Олег Бажанов - На изломе
– Ты тоже считаешь, что все женские беды – от мужчин? – задал он вопрос Светлане.
– Это тебе Наташа говорила?
Иванов кивнул.
– Давай, Саша, мы как-нибудь потом подискутируем на эту тему, – она остановилась и протянула ему вскрытый конверт. – Я принесла тебе письмо…
«Здравствуй, Света!
Привет тебе с берегов реки Терек, что течет у подножия хмурых и суровых чеченских гор, передает твоя младшенькая непутевая сестра!
Как вы там поживаете? Как себя чувствует наша любимая мамочка? Поцелуй и обними ее за меня. А как там ведет себя мой самый дорогой, мой самый любимый зайчик – моя доча Наденька? Скучаю по ней очень. Постоянно смотрю на фотографии. Выросла, наверное, без меня. Считаю деньки, когда, наконец-то, ее увижу. Скажите ей, что мамочка скоро приедет и привезет много-много подарков. Мамочка ее очень любит! Вспоминает ли она меня? Скучает ли? Пусть подождет еще чуть-чуть.
У меня все нормально. Меньше месяца осталось до конца командировки. Сама жду не дождусь, когда уже увижу всех вас. Очень надеюсь, что выплатят «боевые», как положено. Хоть тогда не зря все это. Но нашим офицерам, что отбыли в прошлом месяце, до сих пор не заплатили. Мне мой Андрей Валентинович письмо прислал. Клянется в вечной любви. Зовет к себе. Спрашивает, почему не пишу? А что я ему напишу? Я ему все по телефону сказала. Не верит. И напрасно. Я уже все решила.
Знаешь, Светка, и ты сразу не поверишь: нашелся человек, с которым мне хорошо. Я, сама не желая того, неделю назад одного майора-вертолетчика охмурила. Еще при первой встрече на аэродроме я на него внимание обратила: смотрю, улыбается красавчик, в глаза заглядывает, но без всяких намеков. День был очень тяжелым. Грубо что-то я ему тогда ответила, как обычно могу. А он спокойно так говорит: «Нравишься ты мне…», и чувствую, как от звука его голоса, вроде, как-то легче стало. Понравилась мне и его улыбка. И взгляд такой открытый. Запомнилась мне эта его фраза, долго из головы не выходила. Не видела я его несколько дней, но вспоминала, думала о нем. Стала узнавать: кто он, где он? Разузнала через его друга. Помнишь, я тебе рассказывала про Мишу Ковалева? Это тот врач, который пытался за мной ухаживать. Замуж еще предлагал. Ну, я так аккуратненько у Ковалева про этого майора все повыспросила. Он же нас и познакомил потом. Я очень обрадовалась при следующей встрече, но держала себя в руках. Хотела ему понравиться. А он никаких попыток познакомиться ближе и не сделал. Даже свидания, как все, не назначил. Я разозлилась: неужели не нравлюсь? Ну, думаю, держись, вертолетчик! Сколько можно от ухажеров отбиваться, почему бы и самой не поиграть? Парень-то видный. А там посмотрим. Может быть, пофлиртую и брошу парнишку, чтобы знал, как задаваться. А может, и посерьезней закручу. Но не выходил из головы у меня этот вертолетчик, хотя я пыталась убедить себя, что это временное затмение, что скоро все пройдет. А через два дня он позвал, и я побежала. Представляешь, как дура побежала! И на первый взгляд, вроде ничего особенного в этом майоре нет, но – орел! Теперь я как усмиренная дикая лошадка имею своего хозяина. Не веришь? Правда. И никто мне больше не нужен. А мне с ним хорошо, Светка! Часто о нем думаю. Только вот рассказать ему всего не могу. А врать не хочу.
Часто представляю, как идем мы втроем: он, я и Надюшка по нашему парку, я держу его под руку, Надюшка впереди бежит – смеется! Мы – семья. Хорошо бы! Ничего больше и не надо в жизни! Из Саши неплохой отец получится. Конечно, он – не Денис. Денис – атлет, красавец. Дениса я любила, и, наверное, не все еще прошло. И все-таки, он – отец Надюшки. Если бы не его вторая семья, может быть, и простила бы я его тогда, и пошла бы замуж. Но это, наверное, все уже в прошлом.
Теперь пишу по порядку. Зовут моего летуна Сашей, он – командир звена вертолетов. Ему тридцать два года. Правда, был женат, сыну полтора годика. Уже больше года, как в разводе. Говорит, что жена ушла, потому что был виноват. Честно признался, что изменял. Сожалеет. Несмотря ни на что, хорошо мне рядом с ним, спокойно. Никто и не нужен. Кажется, так бы до конца своих дней и прожила за ним как за каменной стеной. И, наверное, когда-нибудь полюбила бы за его надежность, открытость. Что еще надо женщине? Только позовет ли он меня замуж? Это – вопрос. Знаю, что нравлюсь я ему. А что дальше? Вся наша с тобой арифметика про мужиков тут разломалась. Не могу и не хочу я ему голову морочить и мучить его не хочу. Нравится он мне. Сама жду каждой встречи. Хочу снова в глаза ему посмотреть, голос его услышать, руки его сильные почувствовать. Ты не можешь себе представить, Света, как здесь хочется быть просто женщиной. И пусть будет все, как будет! Может быть, сам замуж позовет? Думала об этом. Замуж за него хочу. Я ему самой лучшей и верной женой стала бы.
