Андрей Мартьянов - Проект Германия
— А если без брехни? — осведомился я.
В немецком языке имеется много очень прекрасных слов для того, чтобы как следует оскорбить человека, задев его самые личные чувства.
Шпеер молчал, только покачивался, как былинка на ветру. Ветер, кстати, усиливался — близился вечер.
— Послушайте, капитан Шпеер, если вы не скажете мне правду, я просто пристрелю этого парня, — я тронул пистолет. — Мне ведь всё равно. Мое задание — найти капитана Эрнста Шпеера. А его, — я кивнул на «Шульца», — я могу заменить кем угодно.
— Разве вы не всех нас собираетесь?.. — пробурчал рыжий Кролль.
— Настаиваешь? — осведомился я.
Кролль замолчал и прижался к Шпееру, как побитый щенок.
Да. Здесь капитан не соврал — Кролль точно из его экипажа.
— Меня зовут Фридрих фон Рейхенау, — неожиданно заговорил бледный молодой человек. Голос его ломался и дрожал.
— Надо же, какая знакомая фамилия, — протянул я. — Где-то я ее слышал, а?
— Вы отлично знаете, где ее слышали, — вступил Шпеер. — Перестаньте издеваться. Делайте то, зачем приехали.
— Я и делаю, — ответил я. — Выясняю личности. А издеваетесь вы над собой сами. Ваш отец, Фридрих, вовремя умер, иначе его бы повесили как военного преступника. Но у нас говорят, что сын за отца не ответчик. Теперь вот что: полезайте в «виллис».
— Нет уж! — завопил мой сержант. — Полную машину вшей мне напустят!
— На морозе вши передохнут, — сказал я безжалостно. — Вы же видите, товарищ Гортензий, что эти люди находятся в состоянии крайнего истощения. Их надо транспортировать как можно быстрее.
— Ладно, упихивайте своих драгоценных фрицев, — пробурчал Гортензий.
«Виллис» сорвался с места. Вырезанная из газеты фотография Альберта Шпеера осталась темнеть на снегу.
* * *Утро третьего февраля сорок третьего года выдалось не такое свирепое, как предыдущие: всего двадцать градусов ниже нуля. Погода стояла ясная — солнце, безветрие.
Иностранные журналисты должны были прибыть на аэродром Гумрак в четырнадцать ноль-ноль. Ну, «ноль-ноль» — это так, для красного словца. На самом деле ждать пришлось до вечера.
Кроме меня, иностранцев встречало еще несколько человек, в том числе переводчик с английского — специально выписанный преподаватель из Ленинграда, в пальто с каракулевым воротником и каракулевой шапке. Шапка была ему велика, и он постоянно ее поправлял.
Переводчик ворчал, что «намерзся в Ленинграде на всю жизнь» и что «нет больше сил торчать на холоде», хотя на самом деле мы сидели в теплой столовой для летного состава и пили чай. Раздатчицы жалели ленинградца, совали ему сахар, который он шумно разгрызал длинными желтыми зубами.
Меня два дня назад опять вызывал командующий Шестьдесят четвертой армией.
— Наслышан, как ты своего тифозного фрица отыскал, — сказал генерал-лейтенант Шумилов. — Молодец.
— Это не я молодец, это доктор Шмиден, — признал я. — Он Шпеера вспомнил.
— Он что, всех своих больных помнит? — удивился генерал-лейтенант.
— Не знаю, товарищ командующий. Но он в принципе мужик что надо, — сказал я. — В своем деле ас и вообще — с пониманием. За Шпеера, кстати, десять ящиков тушенки затребовал.
— Не жирно ему будет — десять ящиков за одного фрица?
— Он ведь не для себя…
— По вашему мнению, надо удовлетворить?
— Если есть такая возможность — надо.
— Так это всё равно капля в море, — возразил командующий.
— Иногда капли достаточно, чтобы человека спасти.
— Вы, товарищ лейтенант, фрицев за людей считать начали? — прищурился командующий.
— С тех пор, как мы их побили, я их постоянно за людей считаю, — ответил я. — Мы на эту тему уже беседовали. Насчет того, что я не страдаю излишней ненавистью к противнику.
— Ладно тебе, Морозов, — вздохнул генерал-лейтенант. — Не придирайся к словам. Скоро тебе представится хороший случай понаблюдать этих «людей» во всех подробностях. Вот и уточнишь впечатления.
Я насторожился:
— Другое задание? Мамаша Шпеер отменятся?
— Не надейся, — генерал-лейтенант закурил, протянул мне пачку. — Не отменяется. А вот скажи мне, Морозов, если бы ты был канцлером Германии, — отпустил бы ты свою родную мать в Россию?
— Я же не канцлер, товарищ командующий.
— Это тебе повезло, Морозов, что ты не канцлер, — проговорил Шумилов. — Ну так я тебе скажу. Естественно, Шпеер без личной охраны ее к нам не отправил.
