Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)
— Сколько унесу, — ответил Толстой, у которого появилось чувство какой-то неправильности разговора. — Или столько нельзя?
Толпа загудела с осуждением и, как показалось, с некоторым разочарованием. Ясность внёс всё тот же мужик в треухе:
— Никак не можно, господин капитан! Оно, конечно, дело ваше… но и о людях подумайте! Землица-то у нас бедная, хлеб сам-два родит, с аппарата только и кормимся. Берите возов шесть али восемь… А лошадей до Петербурга мы своих дадим, не сумлевайтесь.
Капитан запутался окончательно. С каких это пор самогон измеряется тысячами и возами, и почему им питаются крестьянские дети? Почему его не дают местным, но готовы чуть не насильно всучить огромное количество доселе незнакомому человеку? И что потом делать с восемью возами? Полковник Тучков если и промолчит, то Александр Фёдорович Беляков придушит собственными руками. Суров министр, что и говорить.
Скрипнула дверь в доме, и приветливый голос провозгласил:
— Пропустите господина капитана, аспиды!
Мужик в треухе успел шепнуть:
— Это сам Кощеев и будет.
Человек средних лет, румяный, круглолицый и улыбающийся, вовсе не походил на сказочного злодея. Наоборот, он излучал такую доброту и дружелюбие, что сразу располагал к себе собеседника. Даже такого, как повидавший жизнь и ставший подозрительным Фёдор Толстой.
— Позвольте представиться, господин капитан! — неизвестный, но, судя по всему, являющийся хозяином этих мест, стукнул каблуками мягких башмаков. — Отставной подпоручик Апшеронского полка Борис Сергеевич Кощеев.
— Капитан Фёдор Иванович Толстой, Его Императорского Величества батальон Красной Гвардии.
— Из тех самых?
— Ну…
— Ах, не скромничайте! — Кощеев позвонил в колокольчик и сказал появившемуся на зов слуге. — Немедленно найди Зенона Яковлевича.
— Оне у аппарата быть изволят, — ответил детина с испачканными дёгтем руками, отнюдь не напоминающий лакея. — И отвлекать не велели.
— Так поди прочь, — разочарованно бросил Борис Сергеевич и пожаловался капитану. — Совершенно невозможно работать в подобной обстановке.
Фёдор пожал плечами. Он вообще ничего не понимал, хотя очень хотел.
— Давайте не будем мешать занятому человеку.
— Да какие занятия, если запасы меди закончились позавчера, а новый подвоз ожидается только завтра? Не верьте ему, господин капитан!
— Кому?
— Зенону Яковлевичу, кому же ещё?
— Не буду, — пообещал Толстой. — Но скажите, как отсутствие меди может повлиять на процесс изготовления?
— А как же иначе? — в свою очередь поинтересовался отставной подпоручик. — Неужели вы думаете, будто его сиятельство граф Аракчеев компенсирует мне приобретение латуни? И к тому же, господин капитан, перенастройка аппарата на новые материалы потребует времени, которым мы с Зеноном Яковлевичем совсем не располагаем.
— Но…
— Да, планы на следующий год это предусматривают, и военное ведомство обещало выделить некоторые средства… Кстати, Фёдор Иванович, вы наличными собираетесь расплачиваться, или распиской?
— Есть разница?
— Как вам сказать… — немного замялся Кощеев. — Я нисколько не сомневаюсь в обещаниях его сиятельства, но некоторые обязательства перед своими работниками вынуждают меня просить о… хм… И если это не стеснит… Понимаете, господин капитан, отсутствие оборотных средств заставляет нас ограничивать производство, и лишённые дополнительного заработка люди несколько недовольны.
— Они тоже на этом зарабатывают?
— Ну конечно же! На аппарате изготавливаются лишь гильзы, а дальнейшее снаряжение патрона производится крестьянами вручную. Да вы не переживайте, господин капитан, пулелейки и мерки для пороха полностью соответствуют предоставленным от военного министерства образцам. У нас с этим строго!
Борис Сергеевич пустился в пространные объяснения, из которых Фёдор твёрдо понял лишь одно — имеющийся в селе Кощееве аппарат представляет собой станок для изготовления винтовочных гильз с металлическим донышком, изобретённый Зеноном Яковлевичем Горынычевым, с приводом от паровой машины, а с водкой здесь совсем туго. Единственный кабак был подвергнут разорению ещё летом, и на всеобщем сходе решено оный не восстанавливать, дабы соответствовать высочайшему указу «О трезвости народа российского, а тако же инородцев, к нему приравненных».
О своём огорчении капитан не преминул сообщить вслух, на что получил дельный совет:
— Так медовухи возьмите в общественной чайной, или смородиновой браги. Первая мужской состоятельности весьма способствует, а вторая пищеварению очень даже помогает. Рекомендую, господин капитан.
