Борис Сапожников - Наука побеждать
Девушка-кошка с интересом следила как под самыми окнами магазина люди в блузах, какие носят рабочие, поспешно складывали баррикаду из мебели, которую вытаскивали из соседних домов. В сторону «Графа Ди» никто даже не смотрел. Вооружены повстанцы были древними мушкетами с кремнёвыми, колесцовыми и даже фитильными замками и самым разнообразным холодным оружием. Эта картина живо напомнила мне о форте паладинов в Испании. Особенно из-за мелькавших среди рабочих блуз серых и чёрных мундиров. Руководители новой французской революции были ясны.
— Вы всё ещё недовернете мне, поручик, — заметил граф. — Меня это даже обижает. Я пустил вас в свой дом, угостил чаем, а вы вываливаете на меня гору каких-то нелепых подозрений, устраиваете допрос, будто я преступник.
— Мало нам агентов Сюрте и «общественных спасителей» было, — протянул со своего места хищный баран по имени Тотэцу. — Теперь ещё этого поручика принесло с его обвинениями. Граф, дайте мне его съесть.
— Подавишься, — в том ему ответил я.
Тотэцу показал мне клыки. Даже в человеческом облике они были весьма впечатляющими, и я невольно потянулся к рукоятке «Гастинн-Ренетта».
— Поручик, — остановил меня граф, — если вы достанете оружие в моём доме, двери мои навсегда будут закрыты для вас.
— Простите, — смутился я. — Я не хотел оскорблять вас. Однако ваш зверь явно провоцирует меня.
— Ах, поручик, — улыбнулся граф, — Тотэцу типичный представитель своего вида. Он дик и необуздан. Кстати, он, действительно, питается человечиной.
— Вы покупаете ему смертников из тюрем и нищих с кладбища Пер-Лашез? — ехидно поинтересовался я.
— Нет, — совершенно серьёзно ответил граф. — Я покупаю Тотэцу сырое мясо — и он вполне доволен. Не так ли, Тотэцу?
— Так, так, — покивал хищник, — но я бы не отказался от человечьей ноги. Этот парень вполне славно прокоптился на войне. Он бы мне подошёл.
— От него больше не пахнет так приятно, — бросила от окна кошка, внимательно глядящая на улицу.
Рабочие достроили баррикаду и занимали позиции. Неловко, как умели. Серые и чёрные солдаты руководили ими, однако подчинялись им неохотно и руководители рабочих часто спорили с командирами.
— Их раздражает, что ими командуют немцы, — сказала кошка. — Может дойти до раздоров в их рядах. Обожаю такие раздоры! Крови льётся куда больше!
— Не успеют, — возразил ей парень, лежавший на диване головою вниз. — Скоро подойдут солдаты, и им станет не до раздоров.
— Хотите ещё чаю? — спросил у меня граф. Чайничек опустел.
— Да, если вас не стеснит, — кивнул я.
Граф вышел делать нам чай. И я остался в холле вместе с загадочными животными. Однако на сей раз их более занимали события, разворачивающиеся за окнами, нежели я. Что меня изрядно радовало.
Как и предрекал юноша, лежавший кверху ногами, (интересно, а какой это зверь?) к баррикаде подходили солдаты. Не национальные гвардейцы, а линейные части гарнизона. Они наступали колонной, с примкнутыми штыками, по четыре человека в ряд. Фузилёры в синих с красным кантом мундирах и киверах с фиолетовыми помпонами. Во второй шеренге — гренадеры в медвежьих шапках.
— Прошу вас, — сказал мне граф, вернувшийся с новым чайничком, наполняя мою чашку.
— Благодарю вас, граф. — Я сделал глоток обжигающей ароматной жидкости.
— Так вы признаёте, поручик, что вы оскорбили меня своими подозрениями?
— Если бы вы говорили всю правду, — покачал головой я, — а не лукавили, даже в мелочах, я бы извинился перед вами. Однако, как говориться, маленькая ложь, рождает большое недоверие.
— Но ведь я уже признал её, — опустил очи долу граф, будто провинившийся ребёнок.
— Вынуждено признали, — заметил я.
Граф вздохнул. Мне стало едва ли не жаль его, сейчас он был очень похож на расстроенного ребёнка.
— Вы смущаете графа, — заметил лежащий кверху ногами юноша. — Вам не стыдно?
— Ничуть, — ответил я. — Я очень не люблю лжецов.
— А сейчас вы его оскорбляете снова, — добавил он. — Зачем, поручик? Вам бы понравилось, если бы вас, даже заслужено, публично назвали лжецом? Вы б вызвали такого человека на дуэль, не так ли?
Теперь уже я оказался смущён сверх всякой меры. Несколькими простыми словами этот юноша, младше меня, судя по виду, лет на пять, сумел вогнать меня в краску быстрей, чем девушка-кошка, запрыгнувшая мне на колени.
— Граф, — начал извиняться я под аккомпанемент мушкетных выстрелов, — в общем, я прошу у вас прощения. Я вёл себя крайне невежливо. Вы привели меня к себе домой, а я не только подверг вас обвинениям, но и принялся открыто оскорблять вас. Простите меня, граф. Я ничуть не обижусь, если вы прогоните меня прочь. В этом будет повинна лишь моя грубость и неотёсанность.