— Логично.
— Да погоди ты — «логично»! — с досадой отмахнулся командующий. — Как, по-твоему, кого он приставил ее охранять?
Я стал думать. Посылать с фрау Шпеер целый взвод — жирно, да и без толку. Взвод здесь покрошат — не заметят. Нет, к ней человек двух приставили, не больше, — какие понадежнее.
— Думаю, это пара офицеров ихней госбезопасности, — предположил я.
— В правильном направлении мыслишь, товарищ Морозов, — одобрил командующий. — Но в обстановку проникаешь недостаточно глубоко. Если Шпеер пришлет сюда двух каких-нибудь эсэсовцев, то наши их не сходя с места повесят. И не обязательно за шею.
— Значит, люди не из госбезопасности, а из Вермахта, — сообразил я. — Такие, которые могут гордо объявить, что они, мол, простые солдаты Германии и честно сражались за фатерлянд.
— Близко, — кивнул Шумилов. — Ладно, слушай. По нашим данным, это офицеры Люфтваффе — обер-лейтенант Шаренберг и капитан Геллер. Оба асы, креста ставить некуда. Орденов — перечень едва не на две страницы. С одной стороны — красивая декорация для дамы, а с другой — если вдруг неприятный инцидент, они смогут ее защитить, все-таки не хрен собачий, а боевые офицеры.
— Так ее и я смогу защитить, — напомнил я.
— С немецкими летчиками будешь в этом смысле сотрудничать, — приказал командующий. — Любить их не обязательно.
— Да какое может быть «любить», когда они в сорок первом… — начал было я.
— Кстати, — перебил Шумилов, — оцени, до чего тонкая штучка этот Альберт Шпеер — если, конечно, это его идея, а не кого-то шибко умного из его окружения. Оба — и Шаренберг, и Геллер — истребители. Воевали, вроде, не здесь, а в Африке. Мол, они-то честно бились с противником один на один, а мирное население штурмовали другие…
— Будто истребители штурмовкой не занимались, — проворчал я.
— Про это сделаем вид, что забыли, — предупредил генерал-лейтенант. — С нашей стороны, кстати, тоже произведен удачный ответный ход.
Я уже свыкся с информацией про двух зверюг из Люфтваффе и решил было, что это всё, ан нет, у родного командования всегда найдется для тебя еще что-нибудь вдогонку.
— Выпьешь? — предложил Шумилов.
Я кивнул и сам разлил по стаканам водку.
Генерал-лейтенант быстро опрокинул стакан. Горло У него дернулось.
— Они прилетают из Швеции в Москву втроем: фрау и оба ее фрица. Там их встречает и в дальнейшем сопровождает полковник Чесноков, из Управления Особых отделов. Слыхал про такого?
Я помотал головой.
— Пей водку, товарищ лейтенант.
Я послушался и разлил еще.
Командующий потер глаза ладонью.
— Чесноков — любопытнейшая личность. Тебе полезно будет с ним познакомиться. Его называют Три Полковника. Неужели не слыхал?
— Нет, товарищ командующий.
— Чесноков был полковником еще в царской армии, — сказал Шумилов. — Быстро выслужился во время империалистической. Сейчас ему лет шестьдесят… Революцию встретил где-то в Галиции. Он и раньше недоволен был порядками в старой армии, открыто высказывался против тупости командования, неумелого использования техники… В семнадцатом вместе с солдатами перешел на сторону восставшего народа. В РККА с восемнадцатого года. Участвовал в обороне Царицына, под командованием товарища Сталина…
Он замолчал, пожевал губами.
— В тридцать четвертом Чесноков был разжалован и два месяца провел под арестом. Восстановлен. В тридцать восьмом история повторилась и снова ненадолго, органы разобрались, отпустили. Звание полковника ему вернули, почитай, в третий раз. Поэтому — Три Полковника.
— И зачем такой человек будет сопровождать фрау Шпеер? — спросил я.
— Все, свободен, лейтенант, — оборвал меня командующий. — Зайди на склад, распишись там за ватник и валенки. Добыли для тебя маленький размер.
— Это не для меня, — сказал я, отсалютовал и вышел.
…Самолеты из Москвы приземлились на аэродроме Гумрак, когда уже начинало темнеть. Сразу стало шумно и людно. Корреспонденты вышли на поле, не прерывая разговора, начатого еще в самолете. Они оживленно галдели по-английски. Их было шесть человек.
Преподаватель из Ленинграда сразу расцвел улыбкой и устремился к журналистам. Затарахтел, размахивая руками. Они сперва остановились, удивленные таким напором, затем рассмеялись, обступили его, весело и покровительственно похлопали по плечам. Вся группа, бурно общаясь, покатилась в сторону столовой для летчиков.