Юрий Гамаюн - Отрок. Перелом
Но те, кому доводилось бывать в Турове и иных местах, поведали, что тварей этих аж из самого Царь-града князьям привозят, и в городах в богатых домах они уже потихоньку заводятся. Безделица, конечно – блажь бабья, а стоят дорого. Вроде бы говорили, что эти самые кошки мышей ловят, а в доме от них чище, да и по курятникам не безобразят, не то что хорьки. Еще бабы болтали, что Корней терпит, потому что это подарок Аньке от жены то ли купца не последнего, то ли боярина знатного, и обижать дарительницу никак нельзя. Варька вообще как-то ляпнула, что от самой княгини подношение, хотя в такое мало кто поверил.
Все трудности и опасности, случившиеся с Лисовинами в пути, кошку, названную прежними хозяевами Рыськой за рыжеватую масть, никак не коснулись. Выпущенная из корзины, в которой ее везли, эта диковинная зверушка первым делом вальяжной походкой обошла горницу Анны, затем обследовала всю женскую половину, а потом, не обращая внимания на хозяйские призывы, уверенно направилась во двор.
Дальнейшие события развивались по древнему, как мир, сценарию. Собачье племя, до того ни разу не видевшее ни одного представителя кошачьей породы, кроме разве что лесных рысей, однако сразу признавшее врага, без промедления подняло суматошный лай. Рыська, усевшись на заборе и с полным безразличием даже не покосившись на беснующихся внизу собак, принялась разглядывать улицу и соседские дворы, всем своим видом показывая, что она тут утвердилась всерьез и надолго.
С тех пор жителей Ратного регулярно радовал неизменный собачий концерт, исполняемый самыми голосистыми из ратнинских псов в честь новой обитательницы села, отправляющейся на свою ежевечернюю прогулку. И хотя он каждый раз решительно пресекался хозяевами с помощью пинков и поленьев, любви заморской зверушке среди ратнинцев это не добавило. Да и сама Рыська, которая вначале ограничивалась тихим мурлыканьем или почти неслышным урчанием, вскоре внесла разнообразие в звуки, обычно наполняющие село по ночам.
Одиночество еще никому не приносило радости, а во всей округе кошка оказалась одна-одинешенька. Пары ей просто не было – когда еще Никифор кота раздобудет! Вот и повадилась она убегать в лунные и не очень ночи на крышу и громко поверять всей округе свои девичьи мечты о прекрасном, когтистом, усатом и хвостатом женихе. Неизвестно, на сколько хватило бы терпения у ратнинцев, а главное, у самого Корнея, но однажды посреди ночи в ответ на Рыськин призыв тишину над селом разорвал новый, ранее не слыханный дикий вопль, возвестивший наступление новой эры в жизни мышей, хорьков и собак. И от метко брошенного Корнеем сапога с крыши в темноту метнулись уже не одна, а две хвостатые тени.
Каким образом случилось чудо и откуда мог взяться в лесной глуши кот, ответить не смог бы никто, но откуда-то он взялся. Рыська таки нашла себе пару! Анна, в надежде на получение в скором времени дорогостоящего потомства, упросила свекра не трогать Рыську и ее «жениха» хотя бы до тех пор, пока не станет ясно, что кошка удачно понесла.
Зато остальные ратнинцы этой радости отнюдь не разделили. Во-первых, никто не испытывал восторга от мысли, что вопящих по ночам тварей прибавится, а во– вторых, безобидная заморская диковина в глазах жителей села из разряда просто никчемной, но в общем-то обычной животины, мгновенно и необратимо превратилась в существо таинственное и даже мистическое. Если раньше при виде нее многие просто плевались, то теперь стали креститься. Кое-кто даже поговаривал, что надо бы это дьявольское отродье изловить и сжечь. Ну, или хотя бы святой водой как следует окропить.
Этим бы, вероятно, дело и закончилось, если бы не заступничество отца Михаила, прекрасно знакомого, как выяснилось, с кошачьим племенем и питавшего к нему расположение еще со времен своей жизни в Византии. В очередное воскресенье священник даже прочитал короткую проповедь, посвященную защите Рыськи и ее соплеменников, укорив ратнинцев за их суеверный страх перед безобидной тварью Божией и призвав паству к милосердию. А вдова Алена с тех пор стала ежедневно демонстративно выставлять рядом с порогом храма плошку с молоком специально для Рыськи, заимевшей с некоторых пор обыкновение наведываться на церковный двор, как будто нарочно опровергая все нелепые и возмутительные слухи о ее принадлежности к бесовскому племени.
