Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей Юрьевич

— Но тогда эту вещь не примут искусствоведы?

— Ошибаешься. Среди искусствоведов тоже идёт острая борьба. Скажем, если некий Лазарсон ругает какое-то произведение, то обязательно найдётся какой-нибудь Нейхельбаум или Бундович, которые будут хвалить его, поскольку они конкурируют или просто поссорились с Лазарсоном.

— Ну, хорошо, договорились. Приедем домой, я начну работу.

Хорошо быть железнодорожником! До родной станции Пресногорьковская мы доехали в том же вагоне: его просто перецепили к поезду, идущего от Кургана на Кокчетав, причём нас даже не стали будить во время манёвров… За время гастролей все вымотались, перенервничали, а в поезде расслабились, и под успокаивающий стук колёс проспали часов по пятнадцать, причём я спал бы и дольше, поскольку допоздна болтал с Ириной Сергеевной. Проснулись мы, когда пересекли границу Кустанайской области, и настала пора готовиться к выходу. Проводница суетилась вокруг нас, как вокруг родных, старалась всячески угодить… Так что на прощание мы и ей подарили катушку с песнями и своими подписями, благо, у нас оставалась последняя.

Темиртау, 12.40 24.03.1971 год, среда

В этом году республиканский конкурс художественной самодеятельности организовали в Темиртау. Должны были провести в другом городе, но по какой-то привычке перенесли, и это хорошо. По крайней мере, нам вполне удобно добираться. На поезде «Москва — Караганда» нам выделили три купе в купейном вагоне, а из Караганды в Темиртау бегает электричка. Правда, при пересадке, поскольку времени было мало, помучались с чемоданами и кофрами, но справились.

Разместили нас просто шикарно: в ведомственной гостинице связистов, в двухместных номерах, только Ирине Сергеевне, как руководителю, выделили одноместный. Я, побросав свои вещи как попало, достал мыло и полотенце, и закрылся в душе. Настроенное препаршивейшее: с момента объявления о нашем участии в республиканском конкурсе, всё пошло не то, чтобы совсем плохо, а как-то наперекосяк: сначала девицы потребовали от меня новейших моделей концертных платьев, да не просто так, а в едином стиле, но, чтобы у каждой индивидуальное! И это за неделю до отправления! Потом взбрыкнула Фая: ей срочно нужна песня, и чтобы другие девчонки не смели на неё покушаться. Я уже собирался зарычать, но Ирина Сергеевна шепнула мне, что у Фаи начались месячные, так что я сжал зубы и выпустил пар через уши. Потом пришел директор, и сообщил, что тремя сотнями рублей, которые поступили на счёт школы из ВААП, воспользоваться нельзя. Оказывается, по какой-то там инструкции, нужно сначала провести эти деньги через какие-то документы, и это займёт не менее месяца. Директор посмотрел на мою свекольную рожу, похлопал меня по плечу, и успокоил:

— Ладно, Юра, найду я деньги для ваших костюмов!

И нашел! Из Оптовой базы нам доставили нужные ткани, нитки и прочие важные мелочи, а сверх этого — оверлок. Ленуська даже лезгинку станцевала вокруг чудо-аппарата. Правда, тысячу рублей, полученных от подруги Ирины Сергеевны за шесть песен, я тоже пустил в дело до последней копейки.

А потом снова началась чёрная полоса: из обкома комсомола к нам пожаловала проверка, которая нарыла кучу недостатков в работе нашей первички. Всё бы ничего, но глава комиссии шепнул нашей главной комсомолке, что они снимут почти все претензии, если комсомольцу Боброву залепят строгий выговор с предупреждением, а ещё лучше, чтобы оного Боброва вообще попросили из комсомола.

Разбираться с наглым обкомовцем пошли коммунисты — директор и завуч. Обкомовец им мило улыбнулся и сообщил, что он только передал мнение высоких товарищей, а лично он против комсомольца Боброва абсолютно ничего не имеет.

Не успел успокоиться после обкомовского наезда, как прибежал Валера:

— Юрка, к нам в ВИА полезли блатные!

— Что случилось?

— К нам в школу переводятся сын начальника локомотивного депо и дочь начальника ПЧ 60.

