Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич
— Надя, дай почитать!
Сразу несколько рук потянулись к газете.
Комсорг класса их решительно оттолкнула.
— Позже почитаете, — ответила Надя-большая. — Сейчас урок начнётся.
Будто в подтверждение её слов у нас над головами надрывисто задребезжал звонок.
— Блин, не успели, — выдохнула Иришка Лукина.
На уроке истории я снова озадачил свою виртуальную помощницу:
«Эмма, найди мне статью „Комсомолец-герой“ из февральского номера кировозаводской газеты „Комсомолец“ за февраль тысяча девятьсот шестьдесят шестого года».
«Господин Шульц, к сожалению…»
«Понял, Эмма. Спасибо».
После урока истории мои одноклассники не разбежались из класса по своим делам, как это бывало обычно. Едва ли не строем они прошли к кабинету литературы, стали группой около пока ещё запертой двери в классную комнату. Окружили сжимавшую в руках газету Надю Веретенникову. В общую группу влились и Лёша Черепанов и Иришка Лукина. Лишь я один стоял чуть поодаль от одноклассников: в паре шагов за их спинами. Но и там я слышал звонкий голос Нади-большой, громко читавший газетную статью.
— … Комсомолец Пиняев замер у распахнутых ворот горящего здания, — торжественно вещала комсорг класса. — Огонь уже охватил большую часть помещения, чёрный дым затруднял дыхание. Василий почувствовал на своём лице обжигающие прикосновения языков пламени. Из его ослеплённых дымом глаз катились слёзы. Но Василий не повернул назад. Он сжал зубы и решительно шагнул прямо в огонь. Пиняев поспешил туда, откуда доносился уже едва слышный кашель пойманного в огненную ловушку пятиклассника…
Ко мне подошла Надя Степанова, староста нашего класса — она принесла ключ от кабинета. Степанова не пошла к двери, будто вдруг позабыла о зажатом в кулаке ключе. Надя-маленькая посмотрела мне в лицо, прикрыла свои острые колени портфелем. Она не отводила взгляда от моего лица. Молчала. Слушала голос своей подруги, рассказывавший о подвиге комсомольца Васи Пиняева. Её глаза блестели, будто в них отражались те самые «ужасные языки пламени», которые описала в своей статье журналистка.
— … Василий Пиняев понимал, что не может остановиться или отступить, как и наши земляки, пожертвовавшие свои жизни во имя Победы. Он слышал, как пламя с треском пожирало стоявшую в складском помещении мебель. Он ничего не видел вокруг себя из-за чёрного дыма. Он не дышал. Но шёл вперёд. Потому что понимал: там, в дальнем углу пылающего школьного склада находился нуждавшийся в его помощи пионер. Как советский человек, как комсомолец, как старший товарищ, Пиняев не мог поступить иначе…
«Эмма, эта журналистка могла бы неплохие романы сочинять. Жаль, что её статьи не дожили до эпохи интернета».
К нам подошёл учитель литературы. Максим Григорьевич поправил на лице очки, шёпотом (будто опасался, что помешает торжественному чтению) поинтересовался у Степановой причиной собрания.
Надя-маленькая указала на меня и сообщила:
— Статью в газете про Васю читаем.
— Статью?
Максим Григорьевич взглянул на меня сквозь толстые линзы и тоже прислушался.
— … Бушевавшее впереди пламя, будто штора, отгородило комсомольца Пиняева от ворот склада. Но Василий не остановился. Он прижал к своей груди уже почти не дышавшего мальчика и будто один из комсомольцев героев военных лет бесстрашно шагнул в огонь. Очевидцы позже расскажут о его обгоревшей одежде, об украшенном многочисленными пропаленами Колином пионерском галстуке, об упавшем в огонь с обгоревшего пиджака комсомольском значке, который позже обнаружили тушившие огонь пожарные…
Я заметил, как учитель кивнул головой.
Услышал, как он произнёс:
— Красочное описание. Настя Рева писала. Узнаю её стиль. Хорошая девочка. Способная.
