Трудовые будни барышни-попаданки 3 (СИ) - Дэвлин Джейд
Может, стоило назваться вице-губернатором? Приготовили бы тщательней.
Нет, это иллюзия и искус. В России чины, должности и титулы значат много. И все же — эфемерны. Так что Феликсов я обманул. Мне недостаточно титула графа без золотых миллионов. Деньги должны быть вне пределов России. Научила история отца.
Со временем сын отбыл к царскому двору, в пажи, а я стал чаще появляться в отцовском дворце, заигрывать с дочками, присматриваться к хозяйству, заниматься им. Отец уже был старцем, силы его пока не оставили, я посылал корзинки с клубникой его любимым актрисам и слышал от них, что завещание будет интересным и многообещающим.
Между тем сын во дворце провинился: уединился с фрейлиной так громко, что государыня узнала об этом первой. Последовало отеческое, вернее, материнское комнатное внушение, но из уважения к отцу она позволила выбрать место дальнейшей службы вне Петербурга.
— В Гатчине, — ответил сын. И, явившись к Павлу Петровичу, сказал, что пострадал от царицы, так как лестно отозвался о покойном императоре. Первым фаворитом не стал, но вошел в негласный список тех, кого не забывают.
Что такое Гатчина? Место, куда сослали нелюбимого наследника престола, пока мать готовит к трону своего внука — Сашеньку. Существует завещание, его со дня на день опубликуют, провозгласят царем Александра, а Павел будет играть в живых солдатиков до седых волос…
И тут государыня умирает, завещание летит в камин, император Павел переселяется из Гатчины в Зимний дворец и вызывает своих друзей — для наград и врагов — для наказания. Старый граф, мой отец, прибыл к царю уверенным, что сейчас узнает, на какую Камчатку его сошлют. Но благодушный император попросил только исправить несправедливость: переписать завещание по принципу майората, чтобы все-все осталось верному сыну-гатчинцу.
Старый граф переписал, вскоре умер. А я получил вежливое письмо с предложением убраться из поместья, пока туда не прибыл новый владелец. О судьбе которого, каюсь, я иногда пошучивал, и шутки дошли до его ушей.
Так я понял истинную цену должностям и даже титулам в России. Мой отец, граф, не сумел завещать свою собственность тому, кому хотел. Поэтому значимы только деньги. Да и то если их удалось переправить за границу.
Кстати, насчет денег. Нельзя сказать, что я покинул поместье совсем уж с пустыми руками. По моему совету управляющий продал значительную часть барского скота и тут же купил скот в рассрочку, а также сдал в аренду соседям множество угодий по очень привлекательной цене, но с одним условием — немедленная оплата звонкой монетой. Дать отчет наследнику управляющий не смог, так как внезапно умер. Конечно же, на мое имя не было подписано ни одного договора.
Так я начал жить и создавать свою удачу. В те годы многие юноши надевали мундиры в надежде на генеральские эполеты. Мне эта затея и в голову не приходила: пули и ядра — такое же негарантированное везение, как карты. Поэтому я стал продвигаться по гражданской службе, с перерывом на домашнее секретарство.
И вот сейчас — развилка. Хорошая гражданская должность и тут же возможность наконец-то схватить удачу. После которой я смогу выполнить условие и дать вольную своим людям. Тем более там, где я собираюсь жить, крепостных нет.
Да, и еще один интересный приз этой охоты — да-да, та самая дамочка. «Барышни как птички — чем красивей и голосистей, тем глупее», — сказал какой-то трактирный мудрец, и я почти согласился бы с ним… если бы не этот экземпляр из Голубков. Симпатичная, безусловно. И умная, очень умная. Такой туман напустила со своими прогрессами, что другой на моем месте поверил бы, что она их изобрела.
Поэтому неохота… Нет. Не хочу даже думать о таком исходе. Пусть живет и станет моей супругой, тогда расскажет правду, как она обзавелась этим ворохом интересных нововведений.
