Вадим Сухачевский - Доктор Ф. и другие
— Конечно, — сказала она. — То есть, конечно, не нас самих — а того, что внутри нас.
— И что же в нас такого смертельно опасного? Змеиный яд, что ли?
Шутка не получилась, во всяком случае, улыбнуться Лиза и не подумала.
— Боюсь, кое-что гораздо страшнее, — совершенно серьезно сказала она. — Надеюсь, тебя и на этот счет немного здесь просветили. Вспомни-ка, что случилось с теми, кто был так или иначе причастен к этой Тайне?
Я попытался припомнить все, что поведал мне давеча козлобородый Готлиб.
— Вроде бы... — проговорил наконец, — многие из них умерли...
— Да не многие, — вклинилась она, — а попросту все! Все, кому не должно было к этому прикасаться! По той или иной причине — но все они в очень скором времени покинули наш бренный мир! Думаешь, им... (опять был кивок туда, наверх) обо всем этом не известно?
— Но мы-то с тобой, — попытался вставить я, — пока что мы... вроде бы... все еще в этом, в бренном... — и снова Лиза меня перебила:
— Насчет нас — особый разговор, вернемся когда-нибудь и к нему... А насчет них... Как ты думаешь — похож кто-нибудь из них на человека, желающего собственной грудью заткнуть амбразуру?
Явственнее всего я представил себе широкую грудь Корнея Корнеевича, более приспособленную для ношения иконостаса орденов, и только помотал головой.
— Вот и я так думаю, — кивнула Лиза. — И в Администрации тоже вряд ли похожи.
— И зачем тогда мы им нужны?
— Вообще-то — не зачем. Но, не забывай, у них приказ, ослушаться которого они просто не могут. И потом — наверняка, обещанные ордена...
— Получается, у них безвыходное положение?
— Да нет, — задумчиво сказала она, — пожалуй, как раз о выходе для себя они главным образом и думают. Наверно, что-нибудь придумали уже.
— Например?
Она сказала довольно-таки бесстрастно:
— Например, можно нас устранить...
Стало зябко от ее правоты.
— Убить? — поежился я.
— Да — но как-нибудь по-хитрому. В последний момент, чужими руками. Сами они, де, выполнили все — и тут происходит нечто совершенно непредвиденное. Тут вариантов неисчислимое множество, на это, не сомневайся, они мастаки... Впрочем, — после неприятно для меня растянувшейся паузы добавила она, — это, пожалуй, для них тоже не самый блестящий выход. На такую накладку тоже могут посмотреть косо. Все-таки мне, знаешь, кажется, они выберут кое-что иное: чтоб и волки были сыты, и овцы целы.
— Овцы — это мы? — спросил я (признаться, с некоторой надеждой).
— Боюсь, в этой ситуации, — сказала она, — овцы — все. Ну, или — почти все.
— И до чего же они тогда могли, по-твоему, додуматься? Ты говорила еще про какой-то выход.
— Да... И если додумалась я — то почему бы не додуматься и им?.. Все просто: ни в коем случае ничего у нас не выведывая (да мы ведь и сами по сути ничего не знаем), выполнить задание и доставить нас всех, — уж не знаю, сколько нас таких, — на самый верх.
— Президенту?
— Получается, что так. И пускай он сам, если есть желание, узнаёт, что за тайна такая из тьмы веков — да на его седую голову. Всё! Высокое задание выполнено! Тут и награды не запозднятся... И...
— И ему крышка, — договорил я за нее. Чуть виновато добавил: — Просто — по твоей логике, так получается...
— А по-моему — вовсе нет, — сказала Лиза. — Эта Тайна как раз и рассчитана на власть имущих, на тех, кто может — хотя бы теоретически — на что-то повлиять. Она была бы бессмысленной, если бы всем тут же — «крышка»!
— Ну а Павел? — спросил я. — А Николай Второй? Если ты помнишь, оба они кончили...
— Нет, все снова же не так просто! — с жаром возразила она. — С ними все произошло далеко не столь мгновенно, и совсем иначе! Император Павел, если ты помнишь, царствовал после этого еще больше года, а Николай — тот и вовсе почти восемнадцать лет. Я думаю, проклятие Тайны, если оно в самом деле существует, на них не распространяется... Во всяком случае, распространяется в несколько ином смысле. Все дело, наверно, в том, как они этой Тайной распорядились. Ты, надеюсь, помнишь?
— Как?.. Да, пожалуй что — никак, — вынужден был согласиться я.
Она подхватила:
— Вот именно! Можно сказать, палец о палец не ударили! Отослали вперед на сотню лет: разбирайтесь сами!.. Может быть, они что-то смогли бы изменить в своей судьбе... Да, черт их побери, плевать на них!.. Не только в своей!... В судьбе страны!.. Мира!.. Если бы были не столь опасливы, если бы нашли волю на что-то решиться!..
