните в вагоны.
Сухой тон обидел главного следователя, но луч фонарика в глубине теплушки высветил сидевших там людей. Вполголоса переговаривались мужчины и женщины, нервно вздрагивали сонные дети, которым не удавалось уснуть после перенесённого испуга.
– Почему не убежали? Что, гниды, врагам народа поверили?!
– А ты нам друг нашёлся? И шо, чем ещё начнёшь пугать старого еврея? Мы, кстати, в ссылку едем добровольно. А те, кто разбежался, нам ещё завидовать будут, – раздался ехидно-спокойный голос из вагона[157].
– Ты дурочку-то не ломай! Встать! – Левин направил свет мужчине лицо.
Человек сощурился, прикрывая глаза рукой, и, сбавляя тон, миролюбиво проворчал:
– Давай, пан начальник, не томи, отправляй поезд. И сам шиксу бери и уезжай. Германец утром войну начнёт. Азохн вей твою Сибирь.
– И сколько ещё таких?
– Наберём три вагона.
Глаза Левина достигли размера пятака. Они всё видели, понимали, но отказывались верить. Контрреволюционный элемент впервые не возражал против депортации! Так что за дела творятся ночью в городе?!
Да, этот пожилой ювелир был совсем не против отъезда.
Русский, заказавший у него обручальные кольца, не желал ничего слушать: всё должно быть сделано за два дня. Он не будет ждать момента, когда рабы нового фараона начнут строить ему пирамиды даже по субботам. Потом рявкнул «Ду бист юде?», изображая на лице такое омерзение, что сразу хорошо вспомнилось 21 сентября 1939 года. День перед передачей Бреста Красной армии.
Господа-офицеры из люфтваффе, весело галдя, шли по улице, заглядывая в каждую лавку или магазин и сразу интересуясь национальностью владельца.
– Юде?
– Я, я, юде!
Витрина битым стеклом сыплется на мостовую, а немцы, показывая на товар внутри, предлагали постепенно собравшейся рядом с ними толпе:
– Битте, камрад, битте шён.
Кто-то переминался с ноги на ногу, но, конечно, нашлись и те, кто лез внутрь, возвращаясь с товаром и счастливыми лицами. Немцы улыбались в ответ и фотографировали. Владельцев не трогали. Потом поток беглецов из западных районов Польши принёс страшные новости.
Голос внутри его теперь постоянно твердил: «Беги! Выбирайся из Бреста в Россию. Возьми родителей, всё оставь, спасай жизнь». Арест и высылку он воспринял, как указание свыше. Паспорта, позволявшего пересечь старую границу, он никогда не ждал.
Ибо, пока свеча горит, всегда можно что-то исправить[158]…
Тут рванула наполовину порожняя цистерна с бензином, не нанеся никому вреда, если не считать утраченный навсегда будильник Панова. Осколки со свистом пронеслись над головой Левина и Елизарова, инстинктивно заставляя присесть.
– Товарищ капитан, там эшелон с боеприпасами! – Подбежавший к ним железнодорожник в ужасе закатил глаза. Если взрыв произойдёт ещё и там…
– Почему до сих пор состав не разгружен?
– Военные отказались принимать, говорят, некуда! Утром ещё прицепим вагоны и отправим обратно.
– Каким утром? Да ты понимаешь, что будет, если он рванёт! Камня на камне не останется! Давайте цепляйте паровоз и немедленно отправляйте! – заорал на него Михаил.
– Куда отправлять? Нет ни наряда, ни графика…
– Тогда у станции будет новый начальник. – Елизаров начал расстёгивать кобуру, глядя на рухнувшего на колени человека в чёрной форме. – Что, не надо? Мать твою, я же не шучу! Или русский язык забыл? Цепляйте паровоз и уматывайте хоть в ж… Жабинку! – Елизаров, дождавшись, когда железнодорожник побежит выполнять приказание, пояснил следователю: – Ну не к мосту же через Буг гнать! Оставить здесь нельзя. Если по дури потеряем вокзал, с нас спросят.
– Вы всё правильно делаете, капитан, – как-то нервно произнёс Левин.
Они угадали с этим решением. Танкисты дивизии Губанова и уцелевшая артиллерия Азаренко, отходившие от Бреста в вечерних сумерках, сумели запастись снарядами, обнаружив одиноко стоящий эшелон на разъезде, недалеко от Жабинки.
Бригада, увидев немецкие самолёты, от греха подальше отцепила паровоз от опасного груза и рванула дальше на восток. А лётчики люфтваффе не стали атаковать цель, не видя там активности.
Левина внезапно пробила дрожь. Тело покрылось мурашками, он вдруг осознал, насколько здесь опасно:
– Тут что, всё заминировано?
– Хрен его знает. Сапёры вызваны из крепости. Как рассветёт, начнём осмотр. А так искать бесполезно. Будь бомба в десяти шагах, в темноте мы её не заметим.
Мысли в голове Левина путались. Взгляд постоянно застревал на объятых огнём остатках цистерны. Где ждать следующий взрыв? Он машинально облизал сухие губы. Умереть нельзя. Это нелепо, глупо и преступно для дела, которому он служит. У него же бесценный, колоссальный опыт борьбы с контрреволюцией! Незакончены сотни дел. Подумать только, если с ним что-то случится, как обрадуются враги! Какая страшная брешь образуется в рядах борцов с ними!
– Знаешь, у меня в городе дел – выше крыши, – переходя на «ты», по-дружески и как-то миролюбиво сказал Левин. – Я туда поеду. У нас там такое творится! Будь молодцом и разбирайся сам. Но по телефону докладывай каждый час.
Да всё верно! Его место не здесь, а в управлении. Зачем ему нужен этот вокзал? Смотреть на истеричных баб и вопящих детей? Пусть наводит порядок милиция.
«А если бомба диверсантов рванёт внутри?» Раздражение усилилось. Теперь каждая минута, секунда, проведённая на этом месте, казались бессмысленной тратой времени.
Так, до вокзала надо дойти по путям, не приближаясь к вагонам. В здание не заходить, а, добираясь до машины, обойти по кругу…
К ним спешил, почти бежал какой-то человек, и не один, а с возвращавшимся начальником станции.
