Царь нигилистов 5 (СИ) - Волховский Олег
И выделил интонацией слово «приказываю». Саша и не сомневался, что Никса помнит о его присяге на гауптвахте. Нашёл для чего использовать!
И перешёл на ломаный немецкий, что смешило Никсу даже больше запрещённых реплик на русском языке.
Протоирей Рождественский, сменивший доброго Бажанова в должности преподавателя Закона Божия, был некрасив: огромного роста, сухощав с жидкой и длинной бородой, широким, расплюснутым носом и лицом, покрытым красными пятнами.
Однако был популярным проповедником, и его пастырские речи выходили отдельным сборником. Во время речи, произнесенной в 1850 году перед выпускниками Дворянского полка, присутствовал папа́, тогда бывший цесаревичем. Он был столь впечатлён, что разрекламировал Рождественского своему отцу — Николаю Первому.
Дедушка прочитал сборник проповедей и ему понравилось.
И надо заметить, что и Закон Божий, и Священная история оказались в устах Рождественского даже увлекательными. Да и что бы древние легенды не послушать?
Ловить на противоречиях, вроде «зачем надо было сажать в Раю Древо познания и тут же запрещать им пользоваться», Саша пока не решился. Довольно было нервной реакции Гогеля на словосочетание «мистическое словоблудие».
Интересно Рождественскому передали?
Была одна история, которая заставляла считать Рождественского то ли трусом, то ли воплощением честности, то ли законченным формалистом.
Примерно 10 лет назад тётя Мэри, то бишь Великая княгиня Мария Николаевна пригласила отца Иоанна ко двору для обучения своих детей. По совместительству Иоанн Васильевич стал тётиным духовником, а это был как раз тот период в её бурной жизни, когда она бросила мужа герцога Лейхтенбергского и увлеклась графом Строгановым. Правда всё было тихо, Николай Павлович, видимо, не знал, а сын Евгения Богарне с истинно французским благородством младших детей признавал, при этом замечая, что «на пиру не присутствовал». После его смерти тётя Мэри попросила Рождественского тайно обвенчать её со Строгановым. И он отказал, полагая, что тайный брак в принципе неприемлем. Место у Марии Николаевны он тут же потерял, зато не навлёк на себя гнев её отца, и довольно быстро получил место у брата, то есть императора Александра Николаевича.
Саше новый поп, скорее, понравился.
Будучи тёзкой одного из самых кровавых тиранов России, Иоанн Васильевич Рождественский не имел с ним ничего общего, не упрекал по мелочам и даже не был крайним ортодоксом, что так обычно среди православных священников, а его изложение было лишено риторических и напыщенных фраз.
Здесь надо заметить, что церковно-славянский, который Саше преподавал Грот, вовсе выпал из программы. Впрочем, полезность его была сомнительна.
Академик Михаил Васильевич Остроградский явился, как положено, в мундире тайного советника и при орденах: Владимира, Анны и Станислава. И грузно опустился в кресло.
Саше почему-то казалось, что в сюртуке он был бы органичнее. Когда-то Михаила Васильевича лишили степени кандидата наук и диплома об окончании Харьковского университета за непосещение лекций по богословию. Не должен такой человек любить мундиры.
Он так и не получил российскую учёную степень. Был вынужден уехать в Париж, закончил образование в Сорбонне и потом был приглашён в колледж Генриха Четвёртого сразу на должность профессора.
Осень вступила в свои права, накануне прошёл первый снег, который быстро растаял, Но было пасмурно, и по небу за окном ветер гнал клочья серых туч. И в учебной комнате в Зубовском флигеле Царского села было несколько сумрачно.
— Александр Александрович, не соблаговолите ли вы выйти к доске? — поинтересовался академик.
Саша соблаговолил, тем более что ему было дискомфортно сидеть в присутствии пожилого академика и более того самого Остроградского.
