Учитель. Назад в СССР 4 (СИ) - Буров Дмитрий

Вместо межкомнатных дверей, у меня, впрочем как и во всех сельских домах, висела плотная занавеска. Митрич суетливо выдвинулся вперед, отодвинул ткань и придержал рукой, чтобы полог не упал на голове. Я шагнул в комнату, донес Лизавету до кровати и аккуратно опустил обморочную на покрывало. Сам присел рядом, на край.

— Ну, чего там, Ляксандрыч? — распереживался Митрич.

— Разберемся, — ответил я. — Не шумите, Василь Дмитрич, будем слушать. Как по мне, пациент скорее жив, чем мертв, — равнодушным тоном ответил я. — Но ежели чего, думаю, Степанида Михайловна домовину мне одолжит, как думаете? Я ей потом новую куплю.

— Гроб что ли? Дык одолжит, чего ж не одолжить, — растерянно пробормотал дядь Вася, но потом заметил, что я улыбаюсь, шутку оценил и поддержал. — Стеша баба хозяйственная, у нее и загробное одеяние заготовлено, и подушечка пошита. Кружавчики видал какие? Так-то она сама вязала. И кладбище у нас хорошее, тихо там, спокойно. Река далеко, по весне не топит, — Митрич принялся перечислять достоинства жеребцовского погоста.

— Да вы что? — наигранно удивился я, внимательно наблюдая за неподвижным красивым личиком. Лицо Бариновой в какой-то момент дрогнуло, ресницы затрепетали, но Лизавета сдержала свой порыв и продолжили старательно притворяться.

Я усмехнулся и продолжил сверлить гостью взглядом. Митрич продолжил расписывать прелести местного кладбища, обещая лично выбрать «сухое, светлое местечко» и выпросить у своей «бабки самые красивые цветы на гробничку», чтобы «и глаз радовали, и цвели с весны по осень».

Митрича я не перебивал, слушал и внимательно наблюдал. Реакции ноль, только щеки слегка порозовели, видимо, от словесного воздержания. Думаю, Лизавете очень хотелось высказать болтливому соседу все, что она о нем думает, но обморочное состояние оказалось важнее. Ладно, приступим к медицинским процедурам.

Я принялся осторожно похлопывать Лизу по щекам. Но упрямая Баринова продолжала возлежать на подушках, бледная и неподвижная, никак не реагируя на мои пощечины. Голова девушки безвольно каталась по подушке, но бывшая невеста упрямо отказывалась открывать глаза.

— Померла? — чересчур радостным тоном поинтересовался Митрич, подходя поближе.

По телу Лизы прокатилась легкая дрожь, пухлые губы на секунда гневно сжались, но тут же расслабились.

— Вроде нет, сейчас проверим, — хмыкнул я.

Я прижал два пальца к шее, проверяя пульс. Понятное дело, и пульс присутствовал, и дышала обморочная слишком ровно для потерявшей сознание. Проверив пульс, обхватил пальцами тонкое женское запястье, принялся считать, чтобы убедиться, мне не показалось и девица действительно притворяется.

— Переходим к плану Б, — я поднялся с кровати и пошел к шкафу, вспомнил, что аптечка осталась на кухне и отправился за ней.

— Это чего за план-то такой, а, Ляксандрыч? — удивился Митрич, топая следом.

— Хороший план, дядь Вась, надежный, — доставая бутылек с нашатырем, объявил я.

— А-а-а-а, вижу, сынок, и верно, хороший план, — хихикнул сосед. — Поможет?

— Вот сейчас и проверим,.

Мы вернулись в комнату. Я снова опустился на край койки, отвинтил крышечку, поднес флакон с девичьему носу. Ноздри дрогнули, глазные яблоки задергались под закрытыми веками, даже пара слезинок скатилась по щекам, но упрямая столичная штучка по-прежнему лежала неподвижно якобы в глубоком обмороке.

— Ишь ты, кремень девка-то, — одобрительно хмыкнул Митрич.

— Так, Василь Дмитрич, а ну-ка, принесите, пожалуйста, кружечку холодненькой водички. Сейчас будем приводить нашу спящую красавицу в состояние стояния простым народным средством, — громко и четко попросил я дядю Васю.

— Это я сейчас, Ляксандрыч, с нашим удовольствием. Это я мигом, — засуетился Василия Дмитриевича, метнулся в кухню и загремел железной кружкой по стенкам железного ведра.

