Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий

Сергея Рекунова я нашел там, где и ожидал. Он сидел у окна на шатком стуле и чистил свой револьвер. Увидев меня, не выразил ни удивления, ни радости. Просто молча отложил оружие и поднял на меня свои бесцветные, холодные глаза. Кремень, а не человек.

— Собирайтесь, Рекунов, — сказал я без предисловий. — У нас дело. И людей своих возьмите!

— Мое дело — охранять вас здесь, в Петербурге, — ответил он ровным, нарочито безэмоциональным голосом. — Таков был приказ Аглаи Степановны.

— Приказ изменился, — так же ровно ответил я. — Интересы Аглаи Степановны сейчас находятся под угрозой в сотнях верст отсюда. Наша экспедиция, собранная для сбора сведений, столкнулась с противодействием. Я поеду разрешать эту проблему. И если я буду один, у меня будут неприятности. Могут даже убить. Вы этого хотите?

Рекунов нахмурился. Да, я и сам понимал, что такого рода аргументы смахивают на шантаж. Но действительно, ему было приказано охранять меня, и хоть он меня и не любил да не доверял, но приказы хозяйки оставались для него законом.

— Ладно. Что нужно делать? — коротко спросил он.

— Мне нужны вы и ваши люди. Все четверо. Мы едем на линию строящейся Варшавской дороги, вызволять наших людей. Что именно надо сделать — пока не знаю, на месте разберемся. Задача — обеспечить беспрепятственную работу для группы профессора Лаврова.

Рекунов несколько секунд молчал, взвешивая мое короткое описание.

— Через час мы будем готовы. Где встречаемся?

— На Варшавском вокзале. Через час.

Вернувшись в номер, я застал Изю в состоянии крайнего возбуждения. Он уже упаковал мне дорожный саквояж, запихнув туда смену белья, пачку денег и коробки с патронами.

— Курила, я таки все продумал! — заявил он с порога. — Зачем тебе эти казаки? У меня есть идея получше! Мы наймем десяток бродяг, переоденем их в форму рабочих артели, дадим по бутылке водки и отправим на стройку. Они там такой кавардак устроят, что французам будет не до твоих студентов!

— Прекрасная идея, Изя, — усмехнулся я, проверяя свой револьвер и убирая его в кобуру под мышкой. — Но только давай договоримся, что это — план «Б». А план «А» — это вежливый разговор!

Через некоторое время я стоял на уже знакомом мне перроне Варшавского вокзала. Рядом со мной застыл Сергей Рекунов. Чуть поодаль, стараясь не привлекать внимания, стояли его люди.

Поезд, неуклюже громыхая колесами на частых рельсовых стыках, потащился на запад. Вагон первого класса, в котором мы ехали, оказался полупустым, в нашем купе так и вообще мы с Изей сидели вдвоем, поэтому могли разговаривать совершенно свободно. Вглядываясь в мелькавшие за окном унылые пейзажи: болота, чахлые перелески, серые деревни, прижавшиеся к земле под свинцовым небом, — я наблюдал, как стремительно тает за окнами имперский лоск столицы, и перед нами встает настоящая Россия — обширная, но очень небогатая страна.

Рядом со мной, ерзая на плюшевом диване, сидел Изя. В отличие от Рекунова и его казаков, ехавших в вагоне классом ниже, мой одесский компаньон попросту не был способен долго хранить молчание. Тишина его угнетала, как коммерсанта — отсутствие денег.

— Курила, я таки не понимаю, — наконец не выдержал он, безо всякой необходимости понизив голос до заговорщицкого шепота. — Мы едем, чтобы набить морду какому-то прорабу или мастеру? Для этого можно было послать мосье Рекунова в одиночку или, того проще, нанять с Лиговки за трешницу кого. Дешевле и без лишнего шума!

— Мы едем не морду бить, Изя. — Я не отрывал взгляда от окна. — Мы едем обеспечить условия для работы группы Лаврова. Это разные вещи. Надо, чтобы все прошло относительно тихо. А то профессор, пожалуй, скажет нам адью. А там и нанесем новый удар!

— И что это будет за удар? — с некоторым любопытством подался вперед Изя. В его глазах загорелся знакомый огонек азарта. — Мы пойдем с этой бумагой к великому князю или сразу к царю?