— Да пока не жалуюсь ни на то и ни на другое.
— Напрасно пренебрегаете профилактикой, молодой человек. Подумайте о будущем!
— Так когда оно ещё наступит?
— Хорошо, тогда перейдём к настоящему… сто тысяч возьмёте, Фёдор Иванович?
Капитан Толстой покидал село Кощеево с тяжёлым чувством и проклинал встретившуюся на окраине старуху. Неужели та карга не могла предупредить, что водки здесь нет? Негодяи… Разве десять возов с винтовочными патронами смогут компенсировать пустоту в кармане? Всё золото, скопленное в персидском походе им самим, Иваном Лопухиным и половиной батальона(а не надо было оставлять на хранение!), ухнуло в эту бездонную яму. Да ещё по грабительскому курсу, когда иностранная монета оценивалась чуть не вдвое дешевле аналогичной российской. В государственном масштабе оно, конечно, правильно, но в частном случае больно бьёт по кошельку.
В том, что закупленные по случаю сто тысяч патронов к кулибинским винтовкам будут оплачены, Фёдор не сомневался, но как же обидно вернуться домой без трофеев! Даже серьги с изумрудами, бережно хранимые для подарка любимой жене, пришлось отдать Кощееву. Сволочь он, и Зенон Горынычев тоже сволочь! Одно утешает — удалось благополучно скрыть изначальную цель визита в село. Вот бы на весь Петербург смеха было — Фёдор Толстой приехал за водкой, но был обманут простодушными пейзанами!
Пребывая в рассеянности чувств и злой меланхолии, капитан не заметил, как от придорожного сугроба отделились две едва различимые в сгущающихся сумерках белые тени. Лошадь, схваченная под уздцы крепкой рукой, недовольно фыркнула, и уверенный голос объявил:
— Руки вверх! Бросай оружие!
Дальнейшие события уложились в краткое мгновение, и неопытный взгляд вряд бы что-либо различил. Возница выпустил вожжи и потянулся за торчащей за поясом дубиной, но получил стволом ружья под дых и свалился с саней в снег. Вылетевшая из рукава гирька кистеня поцеловала неосмотрительно подставившегося злоумышленника, а второму досталось свинцовой картечиной, при попадании в лоб действующей не хуже кувалды. Весело!
— Вяжи засранцев! — вопреки ожиданиям, мужики с остальных саней не бросились в бегство, а вооружились топорами да вилами, и ринулись выручать капитана из беды. Увы, но нападавшие закончились раньше, чем подоспела подмога.
— Десять рублей, ваше благородие! — радовался чужой удаче всё тот же мужичок в рыжем треухе. — А ежели до Петербурга довезти, то все двенадцать!
— Их что, продать можно?
— Знамо дело! Наш-то исправник разбойников по пятёрке принимает, а в столицах, говорят, рублёвину за доставку накидывают. Повезло вам, ваше благородие.
— Отчего же?
— Да мы последних года полтора как вывели, и не чаяли больше…
— Ладно, не завидуйте… Доберёмся до Петербурга — каждому по полтиннику, — обрадовал возниц капитан, и решил поближе рассмотреть злоумышленников.
Странно, с каких это пор разбойный люд носит мундиры нового образца, пусть и скрытые под белыми балахонами, и вооружён кулибинскими винтовками? И пистолеты в поясных кобурах с клеймами государственного оружейного завода. Непонятное дело.
— Погоди вязать! — Фёдор остановил подступивших с верёвками мужиков и вгляделся в лицо, до удара кистенём показавшееся смутно знакомым. — Факел зажгите кто-нибудь.
— Лучше костёр развести да железо какое раскалить, — неправильно понял возница капитановых саней. — Это мы мигом сообразим.
— Тоже мне Малюта Скуратов нашёлся.
— Скуратовы-Бельские мы… тока Емельяном кличут.
— Да хоть Елпидифором Канделябровым, — хмыкнул Толстой, привыкший за день к странностям. — Всем отойти, допрос будет считаться военной тайной! Ну?
Мужики поворчали для порядка, но поспешили оставить капитана наедине с пленниками. Зачем спорить с благодетелем, увозящим работу всего села за целый месяц? Дай ему Бог здоровья крепкого, да удачи в службе, а разбойников пусть хоть живьём ест, если на то будет благородная господская причуда.
Тем временем один из пленников открыл глаза, узкие из-за стремительно наливающихся фингалов, постарался встать, но, охнув, опять упал на дорогу. Наконец нашёл в себе силы приподняться на локте и выдохнуть хриплым голосом:
