Последний Герой. Том 8 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Мы её притянули на угон автомобиля, сделали подозреваемой, — выдавил Шамиль. — Всё по плану, Лев Сергеевич.

— По какому, нахер, плану⁈ — взвился мэр. — Не входило, Шамилька, в мои планы, чтобы по телевизору трещали о неделовых связях!

— Но она же не была вашей любовницей, — тихо сказал телохранитель.

— И что⁈ — рявкнул Быков. — У меня другие бабы есть! Если начнут докапываться, ковыряться — в этом дерьме всё всплывёт! Ах, твою мать… как же я на тебя положился! Пёс ты никчёмный!

— Не называйте меня псом, — прямо сказал Шамиль.

— Пёс — и есть пёс, — скривился мэр.

— Я вас предупреждал… не говорить так, — процедил Шамиль.

Он вдруг распрямился, словно пружина, в три шага оказался возле мэра, схватил его за горло и сжал пальцы. Быков захрипел от страха и боли. Лицо стало красным, глаза выпучились.

— Пусти… отпусти… — хрипел мэр, захватывая ртом воздух. — Я не хотел… не хотел тебя обидеть… пусти!

Телохранитель отпустил горло мэра.

— Никогда больше не называйте меня «пёс»! — проговорил Шамиль, тяжело дыша. Впервые он восстал против хозяина.

Мэр посмотрел на него иначе — понял, что подчинённый на грани. «Ещё чуть-чуть — и он сорвётся», — промелькнуло в мыслях. Шамиль это почувствовал и заговорил спокойнее и сдержаннее, хотя грудь его ещё ходила ходуном:

— Я благодарен вам за ту помощь, которую вы оказали тогда, но у нас разные характеры. Я не могу долго вам служить. Когда-нибудь я… не смогу себя контролировать, как сейчас. Простите, я не хотел, но боюсь — это может повториться.

Говорил он подчеркнуто вежливо, но при этом твёрдо, с холодным блеском в глазах.

— Сука, — прошипел мэр. — Вот ты сука неблагодарная. Думаешь, я тебя уволю, отпущу? Ха — хрен там.

— Вы должны меня отпустить, — ответил Шамиль. — Сам я уйти не могу, потому что дал слово. Не могу его нарушить.

— Говоришь, «слово», — хмыкнул мэр. — Всё у вас словами меряется.

— Да, — сказал Шамиль.

— Ладно. Отпущу я тебя, уволю, — проговорил мэр наконец, но сразу добавил: — Но после того, как сделаешь одно дело.

— Какое? — спросил Шамиль.

— Разберись с этими двумя приезжими ментами, и ты свободен, — холодно сказал Быков.

— Это слишком большая просьба, — пробормотал Шамиль, — будет сложно… двойное убийство — плата за свободу высока.

— Чтобы тебе было приятнее работать на этом последнем дельце, — проговорил мэр с ехидной улыбкой, — получишь хорошее выходное пособие, сумму приличную, такую, которую ты тут и за пять лет не заработаешь.

Шамиль твёрдо ответил:

— Денег не возьму. Я сделаю всё — и вы меня отпустите.

Иерей Арсений зашёл в трапезную, налил в пластиковую бутылку колодезной воды. Гремя массивной связкой ключей, он теперь спускался в подвал под храмом.

Подземное помещение было выстроено ещё при основании храма — два века назад. Служило оно некогда хранилищем припасов и имело толстые кованые двери, стоявшие с тех самых пор. И при нападении врага должно было служить укрытием.

В руках батюшки была свеча в подсвечнике. Он спускался по холодным сырым ступеням; жёлтое пятно от пламени вычерчивало из темноты массивную железную дверь с огромными стальными клёпками. Он вставил ключ, лязгнул замок.

Священник вошёл внутрь.

Плотно закрыл за собой дверь, вздохнул и сел на лавку у стены. Поставил рядом свечу и бутылку с водой. На топчане, в куче старых одеял, лежал человек. Услышав посетителя, он поднялся, сел. В темноте почти не было видно, что его лодыжке привязана цепь.

— Испить дай водицы, — пробормотал он, глядя на батюшку.

Иерей швырнул человеку пластиковую бутылку. Тот стал жадно пить.

— Не могу, отец Арсений, мочи нет, — прошептал пленник, оторвавшись от горлышка. — Есть хочу… хоть корочку хлеба… принес бы ты мне.

— Нельзя, нельзя, Тихон, — наставительно проговорил батюшка. — Бесов из тебя не выгнать, если будешь испытывать наслаждение… от еды и от прочих благостей. Ты должен перетерпеть. Это сложный период, но он пройдет. Все проходит, и испытание твое закончится. Верь.