— Царь далеко, а биржа рядом, — усмехнулся я. — Представь, Изя, такую картину маслом: в лондонских и парижских газетах почти в одно время появляются статьи со ссылками на отчет, подписанный светилом российской геологии, профессором Лавровым. С цифрами, с расчетами — все чин по чину. И написаны там будут вещи совершенно нелицеприятные — о том, что Варшавская дорога, в которую вложены миллионы франков европейских акционеров, построена на гнилых шпалах и песке, мосты могут вот-вот рухнуть, а рельсы — лопнуть. Что будет с акциями ГОРЖД?

Изя на мгновение замолчал. Его губы беззвучно шевелились, а в глазах плясали невидимые цифры.

— Ой-вэй, — выдохнул он наконец. — Акции рухнут в преисподнюю!

Это будет падение с таким грохотом, что его услышат во дворце Микадо!

— Вот именно, — сказал я. — И в этот самый момент, когда все в панике будут от них избавляться, некий скромный коммерсант начнет их скупать. Дешево. Очень дешево. И очень много!

— А какая моя партия в этом оркестре? — В Изином голосе вдруг прорезались требовательные нотки. — Или я опять буду только ноты переворачивать? Курила, я тебя умоляю! Я не для того бежал с каторги и рисковал драгоценной своей шкурой, чтобы теперь сидеть в Петербурге и торговать с портными! Дай мне настоящее дело!

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Твоя партия, Изя, будет самая важная, можно сказать, дирижерская.

Он непонимающе моргнул.

— Ты поедешь в Лондон.

Изя замер, его рот приоткрылся.

— В Лондон⁈ — переспросил он шепотом, как будто боялся спугнуть видение. — Я? В Лондон? Туда, где банки, биржа, Ротшильды?

— Именно. Ты с капиталами Кокорева и частью наших денег будешь тем самым «скромным коммерсантом». Тебе нужно будет действовать быстро, точно и очень-очень ловко — сначала уронить то, что плохо стоит, а затем — скупить все, что упало и плохо лежит. Это будет самая крупная афера в твоей и без того бурной жизни. Ну что скажешь, Изя, ты готов?

Восторг на его лице был настолько неподдельным, что я невольно улыбнулся. Он расправил плечи, его глаза заблестели. И его можно было понять — уйти от судьбы беглого каторжника и так стремительно оказаться в шкуре воротилы, повелевающего судьбами капиталов на главной бирже мира!

— Готов ли я? Курила, да я таки для этого и родился! Я заставлю этих лондонских гоев торговать рыбными потрохами на Привозе!

— Да, только есть одна маленькая проблема! — подстрелил я его мечты прямо на взлете.

Глава 18

Глава 18

— И какая? — тут же напрягся Изя.

— С документами у тебя проблема и английского ты не знаешь, — улыбнулся я.

Изя презрительно фыркнул, вмиг вернув себе всю свою одесскую самоуверенность.

— Ой, я тебя умоляю! Нашел проблему! Паспорт — это бумага. А бумага, Курила, для меня — это холст для художника. И я, если надо, готов стать Рафаэлем и Микеланджело в одном лице! Дай мне неделю, достань немецкую бумагу, правильные чернила и образец подписи какого-нибудь австрийского барона — и я тебе нарисую такой документ, носителю которого сам император Франц-Иосиф при встрече будет делать книксен!

— Ты уверен? — засомневался было я.

— Ой, я умоляю! Был бы ты еврей — не задавал бы таких смешных вопросов!

Тут я вспомнил, что русские революционеры вплоть до 1917 года легко пересекали границу империи по поддельным документам, и совершенно на сей счет успокоился.

В Пскове нам пришлось пересесть с поезда в почтовую кибитку — дорога не была еще в полной мере запущена. Относительный комфорт вагона резко сменила тряска на безжалостных российских ухабах, а монотонный стук колес уступил место скрипу несмазанных осей и глухим ударам наших сердец, когда кибитка проваливалась в очередную колдобину. Мы ехали по знаменитому Динабургскому тракту, но его состояние было таким, что казалось, будто бы его никто не чинил минимум со времен походов Стефана Батория. Изя, поначалу пытавшийся острить по поводу «европейского комфорта», быстро сник и теперь молча трясся на своем сиденье, завернувшись в плащ. Рекунов и его люди, ехавшие во второй кибитке, казалось, вообще не заметили неудобств. Их каменные лица не выражали ничего, кроме терпеливого ожидания.