Инвестор. Железо войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

А так… подначки по мелочам. Пухлый живчик капитан Ромералес особенно любил подкалывать майора Баррона: тот родился в Жироне, а прижимистость и скупость каталонцев вошла в анекдоты.

— Скажите, майор, а что делают каталонцы, когда наступают большие холода?

— Вытаскивают из кладовок или покупают жаровни, — не чуя над собой беды отвечал Баррон.

— А когда наступают ужасные холода? — сохраняя серьезное лицо, продолжал допытываться Ромералес.

— Ну, не знаю, — пожимал худыми плечами каталонец, — покупают еще одну?

— Нет! Они разжигают жаровню! — торжествующе завершал хохму Ромералес под хохот присутствующих.

Баррон не оставался в долгу в следующий раз все ржали над андалусцем Ромералесом, так вот и коротали время. А если выпивали — тут же начиналось безудержное хвастовство, в основном, подвигами в прошедшей Рифской войне. Разумеется, о катастрофе при Анвале, когда «дикие берберы» вполовину меньшими силами в пух и прах разгромили испанцев, предпочитали не вспоминать. Как стотысячная испанская армия не могла сковырнуть «Рифскую республику» даже с помощью новеньких танков «Рено» — тоже. Но в поражениях все дружно винили «шпаков из Мадрида», вязавших армию по рукам и ногам дурацкими требованиями и скудным бюджетом.

Все поменялось, когда с юга взялись за дело французы — берберы претендовали и на земли французских колоний. Рифеньос зажали с двух сторон, начались победы и появились поводы для хвастовства. Хвалились собственными деяниями, мерялись под чьим командованием довелось служить — больше всего котировались создатель Легиона Мильян Астрай и подполковник Франко, ставший в тридцать три года самым молодым генералом в армии.

— Он первый спрыгнул с корабля в воду при высадке в Алусемас! *

В точности, как добровольцы восхищались Дроздовским или Марковым. Многое связывало этих вояк с друзьями боевой молодости Крезена: бесстрашие в бою, жесткость к подчиненным, жестокость к противнику, идеалы… Если добровольцы дрались за Россию, то здесь — за Испанию, и за любым застольем первым звучал тост ¡Arriba España! *

Высадка в Алусемас — морской десант силами до 13 тысяч человек в 1925 году, победа испанцев и перелом в Рифской войне.

¡Arriba España! — Да здравствует Испания!

Сразу же после отречения Альфонсо XII в колонии начались волнения, и опытные командиры немедленно отменили увольнения и удвоили караулы. Уже в мае в Мелилье состоялась первая демонстрация — марокканские рабочие потребовали равенства прав с испанскими, а местные старейшины направили письмо с теми же требованиями в Кортесы.

Оживились и остатки «бандитов», но такой крупной акции, как на шоссе, никто не ожидал. Табор регуларес, поднятый по тревоге, партизан не догнал, но в бою с заслоном взял пленных. Их привезли на допрос в поселок, куда на грузовиках перебросили бандеру Легиона. Михаил вызвался на операцию вместе со всеми — можно было остаться в лагере, никто бы слова не сказал, но репутация, репутация…

После марша Крезен устроился в занятом офицерами домике у небольшой мечети, но едва задремал, как ночь прорезал жуткий вопль.

Михаил вскочил, сжимая пистолет, но майор Баррон, ночевавший в той же комнате, успокоил его:

— Ничего страшного, amigo, это Ромералес допрашивает пленных.

Крики продолжались еще долго, а утром Ромералес страшно ругался:

— Упрямые сволочи! Одному я отрезал три пальца, а он все молчал!

— Пальцы не надо резать, — вдруг вспомнил Крезен, — между ними надо вставлять карандаши. Так делали у нас в контрразведке.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался капитан.

Карандаши нашлись в полевых сумках офицеров, Михаил быстро оборудовал руку Ромералеса и несильно сжал ее. Ромералес слегка побледнел, но хмыкнул:

— Ничего особенного, на кабилов* не подействует.

Не отпуская его руку, Крезен повернулся к Баррону:

— Не хотите попробовать?

