Вадим Давыдов - Предначертание
Ну да, ну да, подумал Гурьев. Я почти всё верно угадал. Почти. Как обычно. И старик, и ребёнок. Не сын. Брат. Мог быть и сын, меня это… И, конечно же, тут тоже история. Ну, ничего, ничего. Разберёмся. Я заболел, подумал он. Вот совершенно точно я болен. Это ведь, как болезнь. Как насморк, — лечи, не лечи. только дольше. Год. Самое многое – год. И всё. И я снова выздоровею.
— Я часто угадываю.
— Интересно. Но вы так и не ответили на мой вопрос, — снова посмотрела на него Рэйчел.
— Какой?
— О деньгах.
— Пусть это вас не заботит, — он усмехнулся. — Сколько нужно.
— Вот как, — Рэйчел снова приподняла брови. — Надеюсь, это всё-таки не шпионаж?
— Нет. Это не шпионаж.
— Поклянитесь.
— Даю слово, что это не шпионаж. Я знаю, от русских можно всего ожидать, особенно – по нынешним временам. Но это не шпионаж.
— Как ваше настоящее имя?
— Это моё настоящее имя. Я просто сократил фамилию для удобства говорящих по-английски.
— И как же это звучит по-русски?
— Гурьев.
— Мне кажется, я слышала эту фамилию, — кивнула Рэйчел. — От мамы. Не помню, в какой связи? что-то из времён Павла Первого, кажется?
— Да. Это возможно. Был такой – Граф Гурьев, министр финансов. Несколько позже. Неважно. Не только не родственник – даже не однофамилец.
Она улыбнулась этой нехитрой шутке – и снова не дежурно, а как-то ободряюще, что ли:
— Конечно. Итак, что же за дело у вас в Англии?
— Это очень личное.
— Вот как. Вы меня интригуете.
— Нисколько, — вздохнул Гурьев.
Он достал из кармана пиджака портмоне, вынул из него запаянный в целлофан рисунок кольца и протянул его через стол Рэйчел:
— Я ищу эту вещь.
Выслушав историю, Рэйчел молчала очень долго. Потом подняла на Гурьева взгляд, полный слёз.
Почему ты плачешь, Рэйчел, встревожился Гурьев. Неужели всё, что ты увидела и пережила, не вылечило тебя от дурацкого романтического бреда, которым были набиты те самые книжки, зачитанные нами до дыр, до страниц наизусть, в нашем детстве?! И меня не вылечило. Получается, что мы ведь читали одни и те же книжки, Рэйчел. И сказки мы, похоже, слушали одинаковые. Как же всё плохо-то. Господи. Рэйчел.
Она вернула ему рисунок и отвернулась. А когда повернулась снова, глаза её были уже сухими. Ну, почти.
— А потом?
— Что – потом?!
— Потом, когда вы найдёте это кольцо? Если найдёте?
— Я должен вернуться, Рэйчел.
— Куда? Туда?!
— В Россию.
— В Россию, — она покачала головой. — Зачем? Что вы будете там делать?
— Этого я не могу вам сказать. Да я и сам, если честно, ещё и не думал об этом, как следует.
— Хорошо. Я вам помогу. Если это возможно. А если у вас… у нас ничего не получится?
— Я всё равно должен вернуться. Я дал слово.
— Если вы и русский, то очень, очень странный, — недоумённо покачала головой Рэйчел. — Очень.
— Россия огромна, Рэйчел. В ней живёт множество народов и рас, не только славяне. И все мы очень, очень разные. И очень похожие. Потому что мы все – русские, несмотря ни на что.
— Нет, вы положительно решили свести меня с ума, — нахмурилась Рэйчел. — Столько всего узнать за одно-единственное утро! Это просто немыслимо.
Нет, нет, испугался Гурьев. Пожалуйста. Вот только не надо влипать со мной ни в какую историю. Я не хочу. Мне это не нужно. Я и так болен.
— А самое немыслимое во всём этом, — ваш туалет, — неожиданно закончила Рэйчел и скептически поджала губы. — Первое, чем нам предстоит заняться немедленно по возвращении в Лондон, — ваш гардероб.
— Он в самом деле настолько ужасен? — забеспокоился Гурьев.
— О, нет, — улыбнулась Рэйчел. — Вкус у вас, безусловно, есть. Но вы были в этом же костюме вчера. А это немыслимо, — Рэйчел вздохнула и покачала укоризненно головой. — Вам разве неизвестно, что джентльмен должен переодеваться? И где вы взяли такую моду – носить часы на запястье? Вы что, авиатор? Или шофёр?
Гурьев улыбнулся. На самом деле он страшно обрадовался. Просто обезумел от радости. Потому что Рэйчел ожила и занялась делом. Ну да, ну да. Вот ты какая, подумал, любуясь ею, Гурьев. Вот как у тебя, оказывается, всё получается. Ты просто выкладываешься по-настоящему, дорогая. И меня это радует.
— И где это видано в наше время – ходить с тростью? — продолжила Рэйчел. — Мода на подобные сувениры закончилась лет двадцать назад.