Ведро с чистой колодезной водой всегда стояло у меня на кухне, прикрытое крышкой. Я внимательно наблюдал за лицом Лизаветы, вслушиваясь в звуки раздающиеся с кухни. Веки девицы дернулись, но страдалица тут же постаралась замереть. Через полминуты дядь Вася нарисовался в комнате и протянул мне кружку с водой. Я внимательно посмотрел на Лизу, заметив, как дрогнули девичьи ресницы, чуть проявился румянец, но Баринова продолжала изображать глубокий обморок.

«Ага, красавица, — ухмыльнулся я про себя. — Наблюдаешь, да, слушаешь? Думаешь, что же я буду делать дальше? Ну, извините, дорогая Елизавета Юрьевна, я не Иван Царевич, а вы не спящая красавица, чтобы я вас тут поцелуями будил».

— Ну что, Митрич, сейчас ты увидишь чудо.

— Это какое-такое чудо, Ляксандрыч? — заинтересовано спросил дядь Вася, подходя поближе.

— Как друг спасает жизнь друга, — хмыкнул я, набрал побольше воды в рот и со всей силой молодого сильного организма фыркнул влагой на лицо Лизаветы. В последний момент Баринова, видимо, что-то почувствовала и распахнула ресницы, так что вода попала непосредственно в глаза тоже.

— Ай! Егор! А-а-а! Да как ты… Как ты… Какого! Егор, как ты мог? — завизжала Баринова, подскакивая на кровати, размазывая тушь по щекам.

Но только я раскрыл рот, чтобы поздравить Лизу с благополучным выздоровлением ноги, как буквально в ту же секунду после водной атаки Елизавета застонала, схватилась за ногу, заохала и демонстративно упала на подушки.

— Ой-ой-ой, — негромко застонала Баринова, закатывая глаза. — Его-ор, мне плохо, у меня очень болит нога, дергает очень, — продолжала стенать Елизавета.

Мы же с Митричем с невозмутимым видом наблюдали за спектаклем. Уверен, поврежденная нога не была домашней заготовкой, случилась импровизация, но какая талантливая игра. Дядь Вася аж прицокивал от удовольствия.

— Водички? — любезно предложил я.

— Что? — вскинулась Лиза, распахивая ресницы.

— Водички говорю, налить? Глядишь, полегчает.

— Егор! — прошипела Лиза. — Какой ты стал… невозможный!

— Не люблю, когда мне врут. Успела забыть? — поинтересовался я.

— Но у меня правда болит нога! — воскликнула Лизавета со слезами в голосе. — Честное слово.

— Ага, верю, — хмыкнул я, начиная раздражаться. — Можешь заканчивать цирк с конями, сегодня переночуешь у меня.

Глаза Бариновой обрадованно вспыхнули, губы дрогнули в улыбке.

— Рано радуешься.

— Так это, Ляксандрыч, ты чего? — удивился Митрич. 0 Говорю же, моя бабка рада будет. Да и постелю мы хорошую выделим. Опять жеж перина мягкая, подушка на гусячьем пуху. Все как у людей, ты не сомневайся, сынок. Приютим твою зазнобу, — заверил дядь Вася.

— Не зазноба она мне, дядь Вась. А за беспокойство спасибо, Василий Дмитриевич. Только боюсь, намаетесь вы с капризной столичной штучкой, — ухмыльнулся я, наблюдая за тем, как меняется лицо Елизаветы.

Поначалу, когда Митрич запел песню о ночевке в его оме, Баринова аж скривилась и раскрыла рот, чтобы продолжить концерт. Но тут я отказался и довольная потерпевшая расслабленно откинулась на подушку, удовлетворенно прикрыв ресницы.

— Остаешься до завтра. Утром провожу тебя на автовокзал, посажу на автобус и чтобы больше я тебя в своей жизни не наблюдал. Ясно?

Очень хотелось в душ и спать, даже есть уже не хотелось, настолько меня утомило присутствие незваной гостьи. Черт и выспаться завтра не получится, надо д ухода в мастерские выпроводить Баринову из села, чтобы точно не вернулась под предлогом опоздания на автобус.

— Егор, пожалуйста, давай поговорим, — взмолилась Лизавета, приподнявшись на локтях.

— Обязательно поговорим, — согласился я.

— Только, пожалуйста, пускай он уйдёт, — пролепетала Баринова, ткнув наманикюренным пальчиком в сторону Митрича, который уже разместился на стуле возле окна, ожидая продолжения спектакля.

— Так я чего, я и пойду тогда, — расстроенно засуетился дядь Вася. — Раз у вас тут всё сладилось, — Василий Дмитриевич хитро мне подмигнул

Я не стал его разубеждать, все равно на селе каждый придумает свою историю и поделится с соседом.