Майор тут же перехватил руку капитана и сжал ее сильнее:

— А что делают андалузцы, когда наступают большие холода?

Ромералес взвыл и попытался выдернуть руку, но Баррон держал крепко. До увечья дело не дошло, но капитану отлились все майорские слезки — Ромералес долго тряс кистью, растирал пальцы, дул на них и поглядывал на Михаила с уважением.

Кабилы — народ группы берберов на севере Алжира и Марокко.

Приказ сводному отряду составили на основании выбитых из пленных данных и вскоре бандера и табор двинулись туда, где предполагался лагерь повстанцев. На выходе из деревни Михаила ждал неприятный сюрприз: на кольях торчали четыре отрезанные головы пленных.

Легионеры, проезжавшие мимо в грузовиках, дружно орали безумный девиз Легиона:

— ¡Viva la muerte, y muera la inteligencia! *

Конный табор марокканцев проскакал без криков, сверкая белыми зубами лошадей и всадников.

— Капитан, — обратился Крезен к аналузцу, ехавшему с ним в штабной машине, — а зачем было отрезать головы? Мы просто расстреливали…

Ромералес уже оклемался от утренней демонстрации и восстановил свою обычную жизнерадостность:

— Пленных отдали в табор, там нашлись их кровники. Но вы не беспокойтесь, в следующий раз мы обойдемся карандашами!

— Главное, чтобы до шпаков в Мадриде не дошло, — буркнул Баррон, — а берберам это станет неплохим напоминанием, что никто с ними цацкаться не будет.

¡Viva la muerte, y muera la inteligencia!(исп) — Да здравствует смерть, да погибнет разум!

После двух дней маневрирования по горным дорогам и нескольких перестрелок, сводный отряд добился своего — партизан блокировали в одном из многочисленных ущелий. Однако они успели укрепиться и отбить три атаки, после чего Баррон затребовал поддержки, а отряду приказал отойти, залечь и ждать.

Вот они и ждали.

— Скажите, майор, а почему вы не запросили танки? Артиллерии у противника заведомо нет…

— Артиллерии нет, а динамит точно есть, чем-то они ведь путепровод взорвали? Уверен, что они заложили заряды, и во-он там, на скалах вверху наверняка засели метатели. Едва сунемся — подорвут и сожгут любую машину.

— Тогда я не очень понимаю, чего мы ждем.

— Самолетов, Мигель, самолетов.

Крезен слегка высунулся из-за камня, но Баррон опять дернул его вниз:

— Я же сказал, не высовывайтесь! Если вам не жалко своей жизни, пожалейте мое время — вы не представляете, сколько писанины потребуется, если вас ухлопают!

— Хорошо-хорошо. Но самолеты… сколько их в Мелилье? Десяток, два? Вряд ли они смогут разбомбить повстанцев.

Баррон усмехнулся половиной лица, его усы перекосились:

— Горчичный газ. У нас большие запасы бомб с горчичным газом.

— Но Женевский протокол запрещает использование газов!

— Только во внешних войнах, mi amigo. А тут внутреннее дело, никого не волнует, что мы делаем в своей колонии. Разве что кто-нибудь сообщит презренным шпакам в Мадрид, — майор скосил испытующий взгляд на Михаила.

— И не подумаю.

Самолеты отбомбились на удивление точно, возможно, этому помогли выложенные из белых плащей регуларес указатели, по которым ориентировались летчики. Через час после воздушной атаки бандера осторожно двинулась вперед и после короткой перестрелки подавила сопротивление оставшихся. Следом хлынул табор, но Крезен вернулся к штабной машине, чтобы не смотреть на резню.

По дороге обратно в Мелилью он составлял рапорт, в котором надлежало отметить беспрекословное выполнение приказов, а в самом городе их огорошили новостью, что Мадрид расщедрился на испанское гражданство марокканским евреям.

А вот на следующий день пришла гораздо более тяжелая новость: в Сеуте неизвестный застрелил командующего Легионом полковника Хуана Матео.

— Я получил письмо от дяди из Мадрида, — тихо начал Ромералес в офицерском клубе.

Все тут же подобрались поближе — дядя служил в военном министерстве.