— … В понедельник семнадцатого января пламя не получило свою жертву, — возвестила Надя Веретенникова. — Потому что этому помешал обычный школьник с настоящим комсомольским сердцем: Василий Пиняев. Поступок Пиняева явился неоспоримым доказательством того, что нынешнее поколение решительно подхватило эстафетную палочку из рук своих предков. Мы уверенно смотрим в будущее, и не боимся никаких трудностей и опасностей. Пока среди нас есть такие комсомольцы-герои, как Василий Пиняев…
Дребезжание звонка поглотило звуки голоса Нади-большой. Надя замолчала, прервала чтение на середине предложение. Школьники заметили стоявшего рядом с ними учителя, расступились.
— Товарищи будущие выпускники, начался урок, — сообщил Максим Григорьевич. — Пора получать знания.
Староста десятого «Б» класса словно только сейчас вспомнила о зажатом в её руке ключе — она поспешила к двери кабинета.
Одноклассники взглянули на меня — они будто представили описанную в газетной статье сцену: Вася Пиняев входил в объятое пламенем помещение.
Не поэтому ли они настояли на том, чтобы я вошёл в класс первым?
После уроков ко мне подошла состоявшая из десятка одноклассников делегация во главе со старостой класса и комсоргом. Они окружили мою парту. Подтолкнули вперёд Надю-маленькую.
Староста посмотрела на меня своими яркими глазами и поинтересовалась, не пойду ли я сегодня снова в актовый зал. Ученики десятого «Б» класса попросили, чтобы я им снова спел.
— Да! — поддержал просьбу одноклассников Черепанов. — Спой нам ту песню про Землю в иллюминаторе!
— Про траву, — подсказала Иришка.
Я застегнул свой портфель, поставил его на столешницу. Покачал головой.
— Сегодня не получится, — сказал я.
Посмотрел сперва на старосту, затем на комсорга — девицы смущенно опустили глаза.
— Забыли, что нас с вами на семь часов в двадцать второй кабинет пригласили? — спросил я.
— Так… времени ещё полно…
— Время осталось для того, чтобы мы дома поели и сделали пару домашних заданий, — сказал я.
Одноклассники разочарованно вздохнули.
— А завтра? — спросили они.
— О том, что будет завтра, мы с вами узнаем завтра, — сказал я. — Пока ничего не обещаю.
С домашними заданиями я покончил ещё до возвращения с работы Иришкиных родителей. Снова уделил внимание лишь письменным работам, проигнорировал устные задания. Привитая мне за годы жизни в Германии немецкая пунктуальность настойчиво требовала, чтобы я изменил подход к выполнению заданных на дом уроков. Но моя вновь обретённая советская натура настаивала на том, что при наличии Эммы, устные уроки — это напрасный труд.
Я учёл тот факт, что находился сейчас в СССР. Поэтому с лёгкостью проигнорировал нашёптывания моей приобретённой на старости лет немецкой «правильности». Вспомнил, что я снова советский человек Василий Пеняев, а не немецкий бюргер Базилиус Шульц.
Виктор Семёнович и Вера Петровна сегодня вернулись с работы домой одновременно. В прихожей щёлкнул замок, и я услышал чуть приглушённый плотно прикрытой в комнату дверью весёлый голос Иришкиного отца. К тому времени я уже сложил портфель и заново перечитал написанную обо мне Анастасией Ревой статью (свежий номер городской газеты «Комсомолец» я вынул после школы из почтового ящика на двери квартиры Лукиных').
Примерно через пять минут после появления в квартире Иришкиных родителей, в дверь нашей комнаты решительно постучали.
— Эй, комсомольцы! — крикнул из-за двери Виктор Семёнович. — Выходите пить чай!
Виктор Семёнович выждал, пока мы с Иришкой усядемся за стол в гостиной. Он вынул изо рта не прикуренную трубку, хмыкнул. Посмотрел на меня, потряс над столешницей газетой: тем самым уже просмотренным мною «Комсомольцем».
Иришкин отец указал на меня трубкой.
— Я думал: дочь в понедельник приукрасила события, — сказал он. — Уж очень красиво она рассказывала о том пожаре в вашей школе. А тут… глядишь ты… приносят мне сегодня вот эту газету. Тычут в неё пальцем и спрашивают, не про племянника ли моей жены там написали. Я гляжу… и о-па! На фотографии-то Василий собственной персоной!
