Михаил Ланцов - Александр 3 Цесаревич. Корона для «попаданца»
Русский крестьянин середины XIX века был, наверное, самым плохим базисом для сельского хозяйства в Европе. И дело было не в том, что он ленился или пил. Нет, все это глупости либеральной пропаганды. Никто не ленился и никто не пил - не до того было. Как говориться, 'не до жиру, быть бы живу'. Да и с каких доходов крестьянам пить?
Дело заключалось в другом. Наш крестьянин той поры был невероятно религиозен и суеверен, а также совершенно не образован. Настолько, что просто не имел возможности воспринимать какие-то новые решения иначе, как 'на примере соседа'. То есть, ему надобно было своими глазами увидеть это новшество в действие 'у соседа', чтобы начать его копировать. Да и то - не сразу и не все в деревне начинали повторять. Иной раз могло и не один год пройти, прежде чем, удостоверившись в верности решения, крестьянин на него переходил. Да и то, каждый такой переход напоминал лотерею с совершенно необъяснимой мистической и суеверной подоплекой причинно-следственных связей. Помимо этого, настоящей трагедией было то, что ценность умственного труда и образования в глазах русского крестьянина середины XIX века была ничтожна. Для него человек, не работающий руками, был ничтожным трутнем и бездельником, слова которого не стоят и выеденного яйца.
Александр тихо обалдевал от подобной обстановки и просто не хотел в нее влезать, оставляя на откуп обстоятельствам. С кем там работать? Степень ужасающего бреда, который творился повсеместно в сельском хозяйстве Российской империи, в сознании цесаревича перекликался с такими вещами как общественное порицание использование тачек или повозок при транспортировке строительного материала при постройке церквей в Европе в 4-8 веках. Считалось вообще, что любое новшество, облегчающее труд - богопротивное дело и ересь. Отсюда и ассоциации с жителями неолита, возникающие повсеместно. Саша не был русофобом и любил свою страну, но то, что творилось в ее сельском хозяйстве с благопристойным попустительством, а то и поощрением помещиков и государственной администрации, вызывало ненависть, граничащую с яростью. Не только к помещикам и служащим, но и к самим крестьянам, которые не хотели ничего другого. Они, конечно, не знали, что можно иначе, но это, в глазах Александра, их не оправдывало. Он просто не мог спокойно со всем этим спокойно работать. В этих условиях и с этими людьми. Все это вызывало раздражение на грани маниакально-депрессивного психоза с острым желанием убивать.
Но нужно было что-то делать. Оставлять все как есть было неразумно и стыдно. Поэтому, Саша поручил в декабре 1865 года произвести тщательную перепись населения, их имущества и земель. Что и было проведено в кратчайшие сроки. На пятидесяти двух тысячах гектаров, которые достались в управление цесаревичу, проживало около двадцати тысяч крестьян. Из них от силы треть была дееспособна в силу возраста и здоровья. Конечно, на более чем миллионном фоне крестьянства Великого княжества Московского, эти двадцать тысяч совершенно терялись, но Александру их хватало за глаза.
Что делать с ними цесаревичу подсказало письмо от князя Голицына, который сетовал на недостаток рабочих рук, даже самых что ни на есть бездарных. Точнее нужно сказать так - Михаил Михайлович не просил у него крестьян на Дальний Восток, а просто жаловался, оправдывая скромные успехи. Впрочем, его жалоба оказалась очень своевременной. В сущности, она спасла этих бедных и несчастных людей от очень серьезной ломки сознания, которую первоначально планировал им устроить Саша, памятуя об успехе с Лизой. А тут получалось дать им шанс выплыть самим, без его пристального и предельно раздраженного участия.
Поэтому, в январе-феврале произошла серия собраний с крестьянами, на которых цесаревич присутствовал лично. На них будущим переселенцам показывали фотографии замечательных видов Дальнего Востока, которые были сделаны либо людьми Голицына, либо еще в ходе кругосветного турне самим Сашей, так как Кеппен до тех мест еще не добрался. Заодно им много рассказывали о том, какие это замечательные места.
Как ни сложно догадаться, выбор о переезде, конечно, Александр им предоставил, но несколько специфический. Он заключался не в принципиальном вопросе, класса ехать им или нет, а только лишь в выборе места, куда им предстоит переселиться. Соответственно, для каждого из предлагаемых вариантов были свои условия.
