Игрок 2 (СИ) - Риддер Аристарх

Поэтому, когда в дом Литераторов нагрянул очередной сотрудник органов, провести, скорее всего, плановую беседу, я оказался к этому готов.

Коллеги по цеху, поэты и прозаики толпились у занятого комитетчиком кабинета, не глядя в глаза друг другу.

Внутри же всё в этот раз происходило рутинно и скучно. Комитетчик задавал вопросы не отрывая глаз от бумажек, сулил в случае сотрудничества невнятные преференции и пугал столь же невнятными угрозами при отказе, тем самым напоминая усталую ярмарочную гадалку.

Тогда я не знал, насколько этот приём действенный и разрушительный, особенно для психики людей внушаемых.

Поэт Лев Рубахин с тех пор, к примеру, совершенно потерял веру в собственные силы. Все свои успехи он приписывал исключительно постороннему вмешательству.

Когда у него принимали в печать сборник или публиковали хвалебную рецензию, он видел в этом руку всемогущего Комитета.

Самого себя, Рубахина, с тех пор считал человеком никчёмным, а когда напивался, то каялся, что пишет доносы, но «пишет них только хорошее».

Меня же сотрудник, мягко говоря, не впечатлил, он не обладал ни напором, ни харизмой своего предшественника, так что и отказался я легко.

Так что, когда это случается в третий раз, то мне, со всем моим опытом дальнейшей жизни, скрюченной в инвалидном кресле, становится и вовсе смешно.

— Вас как звать-то, товарищ? — спрашиваю я.

— Майор Потапов, — хмурится гэбист.

Моя реакция кажется ему странной. Привык, должно быть, что его боятся. Что поделать, выгляжу я молодо, можно сказать, легкомысленно.

— За что ж тебя, Потапов, в няньки к интуристам определили? — спрашиваю, — за какие такие провинности?

Лицо майора наливается дурниной:

— Да я тебя…! — растопыривает он пальцы в каком-то дурацком мелкоуголовном жесте.

— Что «ты меня»? — спрашиваю. — Нужна валюта⁈ Забирай! — На стол выкладываю перед ним выигранные доллары: — Я хотел сам Анджело отдать, но теперь, спасибо! Сами разбирайтесь со своими интуристами!

Припечатываю горку денег дорогими часами и демонстративно складываю руки на груди.

— А остальное? — хлопает глазами майор.

— А остальное в советских рублях, — демонстрирую я купюры. — Я чту Уголовный Кодекс!

Собственно, что мне делать с долларами в стране Советов? От этой «грязной зелёной бумажки» одни проблемы.

Поэтому всю выигранную валюту я определяю в капитанский чемодан, по единственно справедливому курсу: 1 доллар за 75 копеек.

Никакого возражения в глазах капитана я не увидел, так что пускай разбирается сам, он человек опытный.

А мне хватит, я не фраер, чтобы от жадности гибнуть.

— Ты же советский человек, Евстигнеев, — моментально меняет тональность комитетчик, — должен помочь своей стране…

— Вижу я, чем эта помощь заканчивается, — говорю. — Спасибо, поищите себе других тимуровцев! А я — спать.

Демонстративно ложусь на койку и отворачиваюсь к стене. Только после этого слышу, как майор покидает мою каюту.

Наутро лайнер прибывает в Сухуми, жемчужину черноморского побережья Кавказа.

Я на берег не собираюсь поэтому, взяв в баре ледяного пива, провожу утро в блаженном безделье.

Выигрыш позволит мне не только внести «профсоюзный взнос» в кассу, но и чувствовать себя вполне комфортно в плане финансов вплоть до самой «большой игры».

Если честно, о приближающемся событии я практически не вспоминаю. Зато неожиданно часто обращаюсь мыслями к студентке Наде, с которой так внезапно познакомился и после провёл целый день в Симферополе.

Вот и сейчас, пригревшись под тёплым солнцем и потягивая ледяное пиво, я настолько погружаюсь в воспоминания, что даже моя черноокая знакомая Роксана, посидев с полчаса в соседнем шезлонге, фыркает и удаляется.

А вскоре на палубе теплохода и вовсе становится пусто. Грузия замирает у сухумского причала, народ высыпает в город, теплоход здесь стоит целые сутки.

