Сергей Лапшин - Последний довод побежденных
Есть такое определение — «хозяева жизни», но я бы применил к моему нынешнему собеседнику другое — «хозяин жизни и смерти». Вот голову даю на отсечение — он сейчас решал, что со мной делать. И как он решит, так и будет. Без учета моего мнения, безо всяких там гражданских свобод и прав. Вообще — без вариантов. Как бог.
— Хорошо, определю тебя и твоего друга в фуражиры. Считать умеете, писать-читать тоже… это редкость среди унтерменшей. Не посылать же вас в поле, — задумчиво пробормотал он, наконец вернувшись в реальность. — Решено. Будете в фуражной команде. Посмотрим, как проявите себя.
— Хорошо, — пожал я плечами, ничуть не рисуясь. Мне была отчаянно необходима информация о мире и любая работа, позволяющая мне ее получить, была на благо.
Парень поднялся и, не прощаясь, вышел из беседки. Прошелся по дорожке, где его быстро нагнал суровый мужчина, доставивший меня, и они направились дальше вместе, коротко о чем-то переговариваясь.
Я же остался на месте, предоставленный самому себе и наедине со своими мыслями. Проанализировать разговор было бы не вредно.
В общем, ну что я могу сказать. Прикольно. Прикольно, что и Бон здесь. Прикольно вообще, что меня не на фарш пустили, а работу предложили. Вернее, назначили меня на нее. А вот не радует то, что моего мнения по этому поводу не спрашивали. И делать этого впредь, видимо, никто не собирался.
Унтерменш? Ну что ж… посмотрим.
Бон
Меня зовут Бон, мне 26 лет. Я обладаю ростом 186 см, вешу 96 килограммов. Я фашист.
Я убежденный фашист. К своей позиции я пришел вполне сознательно и самостоятельно. Никто не влиял на меня, не заставлял. Мне всегда хватало своего мнения, своих глаз и своего сердца. Уверен, что предложи вам стать хоть фашистом, хоть фетишистом, хоть демократом и взамен пообещай ваш идеальный мир, вы станете тем, кем предложено. Нет? Ну что же, каждый из вас уже сказал в свое время «нет», и вы имеете сейчас то, что заслуживаете. Живете в оккупации. Я так жить не хочу.
Поэтому я борюсь. Борюсь с засильем нечисти самым эффективным способом — применением силы. Моя борьба ставит меня за грань закона? Значит, у нас неправильный закон. Что это за закон, который ведет к вырождению моей нации? Почему он охраняет от меня моих врагов, которые уничтожают людей моей крови, которые спаивают их, торгуют наркотиками, продают женщин моей расы в бордели?
Я называю преступлением все, что мешает жить моему народу. Все, что мешает ему полноценно развиваться, плодиться и размножаться. Преступление должно быть наказано в соответствии со всеми морально-этическими нормами, в соответствии со всеми принципами уголовного закона. Поэтому я — наказываю. Всеми доступными мне способами, вплоть до радикальных.
В вашем городе есть зоопарк? Будем надеяться, что есть. Так вот, давайте представим ситуацию, что этот зоопарк огромен. В нем тысячи и тысячи зверей, совершенно различных. Вы будете приходить в него и любоваться достоинством и опасностью льва, мощью и силой медведя, стремительностью рыси, удивитесь небольшим размерам хищного камышового кота. И посещение зоопарка, да еще и с детьми, наверняка принесет вам удовольствие. Сладкая вата, солнечный день, аттракционы — что нужно еще для небольшого семейного счастья? В итоге вы рады. Вы насмотрелись на диких, хищных зверей, полюбили их грацию, немножко пощекотали себе нервы близостью с природой. И спокойно отправились к себе домой, уложили детей, сели с супругой перед телевизором в ожидании очередного сериала. Это наша жизнь.
А теперь представьте, что клетки зверинца открыты. Разом. Все. Вообще — все. И звери разбрелись по городу. Кто вы теперь? Вы добыча для них. Вас будут ловить везде — в парках, в лесополосах, между дворами, на проспектах — и есть. Раздирать в кровь вашу плоть, питаться ею, чтобы насытиться. Также поступят с вашими детьми, с вашими близкими родственниками, родителями, друзьями и знакомыми.
Это не жестокость. Зверь не может быть жесток. Он убивает только для еды. Это — закон природы. Вас будут пожирать, чтобы выжить самим. А вы защищаться не сможете. Потому что вы цивилизованны, у вас атрофированы любые побудительные мотивы для самозащиты. Вы уже не умеете выживать. Вы уже не умеете давать отпор. Но вам нужно выходить на улицу, работать, водить детей в школу. Вы будете это делать, пересекая улицы быстрым шагом, пряча глаза, чтобы не рассердить взглядом зверя, который будет стоять в двух шагах от вас. И вы сделаете все, что захочет животное, лишь бы оно не лишило жизни вас и дорогих вам людей. Таким образом вы научитесь не договариваться, нет… вы научитесь исполнять требования животных, отдавая им ровно ту часть общества, которой хватит им, чтобы прокормиться и не тронуть вас. По крайней мере, не тронуть сейчас.