Первая категория переселенцев направлялась в Новоархангельск, то есть, в русское поселение на Аляске. Она получала подъемные деньги в размере двадцати рублей серебром на каждого члена семьи и 'броню' от любых налогов на пять лет с момента официальной регистрации у местного руководства. Вторая категория направлялась на знаменитый остров Цусима, который, по условию дополнительного соглашения с Японской Империей, заключенного Сашей, полностью освобождался от местного населения за счет правительства страны Восходящего Солнца. То есть, эти люди шли на укрепление небольшой колонии в три сотни казаков, что там обосновались по распоряжению Голицына. Эта крестьяне получали по десять рублей серебром подъемных на каждого члена семьи и аналогичное освобождение от налогов на пять лет. Третья категория заселялась в материковые земли русского Дальнего Востока, согласно насущной потребности. Им выплачивалось всего пять рублей серебром на каждого члена семьи, так как они шли в относительно обжитые земли. Ну и, само собой, на пять лет снимались все налоги.
Естественно, помимо подъемных средств, каждой крестьянской семье выдавался сельскохозяйственный и строительно-бытовой инвентарь в достаточном количестве. То есть, топоры, косы, пилы, серпы, вилы, струги и прочее. За все бралась расписка с обязательством в течение пятнадцати лет выплатить цену выданного им имущества - в рассрочку и без процентов. Невелика прибыль с забитых и зашуганных людей, но Александр имел в этом вопросе принципиальную позицию - ничего бесплатно давать нельзя. Поэтому действовал по правилу - 'если ты желаешь помочь голодающему, то дай ему работу, пусть заработает свой обед'. Если же ты просто так его накормишь, то он, в конечном итоге, станет думать, что люди обязаны кормить его просто так. Что, как вы, уважаемый читатель, понимаете, не способствует желанию трудиться и выкарабкиваться из той финансовой ямы, в которую человек упал. Даже более того - он в конечном итоге начнет предъявлять претензии к кормящему его добродетельному и милостивому человеку, дескать, тот мало ему дает. А оно надо нам, такое счастье?
В качестве небольшого бонуса - каждый крестьянин, переселявшийся на Дальний Восток, вне зависимости от пола и возраста, получал в подарок от цесаревича складной нож производства Московского ножевого завода - тот самый 'русский opinel' из углеродистой стали. Казалось бы, подобный шаг шел в разрез с описанной выше позицией? Ан нет. Все выходило куда интереснее. Саша использовал крестьян в качестве самоходной рекламы, особенно в свете того, что о подарке написали все крупные российские газеты, да и кое-где за рубежом.
Дело в том, что ножевой рынок России и Европы был очень беден, хоть и обладал большой неудовлетворенной емкостью, однако, о том, что в Москве делают классные ножи, знало очень мало людей не только в нашем Отечестве, но и в иных странах. А ведь Московский ножевой завод к 30 декабря 1865 года отбил двухсоттысячный номер на лезвии однотипного складного ножа из углеродистой стали с замком. И семьдесят процентов этого объема производства просто некуда было отгружать. Конечно, спешить Саше было некуда, но он желал вывести уже свои промышленные предприятия хотя бы по общему балансу в плюс. А не жить, на приход с награбленного и авантюр. Ведь каждый нож шел в магазинах по цене полтора рубля за штуку, а стоил в производстве - около двадцати копеек. И выработка этого товара нарастала. С этой же целью цесаревич произвел отгрузки сорока тысяч 9,5-мм револьверов МГ Р-59 и десяти тысяч 9,5-мм винтовок МГ В-58. По цене сорок и тридцать пять рублей соответственно. Причем с патронами Александр хитрил - отгружая их в незначительном количестве, но при этом, всячески вылавливая и пуская по миру дельцов, что пытались наладить их нелегальное производство. В итоге, высокая цена орудия, легкий дефицит патронов, которых с трудом можно было добыть числом более ста на 'ствол' (и, как следствие, ими спекулировали), создавали ажиотаж вокруг данного товара. Оно становилось элитным оружием, доступным только достаточно состоятельным людям. Прежде всего, охотникам-эстетам. Тем более что оружие Московского оружейного завода свободно превосходило все имеющиеся образцы как на вооружение армии, так в частном пользовании.
Конечно, полный ассортимент товаров, да еще в полном объеме отгружать было нельзя и невозможно, но потихоньку это делать было необходимо. Не 'в стол' же ему работать?