— Я ужасно старомодный тип, Рэйчел.
— Может быть, у вас там спрятана шпага? — Рэйчел сделала страшные глаза.
— Как вы догадались? — притворно испугался Гурьев. — Целых две!
Кажется, он притворился на этот раз на редкость неудачно. Рэйчел прикоснулась пальцами к губам, и в её взгляде плеснулась тревога:
— Нет, в самом деле?!
— Это действительно всего-навсего сувенир, — к Гурьеву окончательно вернулось самообладание, по крайней мере внешне, — и потому эта маленькая ложь прозвучала вполне невинно и правдоподобно. — Не стоит беспокойства, честное слово.
— Я беспокоюсь совсем не о том. Вы умеете с ней обращаться?
— Все мои вещи строго и скучно утилитарны, леди Рэйчел. Такой уж я зануда.
— Зануда, — повторила Рэйчел и рассмеялась. — Боже мой. Если вы – зануда, Джейк…
Господи, да делай, что хочешь, подумала Рэйчел. Только, пожалуйста, не исчезай слишком быстро, хорошо? Мне будет, похоже, тебя не хватать. Боже, о чём это я?!
Они много времени провели вместе на борту «Британника». Так много, что Гурьеву уже начало казаться, будто он знает Рэйчел тысячу лет. Странным образом их разговоры совершенно не походили на принятый между едва знакомыми людьми smalltalk.[17] Да они и не были уже «едва знакомы». Как русские, утешал, уговаривал Гурьев сам себя, понимая, что это – лишь отговорки. Как русские, встретившие друг друга на чужбине, посередине враждебно-безмолвной стихии. В этом всё дело. Ну, она ведь и не совсем англичанка, подумал Гурьев. Она и русская тоже. Пусть наполовину, но русская. Как я… Кто этот кретин, свирепо думал он, кто же этот кретин?! Кому он посмел её предпочесть? Кто та женщина, которая может отодвинуть её?! Таких не бывает. Он просто кретин. И хорошо, Рэйчел. Пускай. Это радует. Меня это радует.
— Как получилось, что вы остались без средств, Рэйчел?
— С чего вы взяли, что я осталась без средств?! — она так вздёрнула подбородок, что у Гурьева внутри всё завизжало и затряслось. Я всех их убью, подумал он. Всех. — Что это вы такое выдумали?! И вообще…
— Рэйчел, — тихо проговорил Гурьев, и она поперхнулась. — Рэйчел. Я русский дикарь, который носит часы на руке, как авиатор или шофёр. Я не понимаю, какого чёрта, собственно, я должен иметь тридцать костюмов, когда мне достаточно двух. Я плохо понимаю разницу между крикетом и крокетом, и мои язык и нёбо не в состоянии отличить бордо урожая двадцать седьмого года от шардоннэ тридцатого. Но вот это я чувствую.
— Почему вы думаете, что я должна рассказать вам это?
— Потому что вам станет легче, Рэйчел.
— Вы действительно так думаете?
— Я знаю.
— Моему мужу было весьма затруднительно подписать нужные бумаги в Непале, Джейк. А остальное уладил банк. Не думаю, что мне доставит большое удовольствие вновь копаться в подробностях. Я была настолько неопытна, что обвести меня вокруг пальца не составляло никакого труда.
Банк, удивился Гурьев. С каких это пор банки принимают такое активное участие в жизни вдов и сирот? Каким образом? Ох, как интересно. Что-то произошло с тех пор, как я… Что-то определённо произошло. Всё не просто так.
— И что же? Не нашлось никого, кто захотел вам помочь? Никто даже не попытался?
— Это случилось уже после смерти отца, Джейк. Если бы не Тэдди, — она улыбнулась печально, — я, вероятно, не выжила бы. Я должна была заменить ему родителей.
— А кроме мальчика?
— Зачем вам это, Джейк?
— Я хочу удостовериться в том, что мир на самом деле именно таков, как я о нём думаю.
— Вероятно, не совсем, — теперь её улыбка изменилась. — Этот человек… Сотрудник банка… Это очень, очень запутанная история, Джейк. И очень старая. И очень глупая, разумеется – как и все такие истории.
— Я люблю истории. А главное, я совсем не боюсь историй. Вот совершенно. Он был влюблён в вас?
— Что?! Ах, нет! А, впрочем… Можно сказать и так. Он хотел что-то сделать такое с бумагами – или найти какие-то записи, или ещё что-то. Я не очень вникала в это тогда. Я только знала, что, сделай он это, его карьере – да и не только карьере, самой возможности заниматься любимым делом – пришёл бы конец. Я не воспользовалась его… великодушием. Кроме того, за великодушие приходится, так или иначе, всегда расплачиваться. Он женат, у него тогда был совсем крошечный ребёнок. Я сочла невозможным рисковать жизнью его семьи. Если бы в банке узнали, они просто стёрли бы его в порошок. С этими людьми… с ними невозможно воевать, Джейк, поверьте.