Она даже немного разочаровала меня откровенно женским поведением, когда угорелой кошкой метнулась из своего поместья, как и положено такой кошке, не понимая, куда бежит. Может, дикая женская вера в удачу — ведь спас же ее пожар в прошлый раз…
Да, кстати, напомнить Феликсу-3 — вообще-то четвертому, но не пропадать же красивому номеру, — так вот, напомнить ему, что он должен, как прибудем в город, погрузиться на московское дно и найти некоторых персон, там обретающихся. Настоящие мошенники — смогли в прошлый раз обмануть меня без обмана. На этот раз приказ-просьба будет вполне определенной и непременно исполнена. Должен же рябой атаман понимать — его «тугаменты» могут из надежной бумаги стать таким клеймом, что ему же лучше их сжечь.
А дамочке повезло тогда уйти от злодеев, персов, пожара и от меня. Потому и принялась метаться по губернии в поисках своего покровителя… тоже очень странного типа. Будь он со мной, мы бы преуспели, но теперь лучшее, что он может сделать, — уйти с моего пути. Похоже, он ушел: умчался из уезда, где его не любят, в Нижний, где благодаря мне ему не рады… Видимо на что-то надеясь, стремится в Москву. Как и дамочка. Не надеются ли на встречу?
Но я буду раньше и сделаю все, что нужно.
Глава 40
Суздальские знакомства пришлись так кстати, что и не угадать.
Деньги почти кончились после расчета с ямщиком и нового, разумного и вынужденного приобретения. Я уже начала привыкать, что в ту эпоху люди живут без сотовой связи, зато имеют всюду знакомых и получают нужную информацию со скоростью социальной сети. Так и сейчас: ямщик еще не въехал в Москву, а уже узнал от земляков, что родственник отбыл с обозом и ему придется возвращаться с двумя экипажами.
— Эмма Марковна, возок ладный, — сказал Еремей. — Если изволите купить, я поторгуюсь. Поговорил, понял, что без своего выезда вы сильно на извозчиков потратитесь.
Вообще-то, эта мысль пришла мне в голову еще в середине пути. Расчет путался с инстинктом психологического комфорта. В этом мире, едва я вылезла из реки, возок стал моим первым домиком и оставался им во всех путешествиях. Представила, как ямщик уедет и я останусь у дверей гостиницы с грудой багажа, Павловной и Лизонькой, да еще лающей Зефиркой. Нет уж, куда улитке без домика.
Поэтому я дождалась, пока Еремей поторгуется, и, едва въехала в Москву, стала владелицей движимого имущества.
Останавливаться в каком-нибудь слишком паршивеньком постоялом дворе очень не хотелось, а на приличную гостиницу, пожалуй, не хватило бы средств. Если бы я была одна — бог с ним, потерпела бы даже клопов. Но с ребенком? Нет.
Так что я решилась воспользоваться рекомендательным письмом того самого отставного сослуживца Михаила Шторма, Ипполита Иваныча, который настоятельно просил меня навестить в Москве его троюродную тетушку, а может, и знакомую, пожилую графиню Наталью Салтыкову — младшую ветвь знаменитой фамилии, к которой по праву рождения относилась и я. Дескать, тетушка — дама не только широких взглядов и ласкового характера, но еще и по-московски хлебосольна. И вроде бы знавала в свое время моего покойного мужа, даже привечала наравне с родным племянником. А кроме того, очень любит детей, коих у самой к преклонным годам так и не случилось.
Вспомнив же, что я урожденная Салтыкова, Ипполит Иваныч окончательно уверился в благорасположении ко мне московской тетушки и рекомендовал обратиться к ней в первую очередь. Не просто рекомендовал, даже написал соответствующее письмо.
Надолго останавливаться у кого-то в гостях я не хотела, при том, что здесь это запросто. Можно заехать к богатому родственнику или хорошему знакомому, и если не прогонит — хоть несколько лет гостить на всем готовом. Правда, придется развлекать хозяина по мере сил, а также стараться не портить с ним и его домочадцами отношения. За два-три дня уж точно не испортишь.
Но поскольку графиня Салтыкова, во-первых, вряд ли будет в сговоре с Михаилом Соколовым, а во-вторых, не побежит давать по городу объявления, дескать, приехала к ней необычная гостья, провинциальная вдовушка, я решила на пару дней воспользоваться ее гостеприимством. Мне же непременно требовалось место хотя бы для того, чтобы переодеться в поход до никитинской конторы.