Но всех подозрений с кошачьего племени это не сняло: слухи и пересуды прочно связывали заморскую животину со всем непонятным и таинственным, что время от времени происходило в округе. Загадочное исчезновение из закрытых погребов молока, сала, масла и сметаны, и раньше случавшееся, но относимое за счет мышей, хорьков и собак, кое-кто стал теперь приписывать исключительно кошкам.
К тому же за все время пребывания в Ратном Рыськиного «жениха» никто так и не смог толком разглядеть. Наглость и неуловимость пришельца, а главное, безразличное высокомерие ко всем жителям села, от хорьков до людей включительно, рождало у некоторых не раздражение, а злость и азартное желание отловить наконец эту редкую, как в прямом, так и в переносном смысле, скотину.
А уж бабы, судача у колодца, чего только не придумывали о Зверюге, как с легкой руки все того же Корнея прозвали кота в селе. И то, что его наслала на село обиженная за что-то Нинея, и нечисть лесная им обернулась, чтобы их, честных христиан, баламутить. Даже погибшего куньевского волхва вспомнили. Самые же отчаянные намекали на Юльку и Настену.
А уж какое раздолье было тут для языков сельских сплетниц, особенно Варьки и Верки! Каких только историй не наслушался от жены Фаддей, хоть и привыкший к бурному воображению своей благоверной, и знавший прекрасно, что все, ею сказанное, надо делить если не на десять, то по крайней мере на пять, но все-таки невольно заразившийся от нее подозрениями насчет заморской твари. Ну, поп, может, и прав, и ничего бесовского в том Зверюге и нет, тут Чума судить не брался, а вот то, что в закрытом погребе сметана убывает иной раз чуть ли не из-под носа… Не-ет, тут святой водой не поможешь, тут надо за дрын браться!
* * *Варька еще с утра заподозрила неладное: уж очень необычно вел себя сегодня Фаддей. Она и упомнить не могла ничего подобного, но лезть с расспросами не решалась. Тем более, все так удачно вышло: вместо того, чтобы за бабью дурь послать жену подальше, ее благоверный с первых слов неожиданно поддержал предложение определить Снежанку в учебу к лекарке. А ведь, чего греха таить, она и сама сомневалась, не пустая ли блажь пришла ей в голову? Небывалое ведь дело! А он будто только того и ждал. И Настена раньше не брала никогда учениц, и между собой у них всякое случалось, а тут чуть не сама выпросила Снежанку в учение. Варвара радовалась за дочь, так радовалась, что и сумрачная физиономия мужа ее не особо огорчала. Ну, подумаешь, скажет чего! А что за брагой потянулся, так по такому делу и не жалко! Брага, правда, крепкая, без хорошей закуски муж назавтра не работник. Надо было поставить на стол побольше мясного и приготовить рассолу.
С этими мыслями и отправилась она к погребу – окорок принести да капусты квашеной из бочки набрать. А что? Ничего не скажешь, заслужил Фаддей ласку и уважение, пусть теперь хмельным в свое удовольствие побалуется и поест от души!
До сумерек было еще далеко, но солнце уже пригасило яркий дневной свет, когда Варька, привычно бормоча что– то себе под нос, открыла дверь в погреб и остолбенела: на нее в упор, казалось, прямо из стены, нахально уставилась пара огромных янтарно-желтых глаз. Глаза неторопливо мигнули, и тут же воздух разорвал протяжный бабий вопль, слышный, наверное, по всему Ратному. Еще через мгновение в стену, из которой таращился этот морок, полетела подвернувшаяся под руку крынка. Глаза мявкнули дурным голосом и исчезли, а Варька, продолжая голосить, попыталась развернуться и вырваться на свободу, но при этом совершенно упустила из виду, что дверь погреба заканчивается гораздо ниже ее лба, и с разгону крепко приложилась о притолоку.
В следующее мгновение в Варвариных глазах рассыпалась радуга, и мало что соображающая баба со всего размаху рухнула на задницу, но и тут промахнулась: крутая лестница начиналась сразу от порога, и Варька, потеряв равновесие, покатилась по земляным ступеням вниз, громя по пути горшки и крынки, аккуратно стоявшие вдоль стены. Как уж ей при этом удалось не покалечиться – неизвестно, не иначе Бог сжалился и помог. Только синяков себе насажала, словно ее вместо снопа молотили, но в первый момент в горячке Варвара и боли особо не почувствовала. Поднялась на четвереньки и к своему ужасу обнаружила прямо перед собой еще одну пару бесовских огоньков, но уже зеленых и не таких больших, как прежние. И, только вновь завизжав во всю мочь, поняла, что глаза эти принадлежат не неведомой нечисти, а как раз той самой нахальной рыжей животине, что обитает у Лисовинов. Испуганный визг моментально сменился разъяренным рычанием.
