Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
Олег Иваныч вздохнул. Тяжело вздохнул, с горечью душевной. По всему выходило – рановато ему еще Софью-боярыню сватать, сперва на жизнь заработать надо. Взяток, что ли, побрать? Так не дают, ироды! Эх, Софья, Софья… Хороша боярыня, да не про Олегову честь. Не то что сватов – эк, размечтался – но и так, в гости зайти, и то совестно – зачем, скажет, приперся? Чего такого надобно? А насчет богатства – так это, в общем-то, дело наживное… Можно ведь, при известном старании, и в бояре пробиться, а там… А там – как Софья… А вдруг – не захочет?
Тьфу! Не мысли у Олега Иваныча были – одно расстройство.
Не знал он, не ведал, что в светлом тереме на улице Прусской не спала сейчас и Софья. Ворочалась на широком ложе, встала – простоволосая – вышла босиком в сени, дверь на крыльцо распахнула, вдыхала полной грудью свежий ночной воздух. Соловей пел-заливался в кустах, за оградой квакали лягухи. Боярыня попила в сенях квасу, оставила дверь приоткрытой, улеглась снова. Нет, не спалось ей. Вспомнила, как боярин Ставр недавно присылал людей. Велела прогнать со двора. Красив, спору нет, боярин, и богат, и роду знатного, – но не люб он Софье, не люб, и все тут! А она, боярыня Софья, свободная новгородская гражданка, не какая-нибудь забитая московитка, которую силком замуж выдают – есть у варваров-московитов такой обычай, о том слыхала Софья. Ну, Новгород не Москва – покуда свободна – ни за что не пойдет за нелюбого. Боярин Ставр… Красив, статен, бородка аккуратно подстрижена, нос с горбинкой, породистый, глаза… а вот глаза оловянные, словно неживые. И мстителен, сказывают, мстителен и злопамятен, ну на это Софье наплевать и забыть – станет она еще кого бояться, у самой и людей и злата станется. Правда, насчет злата… Не так уж и много было его у боярыни. Зато – гордости много, хоть и грех это. Строга боярыня Софья, и торг вести может умело, и управительница хоть куда, слуги да холопы дворовые единого взгляда слушаются, о том не зная, что госпожа их властная – женщина все же, и, как любой женщине, хочется ей опереться на мужское плечо, выказать всю свою мягкость да нежность, как бывало мужу покойному выказывала, жаль, столь мало пожили… а вдруг… вдруг найдется еще мужчина, которого сможет она полюбить без оглядки, бросить всю себя, словно в омут, отдаться новой любви своей яростно и страстно, как уже было когда-то? Да было ли? Да нет, было… все было: и ночи, любовного огня полные, и жаркие объятия… И может, будет еще все? Ведь не такая она и старая – тридцати нет. Представилось вдруг Софье – словно возлежит она снова на жарком ложе, обнаженная, красивая, страстная, – и ласкают ее сильные мужские руки, глубоко и нежно… нет, не о покойном муже воспоминание то было, хоть и любила его когда-то боярыня… не о нем… Грезился ей тот самый мужчина. С родинкой на левой щеке, с глазами, как волховская вода…
Господи, прости меня, грешную!
Вся в холодному поту, спрыгнула с ложа боярыня! Бросилась на колени перед киотом, молилась страстно… попутал бес – согрешила в мыслях… Прости, Господи!
Кланялась боярыня Софья иконам, крестное знамение клала, а в глубине души знала – так и осталось то сладкое томление, что называют греховным. Пусть греховное, пусть в глубине, но хорошо, что осталось! Разве любовь греховна?
Олег Иваныч на заметил, как забылся в какой-то дреме. Слушал сквозь сон перекличку стражей на башнях: Славен Неревский конец! Плотницкий славен! – вздрогнул вдруг – скрипнула дверь. Приоткрыл глаза – тюремная сторожа. Два бугая. К нему…
Растолкали, вставай, мол. Вставать? Куда? Может, на пытку? Хотя вроде б не применяли пыток в Новгороде… А куда тогда?
Там узнаешь!
Интересно, где «там»?
Алел восход за Волховом, растекался по свинцовым водам широкой кровавою полосою. В светлеющем небе таяли звезды. Золотистые поначалу, они быстро бледнели, на глазах исчезая совсем. С реки тянуло свежестью. Выйдя на улицу, Олег Иваныч вздохнул с наслаждением.
Что за люди вокруг? Трое всадников. Богатая сбруя. Еще одна лошадь – пуста под седлом.
– Садись, господине Олег!
Называют по имени… Подсаживают… Что ж, Бог не выдаст, свинья не съест! Поехали. Медленно, словно так и надо. Стражники распахивают ворота. Тоже, будто так и надо, безо всяких там разговоров. Проехали Детинец… Мост…
– Потерпи, господине, скоро цепи снимем!
Надо же! Кто ж эти неведомые друзья? Люди Гришани? Феофилакта? Ивана Костромича? Пес их знает. Ладно, пока с ними – вряд ли уже хуже будет.
Проехали мост, растолкали дремавшую стражу у Ярославова дворища, у Никольского свернули на Пробойную – знакомая дорожка, именно по ней не так давно ездил Олег Иваныч к оружейнику Никите на Шитную. Вот и Федоровский ручей, журчит, играет течением. Не доезжая до ручья, свернули в призывно распахнутые ворота богатой усадьбы. Господский дом – каменный, в три этажа, амбары, конюшни, склады, своя кузня.