— Мои ученики от вас в восторге, — заметил академик, — и Ходнев, и Менделеев. И я помню ваши решения моих задач для выпускного кадетского класса. Это действительно впечатляет. Однако, высшая математика, это совсем другой уровень. По словам ваших учителей Сухонина и Соболевского, вы немного знакомы с дифференциальным и интегральным исчислением?
— Да, — кивнул Саша. — Совсем чуть-чуть.
Он и правда не так уж много помнил из 179-й школы.
— И говорят читали учебник для Николаевского инженерного училища?
Саше стало не по себе. Как обычно, он навел справки об академике и знал, что Остроградский в этом самом училище преподаёт. И, возможно, по тому самому учебнику.
— Скорее пролистал, — скромно ответил Саша. — Не очень глубоко.
Честно говоря, в библиотеке-то он его взял, а открыть так и не удосужился.
— Хорошо, тогда с простого, — обнадёжил академик. — записывайте.
Продиктовал многочлен пятой степени и сказал:
— Возьмите производную!
Саша хмыкнул. Ну, знаете! На этой мякине! Физмат школьника!
И молниеносно записал результат.
— Хорошо, — кивнул Остроградский.
— Я его и проинтегрировать могу, — похвастался Саша.
— Ну, давайте!
Саша взял первообразную.
— Это какой интеграл? — скучно спросил Остроградский.
— Неопределённый. Для определенного нужны пределы.
— Объясните, как вы понимаете, что такое определённый интеграл.
Саша нарисовал штатную картинку с узкими столбиками под графиком.
Академик кажется был удовлетворён.
— Вы, говорят, тригонометрию сдали? — спросил он.
— Да, не хотелось тратить на это слишком много времени.
— Понятно. Напишите производные синуса и косинуса.
Это Саша помнил и написал.
— А теперь производную тангенса, — сказал Остроградский.
И вот её Саша ни фига не помнил. Зато помнил формулу для производной частного. И вывел просимое академиком в два действия.
— Ага! — сказал Остроградский. — Не помните!
— Не помню, — признался Саша, — но, если что-то не помнишь, всегда же можно вывести.
— Иногда это довольно долго, — усмехнулся академик.
На минуту задумался и продолжил.
— Вы знаете, что такое предел? — спросил академик.
— Последовательности или функции? — попросил уточнить Саша.
— Начнём с последовательности, — сказал академик. — Пишите: предел при n стремящимся к бесконечности, скобка открывается, в скобке единица плюс единица, делённая на n. И вся скобка в степени n.
Саша написал. И понял, что академику что-то не понравилось. Он внимательно посмотрел на свою запись и спросил:
— Что-то не так?
— У вас немного странные обозначения: обычно вместо стрелочки пишут равно. Но в этом что-то есть…
— Можно мне рисовать стрелочку?
— Ладно, — смирился Остроградский. — Чему он равен?
Саша решил, что академик его держит за лоха. И написал: «равно e». А также: «примерно равно: 2,718281828459045».
Собственно, число e до пятнадцатого знака после запятой Саша выучил исключительно, чтобы выпендриваться. И решил, что момент подходящий.
Остроградский посмотрел с усмешкой.
— Александр Александрович, уже Леонард Эйлер столетие назад знал это число до 18-го знака!
— Дальше не помню, — вздохнул Саша.
— Пишите: «2, 3, 5».
— А! — сказал Саша. — Тоже легко запомнить. Три первых простых числа, кроме единицы.
— Единица не является простым числом, Александр Александрович, — заметил академик, — потому что у неё только один делитель, а простого числа их два: само число и единица.
— Всё время с этим путаюсь, — признался Саша.
— А как вы 15 цифр запомнили? — спросил академик.
— «2,7» запомнить просто, — объяснил Саша, — а потом дважды повторяется год рождения Льва Толстого, потом сорок пять, сорок пять на два, и опять сорок пять. Это просто. К тому же это углы равнобедренного прямоугольного треугольника.
— А я не знал год рождения автора «Севастопольских рассказов», — признался Остроградский. — Теперь буду помнить. Теперь напишите тот же предел, но вместо n поставьте x. Чему равен?