— Какого ПЧ? У нас их шесть

— А он главный над всеми.

— Где они до сих пор учились, и в каких классах?

— В залининской школе, оба в девятом классе.

— А учатся как?

— Не знаю, нормально, наверное.

— Ты их знаешь?

— Не-а, не знаю.

— Уже лучше, значит приличные дети. Хулиганов ты знаешь всех.

— Юрка, а что делать будешь? Неужели примешь?

— Посмотрим. Во-первых, посмотрим, какими владеют инструментами, во-вторых — есть ли голоса. В-третьих, заглянем в дневники. Ты, кстати, свою тройку по физике исправил?

— Обижаешь! Я её исправил сразу.

— Смотри! Ты мой друг, с тебя и спрос строже.

— Ага, хорошо тебе с твоей головой, а у меня-то обыкновенная!

— Не прибедняйся. Ты уже на математике институтские учебники используешь, так что и физика для тебя на один укус.

Новенькие оказались нормальными ребятами, без каких-либо фанаберий. Выглядят подтянуто, лица приятные, глаза умные, голоса неплохие, слух имеется. В дневниках тоже порядок: четвёрки и пятёрки.

— Как вас звать, ребята?

— Кузнецова Света.

— Оболенский Павел.

— Какими владеете инструментами?

— Я играю на Ионике 61, фортепиано и немного на скрипке. — сообщает Света.

— Фоно мы с собой возить не можем, к сожалению. Ионики у нас нет. Скрипка есть, но плохая. Свой инструмент имеется?

— Да. Есть Ионика и скрипка.

— Вот так-так! Когда мы сможем тебя послушать?

— Хоть завтра. Папа поможет привезти Ионику. Тут есть, где её хранить?

— Имеется гардеробная и хорошая кладовая. А чем ты владеешь, Павел?

— Семиструнная гитара, поперечная и китайская флейты и дагестанский барабан. А ещё я учился горловому пению. Мне сказали, что вы интересуетесь народным творчеством, это правда?

— Горловое пение… У нас Валера владеет варганом, так что попробуем кое-что соорудить. Отлично, ребята, вы нам интересны, но сами понимаете, нужно ещё сработаться. Предупреждаю сразу: всё зависит только от вас.

Утро принесло очередное огорчение: прорвало трубу отопления в гримёрке. Слава богам, что все вещи были на вешалках, а инструменты на столах, так что ничего не пострадало, но побегать пришлось немало: вещи сушить, проглаживать, инструменты тоже сушить, и молиться, чтобы их не повело, не покоробило. Ленуська чуть не зарыдала, увидев свой аккордеон на столе посреди громадной лужи. Она бросилась, было спасать, но мы с ребятами отстранили девочек, и вынесли все наши пожитки за порог, а потом помогали убирать воду. К счастью, влага не проникла в чехол, и любимый аккордеон Ленуськи не пострадал.

Потом неприятности подкрались с другой стороны: в лесопосадке, возле автозаправки, нашли «подснежники» — оттаявшего попа и его шестёрку, мнимого сына Валерки Иваниенко. В крови мертвецов обнаружили мощную дозу метилового спирта, а в кармане шестёрки — непочатую бутылку отравленной водки. Причём упакована водка была заводским способом, что поднимало вопрос: а как метиловый спирт оказался в бутылке?

В кармане у попа нашелся блокнот, в котором среди прочих, обнаружились и моё с отчимом имена. По сему поводу приходил милиционер, опрашивал нас, и, услышав о том, что мы столкнулись с попом только на похоронах Валерки, а больше контактов с ним не имели, довольно равнодушно покивал и отправился по своим милицейским делам.

А потом, прямо с урока меня вызвал милицейский капитан.

В кабинете директора он сидел за приставным столом для совещаний, разложив перед собой несколько папок. Директор сидел за своим столом, развернув перед собой районную газету.

— Проходи, Юрий, товарищ капитан хочет задать тебе несколько вопросов.

Капитан недовольно зыркнул на директора, и скривился в приветливой улыбке.

— Здравствуй, Юра. — словно окурком прижигая меня взглядом сказал капитан — Нужно чтобы ты ещё раз рассказал мне последовательность твоих действий во время пожара.