Молотобойцы в кузне уже раздували огонь кожаными мехами. Кузнец взял осторожненько скованные руки Олега, положил на наковальню, стукнул тихонько пробойником – спали оковы, как и не было.
– Прошу за мной, господине!
Поклонился вышколенный холоп, челядин дворовый, в богатый кафтан одетый. Вперед важно прошествовал. За ним – Олег Иваныч, запястья после цепей потираючи…
Высокое крыльцо, узорчатое, под кленовой крышей. Ступеньки широкие, в две ступни, захочешь – не споткнешься. Перила в виде греческих статуй резаные. Двери – есть в Софийском соборе Сигтунские ворота красоты неописуемой – так тут ничуть не хуже, правда, поменьше малость.
Челядин, двери отворив, склонился в поклоне вежливом. Тут и сам хозяин.
Вышел навстречу, будто к дорогому гостю. Весь собой красив, голубоглаз, статен, в кафтане, золотыми нитками вышитом.
– Проходи, Олег Иваныч, будь гостем!
С первого взгляда узнал Олег Иваныч хозяина. Боярин Ставр – знаменитый новгородский олигарх. Муж, красотой приметливый, обходительности отменной.
– Откушай, гость дорогой, что Бог послал! Чай, оголодал в порубе-то?
Гость дорогой откушать не отказался. Все выкушал, что послал Бог боярину Ставру: и кашу реповую с медом, и щи с потрохами гусиными, и с мясом пирог, и рыбник, и полбой просяной не побрезговал. Запил кваском малиновым, ах, хорош квасок у боярина, только уж хмельной больно, сразу в сон потянуло.
Заклевал носом Олег Иваныч – будто настоящий сон сморил! Не заметил, как взяли его слуги боярские под белы рученьки, сапоги с него сняли да спать уложили на лавку широкую, шкурами волчьими устланную.
Как смежились его веки – враз исчезла с уст Ставра улыбка любезная. Другое лицо у боярина стало – жесткое, властное, совсем неприветливое.
– Глаз не спущать! – кивнув на спящего, тихо бросил он слугам. – Как проснется – ко мне.
Однако…
Олег Иваныч прекрасно расслышал слова боярина, не так уж на самом деле и спать хотел, притворялся больше. Глаз не спущать… Не понравились эти слова Олегу Иванычу, совсем не понравились. Однако – и любопытство брало, оказывается, он совсем ничего не знал о хозяине, о боярине Ставре. Нет, знал, конечно, что Ставр Илекович – боярин знатный, в «сто золотых поясов» входит – элиту новгородского боярства, и земель у него немало, и злата-серебра. Впрочем, поговаривали, жаден боярин, однако никакого оперативного подтверждения тому не было – слухи одни. Ну, слухи – они везде слухи.
Часа через два открыл глаза Олег Иваныч, сел на лавке, потянулся довольно. Челядин тут как тут – с квасом. Испил Олег Иваныч, губы рукавом – по местному обычаю – вытер, тут другой холоп – пожалте к боярину!
Ну, пожалте – так пожалте!
Поднялся вслед за слугой по лестнице в кабинет боярский.
Большой кабинет был у боярина Ставра, со столом огромным из мореного дуба, с лавками, с креслами резными. В окнах – слюда в переплете свинцовом, на столе подсвечник серебряный, свечи – чистый воск, горят ярко. В углу, на поставце – кольчуга с панцирем да островерхий шелом с бармицей, рядом – полный доспех ливонский, рыцарский, латами называемый. Красив доспех, блескуч, гладок – свечки тусклым золотом в блестящих боках отражаются.
– Нюрнбергских мастеров работа, – перехватив заинтересованный взгляд гостя, пояснил Ставр. – Больших денег стоит. И у орденских немцев мало у кого такой есть, у комтуров токмо да у магистра фон Герзе. Кстати, как там друже фон Вейтлингер поживает, ливонский рыцарь Куно?
Боярин пытливо уставился на Олега. Тот пожал плечами:
– Пес его знает, как он поживает… давненько не виделись.
Ответив, Олег Иваныч задумался, пытаясь сообразить, откуда Ставр знает о его знакомстве с ливонцем. От Гришани? Хм… Вряд ли. Скорее – от Феофилакта. Нет, тому тоже нет смысла в излишней огласке… как и Ионе. Значит – от московитов? От Ивана с Силантием? Но откуда их может знать Ставр? А черт его знает, откуда. Но – знает, раз спрашивает. В общем – одни сплошные загадки.
На настойчиво повторенный Ставром вопрос относительно ливонского рыцаря Олег Иваныч, подумав, отвечал очень осторожно, расплывчато. Никакой конкретики: да, с рыцарем знаком, но не очень близко. Пиратский струг? Да, было дело, чуть не потопли, хорошо нарвский когг по пути приключился, не то бы… Поручения владыке? Нет, ни о чем таком рыцарь не просил, не упоминал даже, да и с чего бы ему? В Новгород прибыли вместе – это да, с тех пор не встречались. Капитана «Благословенной Марты» как зовут? Ну, уж ты и спросил, Ставр Илекович, откуда ж все упомнить? Кстати, а ты сам-то, господине, как про меня узнал? Ах, есть верные люди? Понятно. Тогда, может, ответишь, зачем меня-то из поруба высвободил?