Отдыхающие жаждут ркацетели, сулугуни, чурчхелы, и долмы, а также множества других гортанных названий, обозначающих приятные вещи.

Я бы и сам с удовольствием окунулся сейчас в беззаботную атмосферу горского гостеприимства. Побродил по ботаническому саду и поел бы чебуреков с пылу с жару.

Но учитывая национальность Жоржика и его смутные, но красочные угрозы я решаю эту стоянку пропустить и немного поскучать на борту.

С сожалением гляжу на пустой бокал в своей руке.

Поскольку пассажиров совсем мало, стюарды решили дать себе поблажку, так что придётся заняться самообслуживанием.

Иду в бар, щурясь после яркого солнца. Но только успеваю свернуть в лабиринт корабельных коридоров, как что-то увесистое прилетает мне прямо по затылку.

Хлоп!

Темнота.

Тремя неделями ранее. Гурзуф.

— Ладно Гошенька, выпили, закусили. Теперь пора и о делах наших скорбных побалакать.

Несмотря на гордый профиль, рост и широкие плечи Георгий Сомхидзе был достаточно трусливым человеком. Лев с душой овцы, так точнее всего характеризуют подобных мужчин.

Вот и сейчас товарищ Сомхидзе буквально скукожился, стоило ему услышать эти слова.

И, что характерно, если Жоржа можно смело назвать красавцем-мужчиной, то его собеседник ну никак не тянул даже на среднюю оценку. Так, какая-то моль. Низенький, плюгавенький, в очках каких-то вечно перемотанных изолентой.

Из достоинств только ФИО звучное. Пётр Иванович Багратион, полный тёзка того самого Багратиона, князя и героя войны двенадцатого года.

Вот только знающие люди были хорошо осведомлены, кто такой этот Багратион. И они, знающие люди, предпочитали с Багратионом не связываться.

Потому что был он самым настоящим вором в законе. И не просто вором в законе, а очень влиятельным. Половина абхазских цеховиков платили Петру Ивановичу отступные.

И не платить они не могли. Потому что если этого не делать, то откроется другая сторона Петра Ивановича. Невиданная по любым меркам жестокость.

— Я всё отдам Петр Иванович, отдам! — побледнев заверещал Жорж.

— Конечно, отдашь, Гошенька, куда денешься, голубь мой сизокрылый, куда ж ты денешься. Все пятьдесят тысяч отдашь, которые ты у меня, Гошенька занял. И не просто отдашь, а ещё и сверху добавишь. Так ведь?

— Да, Пётр Иванович, всё верно, — мелко-мелко закивал головой Жорж.

— Вот и молодец. И когда мне ждать мои деньги?

— Пётр Иванович, через две недели Грузия отплывает в очередной свой круиз. У меня есть очень хорошая наводка на одного интуриста.

— На бабу свою надеешься, — тоном знатока спросил Багратион, — что она этого иностранца без штанов оставит?

— Да, Пётр Иванович. Ирина очень хорошо играет в покер, и она точно обыграет этого француза.

— Гошенька, ты всё таки позор собственного рода. Я смотрю на тебя и вместо взрослого мужчины вижу насекомое. Чтобы сказали твои покойные родители, если бы узнали, что ты, их сын прячется под юбкой у какой-то замужней бабы. Тьфу на тебя, Гога. Уйди с глаз моих долой!

— Да, Пётр Иванович, извините, залебезил Жорж.

— И смотри у меня. Я завтра возвращаюсь в Сухум. Так что встречу тебя там. И лучше бы тебе быть с деньгами.

— Да, да, конечно, Пётр Иванович!

Пробуждение, вернее даже момент прихода в себя, было очень поганым.

Как будто я ещё секунду назад беззаботно шёл себе в бар на борту теплохода, а сейчас я сижу примотанный верёвкой к какой-то табуретке с кляпом во рту.

Да ещё и голова раскалывается. Видать, меня чем-то очень хорошо приложили.

И, учитывая, что над собой я вижу физиономию этого чёртового грузина, как его… Жоржа, становится понятно, как я оказался в такой недвусмысленной ситуации.

Если бы рот был свободен, то я бы засмеялся. И это действительно очень большая ирония.

Я всеми силами старался не оказаться в подобном положении. Как говорится: плавали, знаем.