Встретимся, я много еще о Саше расскажу. Может, приедем вместе, и ты его увидишь, сама все поймешь. Вообще, мне столько тебе еще надо рассказать! В письме все и не поместится.
А вообще, Света, мне, наверное, надо чувствовать себя очень счастливой? Я ведь знаю, что нравлюсь ему. Хочу надеяться, что он ко мне относится серьезно. Только теперь я поняла, что настоящее предназначение женщины – ждать своего единственного мужчину. Для Саши я научусь этому. Я очень хочу научиться ждать, быть верной женщиной, супругой, заботиться о своем единственном мужчине, думать о нем, просыпаться и засыпать рядом, мечтая быть вместе. Это так прекрасно! Наверное, только после встречи с Сашей я поняла, как неправильно живу! Даже страшно стало. И я обязательно полюблю его, он даже не узнает, что я его не всегда любила. Света, боюсь, а вдруг все это завтра кончится? Нет, не кончится. Так не может случиться! Я надеюсь, что он меня любит! И когда он мне скажет об этом, тогда мы начнем жить только друг для друга. Я никогда не позволю ему меня бросить.
А еще он мне читал свои стихи и пел свои песни. Они у него красивые и умные.
А еще он очень смелый и дерется как настоящий мастер. Он заступился за мою подругу Ирину (я тебе о ней писала). Теперь она в Саше души не чает. И вообще, мне не нравится, что на него другие заглядываются. Есть у меня еще одна подруга – Тамара. Про нее ходят легенды как о непреступной крепости. А тут она говорит мне: «Смотри, не потеряй, а то подберу». Представляешь? Это про Сашу. Постараюсь не потерять. И я помню о твоей науке, постараюсь обеспечить ему нескучные условия существования: и ревновать заставлю, чтобы дорожил, и добиваться, чтобы ценил. Но и любить заставлю. Ты меня знаешь!
Когда приедем, смотри, Светка, сама не влюбись в моего Александра. А то ведь я твою красоту подпорчу, не посмотрю, что родная (шучу).
До скорой встречи, сестренка. Поцелуй за меня Надюшку и маму. Может, удастся еще позвонить.
Наташа».
Иванов перечитал письмо несколько раз. Вглядываясь в любимый почерк, он держал в пальцах драгоценный листок бумаги как тоненькую нить из прошлого, из счастливого недавнего прошлого, еще теплого, еще осязаемого, нить, которая вот-вот оборвется, если только он выпустит листок из рук. Не любила! Но ведь хотела любить! А чувства к Денису? Не все в жизни просто объяснить. С этим уж как-нибудь бы разобрались. Если б только Наташа жила!
Света молча стояла у окна и, не мигая, смотрела в темноту. Потом Наташиным голосом тихо произнесла:
– Вот вы и приехали. Вместе…
– Знаешь, – признался ей Иванов, – а я тогда, в последний наш вечер, решил, что сделаю Наташе предложение, скажу, что люблю… при следующей встрече. Но только следующая встреча… – Иванов не закончил. Он снова упал лицом в подушку. Он снова хотел ощутить запах Наташиных волос.
– Выпьем? – предложила Светлана, повернувшись от окна и посмотрев на Иванова.
– Выпьем. – Иванов сделал попытку подняться.
– Посиди. Сейчас принесу. – Светлана, стуча каблучками, быстро вышла из комнаты.
Она скоро вернулась, в руках у нее была початая бутылка водки и два стакана. Иванов разлил. Пили стоя.
– Светлая память тебе, сестренка! – Светлана поднесла к губам стакан.
Иванов выпил молча.
– Я побуду с мамой. Если что, зови. – Света положила руку на плечо Иванова. – Держись, Саша.
– И ты держись.
Света не забрала Наташино письмо. Перечитывая его раз за разом, остатки водки Иванов допил один. Поднимая стакан за стаканом, он каждый раз не стеснялся слез. Он плакал от бессилья что-то изменить, жестокой несправедливости этого мира. Затем провалился в тяжелый сон.
Александру снились кошмары: страх, грохот, обжигающий огонь вокруг и тупая боль. Потом пустота. «Это смерть», – понял Иванов.
– Наташа! – закричал он.
– Наташа! – отозвалось эхо в неожиданно наступившей глухой тишине.
Иванов стал проваливаться в черную бездонную пропасть.
– Наташа! Наташа! – в окружающей жуткой пустоте отражался со всех сторон чужой металлический голос.
– Наташа! – снова закричал Иванов и вскочил с кровати, сбрасывая остатки кошмара. Сердце бешено колотилось в груди. Во рту пересохло. Хотелось пить. Стерев со лба холодный пот, Иванов пошел по направлению к кухне.