Тогда вы обратитесь к милиции, к властям. Журналисты будут писать в своих газетах, снимать репортажи о жуткой катастрофе со зверинцем. Это будет будоражить общественное мнение, доводить до истерии престарелых бабушек, это запугает маленьких детей. Вот только и милиции, и вашим властям будет на вас плевать. Потому что они не обязаны вас защищать. Никакого парадокса. Откройте глаза! Милиция и спецслужбы защищают всего лишь два сегмента общества: самих себя и органы власти.
Вы все — биомасса. Вы — материал. Вы нужны, покуда вы работаете, обслуживаете, приносите какие-то деньги в карманы выделенных мною выше деятелей. Что такое социальные отбросы? Лишившиеся квартир, работ, спившиеся бомжи? Это вычеркнутые из пищевой цепочки люди, ваши вчерашние соседи и друзья. Они не нужны, поскольку они не принесут денег и не смогут быть полезны. Поэтому они замерзают на улицах, их просто убивают ради потехи стаи подростков. Вдумайтесь. Примерьте на себя эту обоссанную фуфайку бомжа. Лиши вас сейчас работы и квартиры, вы ничем не будете отличаться от него и ровно так же сдохнете в коллекторе или будете проткнуты арматурой.
Вы — человек. Но вы сознательно скармливаете животным тех, кого отторгаете из своего общества, и содержите паразитирующую, оскотинившуюся прослойку чиновников, государственного аппарата и защищающие их силовые структуры.
Вы человек?
Так вот, я не мирюсь с этим. Когда вы бросаете упреки в адрес моего внешнего вида и в адрес моих убеждений, я не сержусь на вас. Когда вы попрекаете меня «подвигом советского народа, победившего фашизм», я ничего не отвечаю вам. Потому что вы сегодня, каждый из вас, по нескольку раз на дню предает сам себя. Вы не берете детей из детских домов, но бросаете их в роддомах. Вы вспоминаете о ветеранах, которыми тыкаете мне в лицо, один раз в год. Вы не бастуете, когда им убирают льготы. Вы платите взятки и поощряете воровство, потому что воруете сами, а взятки для многих из вас вид заработка. Вы нарушаете закон, который не одобряете. Вы смотрите телевидение, над которым смеетесь. Вы лжете, называя это точкой зрения.
Я не буду слушать вас, я не обращу внимания на любые ваши слова, пока на вашем личном, персональном счете не будет значиться хотя бы одного убитого зверя или раздавленного паразита. Вы все знаете, вы в открытую говорите, что зверь и паразит — это зло, это плохо. Меня не интересуют слова. Физически устраните одного зверя, чтобы было не так страшно на улице, убейте паразита, чтобы вам было легче трудиться.
Конституция моей страны гарантирует мне право на жизнь. В соответствии с основным законом я имею право создавать объединения и участвовать в созданных объединениях для защиты своих интересов. Я боец сопротивления нынешнему режиму и создавшемуся положению вещей, которое угрожает моей жизни. Я делаю это на абсолютно законном уровне.
Клетки зверинца в вашем городе давно открыты.
Да, я фашист. Но когда я уничтожаю зверя, я сохраняю жизнь кому-то из вас.
Нельсон
— Ну и… — Человек скривил губы в презрительной ухмылке. — Как вас звать?
— Бон, — коротко ответил мой товарищ.
— Нельсон, — представился я.
Спрашивающий хмыкнул:
— Дурацкие имена — заявил он безапелляционно.
Мне оставалось лишь мысленно пожать плечами.
Я вообще человек терпеливый. И мелочные придирки мужчины в «милитари» сносить могу бесконечно. Впрочем, может, он и не придирался вовсе, а я в силу своего вздорного характера так это воспринял. Видите, я и самокритичности не лишен.
Впрочем, это все отступление. Суть дела состояла том, что мы с Боном стояли на улице, рядом с казармой и, краем глаза наблюдая за торопливыми сборами военных, слушали свой инструктаж. Производил его мужчина средних лет, с большими залысинами, коротко подстриженный, с цепким взглядом серо-голубых глаз. Мне этот мужик не понравился сразу же. Впрочем, оговорюсь, особо вины его в этом нет, мне вообще редко кто нравится.
Хотя нет, настаиваю. Типичный жлоб. Я, может, воспитан как-то неправильно, но вот расшибись, а мне надо, чтобы человек, которого я впервые вижу, представился. Чтобы вел себя вежливо, общался доброжелательно. Понятное дело, что мало кто действует по подобному алгоритму, но все же в хамстве тоже надо знать меру.
