Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров
Разливать щи подскочил Савелий. Первым миску со щами получил Иванов, себе Сява налил последнему, чувствовалась выучка. Разлил профессионально, поровну. Иванов поднял тост:
— Господа, пью за успех нашего безнадёжного дела! Пусть у нас всё получится, и нам за это ничего не будет!
Чокнулись, выпили. Дальше каждый наливал себе сам, в меру желания и возможностей. Щи были жирные, в гречневой каше мясо встречалось чаще крупы, а кисель, хоть и картофельный, но, как и обещалось, сладил. Наелись так, что не было желания вставать из-за стола.
— Что-то уже не верится в те ужасы, о которых ты рассказывал. Про голод и всё такое, — похлопал себя по заметно округлившемуся животу, Петров.
— А водка хорошая, — посмотрев на свет бутылку, сказал Сидоров, — и пьётся хорошо, и с трёх стаканов, как огурчик себя чувствую.
Иванов отодвинул от себя опустевшую миску, и сказал заговорщицким шепотом: — Я вам открою военную тайну, только вы никому не рассказывайте. Эта водка и наша – две разные вещи. Нашу гонят из опилок, а эта из пшеницы.
— Опять не сходится, — Петров, видимо, решил не отступать, — жрать нечего, а пшеницу на водку перегоняют.
— Ты всё пытаешься мыслить государственной категорией, — ответил Иванов, — да, во всем государстве голода нет, а вот именно эта крестьянская семья, голодает. А что далеко за примерами ходить. Слышали, Кирилл письмо читал? Этого Митрофана прошлой весной в солдаты взяли, где-то на Кавказе служит. Кормильца забрали, а ни пенсии, ни пособия не дали. Так вот, встречаю как-то его мать. Остановились.
— Здравствуйте, барин, — кланяется.
— Здравствуйте. Откуда и куда?
— В "кусочки" ходила. У невестки была. Мальчик-то помер.
— Как помер?
— Помер. Есть нечего. Ну, да оно лучше, все же жить легче.
Я чуть не упал. Представляете? Ребёнок умер, и это воспринимается как избавление от лишнего рта. А ты говоришь – "Не верится!". У Максакова был хлеб, только не задаром, а за работу. А мужика в армию забрали, некому взять в долг хлеба и малец умер. Может, и обошлись бы в прошлом году без меня, раньше ведь обходились, просто всё это лето на Максакова бы работали, а свои наделы – побоку. И опять без хлеба. А так, Максаков свой хлеб, оставленный для крестьян, сдал на винокурню, а крестьяне все лето на себя пахали, даже все общинные земли, заброшенные, подняли. Удачный год – и урожай, и много посеяли ржи, и много скосили сена – кормов для животных много.
— А с Максаковым всё-таки нехорошо вышло, — вставил Петров.
— Не я виноват, вот тому, кто придумал такую систему, или-или, тому бы… и пооткручивать, всё, что откручивается.
— Это ты зря, система формировалась веками…
— Да я не про времена царя Гороха, я про "Положение", когда было заложено противостояние. Семнадцатый год вырос из семечка, посаженого в шестьдесят первом. Не было бы конфликта, Владимир Ильич спокойно бы умер от сифилиса в Вене. Может даже, и в двадцать четвёртом году.
— Я тебя понял, — Петров оценивающе глянул на Иванова, — и как ты хочешь исправить положение? На данный момент, как я понял, всё в завале. Весь мир насилья разрушить тебе почти удалось, не до основанья, слава Богу, а что затем?
— Для этого мы и пригласили Акакия Анисимовича. Он уже много раз мне помогал.
Староста спокойно слушал "барские" разговоры и не встревал. Он обедал без вина, и сейчас потихоньку попивал киселёк. Услышав последнюю фразу Иванова, поставил кружку на стол и согласно кивнул.
Иванов повернулся к старосте: — Анисимыч, сколько сейчас земли приходится на ревизскую душу?
Староста ответил сразу: — Одна десятина и сто семьдесят сажон.
— Минуточку, у нас все ходы записаны, — "включил мозги" Петров, — ты же говорил, по четыре десятины давали.
— Правильно говорил, — улыбаясь, покивал головой Иванов, — по четыре и давали. В 61-м году. А родилось мужичков с того времени? Сейчас не так, как у нас: двое родились, трое умерли. Ныне наоборот. Плюсуй женский пол. Их не считают, но они тоже живут и едят.
— Вот оно что, — хлопнул себя по коленям Сидоров, — один раз дали на общину и всё, как хотите, так вертитесь?
— Именно, и вот что интересно, разрешили каждые 8-12 лет делать так называемый "передел" наделов, то есть пересмотр количества земли в зависимости от изменения тягловых душ в семье. Но общее количество земли-то не меняется. Своеобразный "Тришкин кафтан". Постоянное число делим на всё большее количество мужиков. Крысиные хвостики и получаются.