— Боюсь, веры не осталось.

— Не богохульствуй! Ты наделал делов страшных. Ты людей убиваешь, — сверкнул глазами в полумраке настоятель.

— Я не хотел.

— Я излечу тебя, — ответил иерей и перекрестив Тихона, сказал: — Словом Божьим, верой в Господа нашего…

— Ох, не помню я ничего, — вздохнул Тихон. — Будто не я это был, будто не со мной вовсе. Не помню, как убивал.

— Это бесы в тебе говорят, — поднял палец иерей. — Вот изгоним их — и вспомнишь все…

— А за что я их убил? — пробормотал он. — Людей этих?

— Ты взял на себя роль Господа Бога, — осуждающе проговорил иерей.

— Как это?

— Ты караешь грешников за нарушение заповедей, — покачал головой настоятель. — Приходила полиция: нашли у тебя в комнате кое-что. Листочек с заповедями — а некоторые из них кровью перечеркнуты. Так что выхода у нас с тобой нет… через телесные страданья ты должен искупление получить.

— Я молюсь, я каюсь. Но разве обязательно держать меня здесь? В подвале?

— Пойми, — продолжал он мягко, — я ради тебя стараюсь. Я тебя спрятал, я тебя здесь держу. Не в плену ты, не пленён — я держу тебя, защищая от твоих же злых помыслов, от твоих тёмных желаний. Бесовство, что сидит в тебе, нужно каленым железом выжигать. У меня есть методы, я знаю — я верну тебя.

— Ох, устал я. Нет сил. У тебя точно получится? — грустно посмотрел на собеседника Федоров.

— Я верну тебе смиренность, а ты молись. Молись, Тихон. Молись денно и нощно. Пей водичку святую — и Бог простит тебя. Он ведь всё видит. Он понимает, что душа твоя не пропаща.

— Не могу я больше… — проговорил Тихон. — Мочи нет. Лучше в полицию меня сдай. Там хоть накормят баландой. В лагерь пойду. Ну что ж теперь… Сидел я как-то. Отбывал — не впервой. А так опять сорвусь и буду убивать. А вдруг я опять… Но вот что странно, ничего я не помню, хоть убей…. как же так?

— Да. Твои провалы в памяти меня беспокоят. Ты когда к нам пришёл, ты даже не помнил, кто ты и откуда.

— Да, — согласился Тихон, — меня ударили по голове, я не помнил. Потом память возвращалась, но… не вся.

— А это тоже от дьявола, — тихо произнёс иерей. — Он не хочет, чтобы ты помнил хорошее. Он хочет, чтобы ты выполнял лишь его волю. Человек без памяти, без истории, без веры — он, как мертвяк, как зомби, подвластен демону. Он одержим. Ты должен верить мне, Тихон, и молиться, молиться во спасение души своей грешной.

Иерей встал.

— Ну всё, я пошёл. Завтра приду, и мы вместе с тобой прочитаем молитвы. Я принесу воды и принесу корочку хлеба — но одну, и очень маленькую, чтобы твоё бренное тело не погибло, а душа твоя не осталась без шанса.

— Спасибо, отец Арсений. А можно с меня хотя бы эту цепь снять? — спросил Тихон, подняв ногу и гремя цепью.

— Нет, Тихон, — строго ответил иерей. — Твоя плоть слаба, а душа ещё не окрепла. Ты можешь наделать глупостей. Будешь пока скован. Это ради твоего же блага.

— Не хочу я таких благостей! — закричал узник.

Вдруг Тихон вскочил, рванулся к отцу, попытался схватить его.

— Отпусти меня! — заорал он.

— Тише, тише, — ухмыльнулся отец Арсений, спокойно отступая. — Успокойся. Цепь не даст тебе приблизиться. Уйми бесов в своей душе. Молись. Не будешь молиться — я не принесу тебе хлеба, — добавил он сурово. — А будешь пускать в душу гнев — и воды не принесу.

Тихон рухнул на колени.

— Прости меня, отец Арсений… — простонал он. — Бес попутал, бес попутал… Не знаю, что на меня нашло.

— Молись, сын мой, — высокопарно и строго проговорил иерей.

Он вышел, и кованая дверь с глухим стуком захлопнулась за ним.

Шамиль подъехал на машине в тёмный переулок. Глухая ночь, фонарей давно нет в этой части, только торчат столбы. Он тихо выбрался из автомобиля, ещё раз проверил пистолет, вытащил его из наплечной кобуры и вложил в карман куртки.