Мысли мои были вязкими, как патока. Императоры и президенты как-то меньше меня сейчас волновали, чем эта крохотная прекрасная женщина, близкая, как дыхание, связанная со мной каким-то хитроумнейшим, трансцендентальным образом одной странной судьбой.
— И если бы ты... — сказал я, охваченный нежностью к ней. — Если бы ты могла им посоветовать... — Не знал, что продолжить, и только смог спросить: — О чем ты сейчас думаешь?..
Ожидал, что она снова заговорит о судьбе мира и о его спасении, но услышал в ответ:
— А смеяться не будешь?
— Я?!..
— Ты!.. Потому что я думаю сейчас... Ты не поверишь!.. О дырке в чулке!
— ?!..
— О том, что туфли тесные! — воскликнула она и, сняв одну туфельку с ноги, отшвырнула ее подальше в глубину склепа, где мы находились. — Им важно, чтобы модель была непосредственно от Диора, а остальное для них не имеет значения! Колодка, например!.. Говорю с тобой — и мучаюсь от боли!.. Посмотри, какая мозоль!
Я присел рядом на сундук и взял в руки ее прекрасную, миниатюрную щиколотку, затянутую в светлый шелк. Под чулком, действительно, взбухла водянистая мозоль, так что я не понимал, как она ухитрилась при этом довести меня до конца винтовой лестницы.
— Больно? — спросил я.
— Уже — нет, — сказала она.
— Если надо, я тебя понесу.
Лиза спросила:
— А куда?
— Тут есть другой выход?
— По-моему, должен быть, но я точно не знаю... И нога болит... Давай посидим...
С ней... Вот так, рядом... Ее нога на моих коленях... Боже, если есть еще какое-то представление о счастье!.. Как сейчас: молчать, сидеть...
Наверху, кажется, уже пришли к миру и теперь общими усилиями ломали потайную дверь...
Черт с ними! Не имело значения! Существовало только это крохотное «сейчас», крохотное — и бесконечное, забравшее в себя целиком...
— У нас несколько минут, скоро они сюда нагрянут, — сказала она. — Как думаешь, поищем другой выход или будем их дожидаться?
Я промолчал. Здесь, по крайней мере, хотя бы эти мгновения были целиком наши. Кажется, Лизе тоже не хотелось их обрывать.
— Может, — тихо спросила она, — хочешь еще что-то узнать обо мне?
— Не хочу... — сказал я.
Просто вот так сидеть, молчать. До скончания века, до гибели Вселенной...
— Нет. Наверно, хочешь. Спрашивай... А то несправедливо получается: я о тебе почти все знаю, а ты обо мне — по сути ничего. Кем я, например, была до того, как... Ну, до того, как влезла во всю эту историю?
— Ну, кем?.. (Видит Бог, ничего я не желал знать, кроме этой минуты, отрубившей все.)
— Шлюхой! Уличной девкой! — неожиданно зло выстрелила она. — Нужны другие синонимы?
— И этих тоже было не нужно, — сказал я. — Мне это безразлично.
Безразлично! Конечно же! Я был влюблен, и лишь сейчас в полную меру это осознавал... Бог ты мой! и ее нога в порванном чулке на моем колене!..
Ногу-то она как раз и вырвала. Уселась на сундуке, неприступная, как фараонесса:
— Нет! Я обязана сказать!..
Девятая глава
МЫ ПЛЫВЕМ ПО РЕКЕ. «СЕМНАДЦАТЫЙ». ОТКРОВЕНИЕ
1
Благоприятен брод через великую реку.
Из китайской «Книги Перемен»
— ...Во всяком случае — сейчас!..
Дальше она говорила быстро-быстро, не давая мне вставить слова:
— Я не знаю своих родителей... Господь им, конечно, судия... Детдомовская... Из-под Оренбурга... И все же каким-то чудом поступила в университет! Не где-нибудь — в Москве... Ах, Сережа, понимаю сейчас — рукотворное было чудо! Все у них, конечно, было вычислено заранее!.. И всегда они за мной приглядывали! Наверно, с самого рождения я была у них под колпаком!.. Когда меня исключили — просто не оказалось другого выхода!.. Ни денег, ни жилья... Один путь, некуда больше деться... Так оно и вышло... И тут вдруг сходу предлагают золотую клетку!.. Да такую!.. Ну, ты видел!.. Ниже падать мне было все равно некуда!.. И выше, наверно, возлетать...
* * *
— Черт!.. (Голос был Снегатырева.) Спичек, ясно, ни у кого?.. Некурящие все, туды-ть вашу!.. Любаня, давай ты первая, у тебя глаз позорче...
— Ага!.. Как что — так Любаня! Как сортиры чистить — тоже Любаня!.. А как насчет премии!..
— Ладно, ладно... (Это уже Орест Северьянович — медовым голосом.) Насчет сортиров отменяется...