— Отнюдь, — улыбнулся мне Ди. — Мы, можно сказать, были взаимно невежливы. Давайте просто забудем об этом и продолжим наш разговор, так сказать, с чистого листа.
— Ваше предложение крайне великодушно, граф, — сказал я, всё ещё полный раскаяния.
Дорогой отец.Наше время никак не придёт. События во Франции, о которых вы, скорее всего, узнаете из моего письма, изрядно отсрочили начало кампании против Британии. Как это ни прискорбно, очередная отсрочка военных действий плачевно сказывается как на боевом духе солдат нашей армии, но и на общем состоянии дисциплины. Прибывшие из рекрутских депо подкрепления скверно уживаются с солдатами, уже прошедшими несколько сражений. Особенно сильно сказывается сейчас острая нехватка опытных унтеров и фельдфебелей. Старослужащие гоняют вчерашних рекрутов на все хозяйственные работы, а унтера и фельдфебели, по большей части набранные из тех же самых солдат, закрывают на это глаза, если не открыто потворствуют. Мы с прапорщиком Кмитом пытаемся с этим бороться, однако за всем уследить просто не можем. Надо заметить, нет худа без добра, мы несколько сблизились с ним на почве борьбы с подобными явлениями в нашем взводе. И лишь этот факт до некоторой степени утешает меня.
Теперь подробней расскажу о Франции. Вы писали мне о том, что Бонапарт лишь сменил династию на троне этого государства. И вот не прошло и года, как грянуло новое восстание. Его уже называют Новой Французской революцией. Некоторые полки национальной гвардии и даже регулярной армии перешли на сторону восставших. В Париже идут уличные бои, однако гарнизон города и императорская гвардия остались верны Бонапарту и повстанцы, быть может, уже сейчас, когда я пишу эти строки, терпят сокрушительное поражение. Чего нельзя сказать об остальной территории. Как говорят, в Вандее снова творятся кровавые непотребства, однако за точность этих слухов я отвечать не стал бы. Слишком жестоко покончили с шуанами якобинские солдаты.
Соседние страны ещё не успели отреагировать на события во Франции. Однако (это снова непроверенные слухи), римский кесарь Франц незадолго до восстания передал Бонапарту ноту, в которой требовал, чтобы тот отрёкся от императорского титула и вернул трон законному правителю Франции Людовику Бурбону. И теперь авангард армии Священной Римской империи перешёл границу и ускоренным маршем двинулся к Лиону, занятому бунтовщиками.
Похоже, начинается новая война, которая охватит всю Европу. И она ничуть не уступит по масштабам войнам времён императрицы Екатерины Великой, в которых Вы, дорогой отец, имели честь сражаться.
За сим дозвольте откланяться, навеки Ваш покорный сын, поручик, командир 1-го взвода 3-й роты 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, Пётр Большаков.
5 числа декабря месяца 18..года
Повисшее, не смотря на вежливое предложение графа, молчание нарушил настойчивый стук в дверь магазина. Ди поднялся, поставив недопитую чашечку, и направился к двери.
— Позвольте, граф, — повинуясь неосознанному наитию, подскочил я.
— Оставьте, поручик, — отмахнулся Ди, легко опережая меня. — Это всё же мой магазин.
Далее события развивались настолько стремительно, что бумага не в силах передать этого. Не успел граф подойти к двери, как та распахнулась настежь, жалобно звякнул колокольчик, падая на пол — верёвка, на которой он висел, оборвалась. В проём, буквально, влетели три человека в серых мундирах с мушкетами наперевес. Один ударил графа прикладом, тот не успел увернуться и рухнул на пол, скорчившись и прижав руки к груди. Остальные солдаты быстро рассредоточились по холлу, пинками расталкивая животных. Те щерились и шипели, однако нападать без приказа не собирались.
А вот на меня они явно не рассчитывали. Я вскинул руку с «Гастинн-Ренеттом», без разговоров всадив пулю в лоб солдату, ударившему графа. Конечно, я помнил о предупреждении Ди, однако решил, что обстоятельства позволяют нарушить его. Отбросив пистолет, я выхватил шпагу и наотмашь ударил ей по стволу мушкета серого, стоявшего ближе всех ко мне. Он уже жал на спусковой крючок — и пуля ушла в потолок, пробив в нём изрядную дыру. Третий немец палить не решался, меня от него закрывал отстрелявшийся товарищ. Тот попытался ударить меня прикладом, как графа, однако я быстрее пнул его носком сапога под колено — немец рухнул ничком. А я добавил ему яблоком шпажного эфеса по макушке. Правда, я следом за ним оказался на полу. Оставшись без прикрытия, я стал отличной мишенью для третьего немца. Серый, конечно же, воспользовался такой шикарной возможностью — грянул второй выстрел, пропавший втуне. Я тут же вскочил на ноги и попытался достать противника шпагой, однако тот быстро разорвал дистанцию, взяв оружие за ствол и цевьё, в рукопашной схватке он был явно не новичок.