Иванов достал из внутреннего кармана жилетки несколько стандартных листов бумаги, сложенных вчетверо, и разложил их на столе.
— А вот что в Положении, — Николай постучал пальцем по бумагам, — написано по этому поводу, пункт 8, – и с выражением прочитал: — Помещики, наделив крестьян землёй, в постоянное пользование, не обязаны впредь, ни в каком случае, наделять их каким бы то, ни было, сверх того, количеством земли. Конец цитаты.
— Ну-ка, ну-ка, что за хретотень? — Петров потянулся к бумагам.
— На, изучай матчасть, — Николай пододвинул к нему пару листков, — Лёша, тебе дать?
— Не, мне не надо, — отрицательно качнул головой Сидоров, — я, и так тебе верю, что все они жулики.
— Ладно, а теперь самое главное, держитесь за воздух, — Иванов кивнул на старосту, — они ещё крепостные.
Сидоров непонимающе на него посмотрел, а Петров, углубившись в чтение, фразу не дослышал: — Что?
— Читай, читай!
Петров дочитал и с силой втянул воздух через зубы: — Ссс…собаки! Анисимыч, выкупленные наделы в селе есть?
Староста внимательно посмотрел в глаза Петрову и отрицательно качнул головой.
— А куда вы на барщину ходите?
— Стоп, стоп, не спеши, барщина три года назад заменена оброком, — пояснил Иванов.
— А оброк сколько?
— Восемь рублей с тягла, — степенно ответил староста, — да подушной подати один рубль пять копеечек, да с каждой десятины двадцать пять копеечек.
— Это он про налоги. Подушный берётся со всех, и с женщин тоже, и земельный налог.
— Про налоги потом, — Петров отмахнулся, — налоги платить надо, — а вот про землю интересно. Восемь рублей нынешних, это сколько наших?
— Брежневских?
— Не тупи, ещё Павловские вспомни. Наши, современные.
— В чем тебе пересчитать, в золоте?
— Хоть в рваных… носках.
— Не скажи, по-разному получается. Для правильного подсчёта среднюю корзину придумали.
— Какая корзина, какое золото? — Петров нетерпеливо постучал пальцами по столу, — по хлебу давай посчитаем.
Иванов перевернул листик с текстом Положения, и достал карандаш.
— Бородинский у нас стоит плюс-минус пятнадцать рублей четыреста грамм, один фунт. Сколько фунт ржаного печёного хлеба стоит, Анисимыч?
— Четыре копеечки.
Иванов почёркал на листе: — По хлебу нынешний рубль – 375 наших, восемь рублей – три тысячи.
— В месяц?
— В год.
— Фу! — шумно выдохнул Александр, — немного, в принципе. Может и не стоит лезть на броневик?
— Плюсуй ещё столько же остальных налогов, и получишь, сколько платит семья.
— Ну и что? Сколько там получатся? Я за коммуналку больше плачу.
— А почему ты с собой сравниваешь? Твой уровень – примерно надворный советник, получает жалованья около ста рублей в месяц. Так надворные советники и не голодают.
— А у крестьян сколько получается?
— Не смеши. Кто же это посчитает? Нет статистики. Только в кусочки ходят и дети умирают.
— Понятно, Анисимыч, сколько гектар сможет обработать крестьянин?
— Сколько десятин поднять? — поправил привычно Иванов.
Староста немного подумал: — Если две лошади, то за посевную десятин пять поднять сможет.
— Вот я и хочу, — медленно проговорил Иванов, — взять свою землю, добавить землю Максакова и дать крестьянам. Где-то по пять десятин и будет. И посмотреть, что выйдет.
— Сразу могу сказать, что выйдет, — Петров поиграл желваками на щеках, — выйдет боком эта затея. И закончится судебным процессом.
Он поднял руку, останавливая готового возразить Иванова: — Ты подумай вот о чем. Система, как я понял, заключается в следующем. Россия аграрное государство. Основное поступление валюты от продажи зерна. Земля под товарное зерно у помещиков. В комплект к помещичьей земле идёт крестьянин, который должен её обрабатывать. А ты берёшь, и выбиваешь краеугольный камень из-под здания империи. Из-за одного кирпичика государство не рухнет, но пришлёт бравого поручика с командой не менее бравых гвардейцев, который прекратит это безобразие, а старосту погонит в Сибирь, чтобы другим неповадно было. Ты пойми, что вывозится не лишний хлеб, а необходимый для пропитания. Гординская община готова поставлять товарное количество хлеба, сопоставимое с тем, что поставлял Максаков? То есть выращивать столько зерна, чтобы хватало и самим, и на продажу государству, в объёмах, которые нужны государству? Тогда гуд. А если нет? Под монастырь мужиков подведёшь.
