Алексей Шепелёв - Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары
— Стой, кто идёт?
— Сашка я.
— А кто таков?
— С Предгорного… Коваленки мы.
— Так. Куда идешь?
— В Кисловодск, к фершалу. Мамка заболела, а фершал знакомый.
— Так… А скажи-ка, Сашка, какая у вас там власть?
— Да никакой. Ревком позавчера уехал, а больше власти никакой и нету.
Про ревком Сашка слышал разговор. Кто-то очень жалел, что с ревкомовцами не удалось разобраться.
— А куда?
— Да кто ж его знает! Удрала власть, люди говорят — и всё.
— И больше никакой власти?
— Никакой.
— И никто не приезжал?
— Да пара всадников приезжала, про ревком спрашивала и всё.
— И всё?
— Ну да.
Красноармеец, выглядевший старше, открыл ящик, достал из него одну штуку — приложил к уху, покрутил ручку, достал еще что-то и начал в него кричать:
— Михайлов! Тут хлопец идет с Предгорного. Я спросил — нету там твоих шкуровских. И вроде не было. Ага. Куда идет? К нам, в Кисловодск. Фельдшера ищет. Что? Ясно, пропускаю. Нет, все тихо. Ну, давай!
— Саша, а батька твой где?
— Как в четырнадцатом на фронт ушел — не видел больше.
Помолчали.
— Слушай, Саша, а соли у тебя нету чуть? Я тут картошки сварил, понимаешь.
— Сала чуток соленого есть.
— О, а давай — твое сало наша картошка?
— Давайте что ли.
— Счас… Ого… Так. Тебе ж еще обратно идти.
Шмат сала был ополовинен, и красноармеец помоложе неожиданно сказал:
— Не, так мы есть не будем. А будем вот что делать.
Широким австрийским штыком он ловко нарубил сало, нарезал луковицу и сложил то, что получилось, в крышку котелка, добавив помидоров.
— Акимыч, давай с хлопцем картошку порежете мелко-мелко. А я пока вот так…
Политая поджаркой картошка оказалась великолепной, а кипяток с травами — тоже. Из фляжки Саше, понятно, глотнуть не дали.
— Вот так, хлопче… Давай, дуй в город. Штуку-то видал такую? — И показал на ящик. — Прямая связь называется, нам ее гальванер с «Кагула» сладил… Тоже Сашкой зовут. Глядишь — на флот попадешь, научишься.
— Не-а. Меня на флот не возьмут.
— А куда возьмут?
— Ну, в казаки.
— А коль не будет казаков после победы революции?
— А кто будет?
— Ну… там просто кавалерия точно будет.
— Кавалерия — не казаки.
— Сашка, не умничай.
— Сразу не умничай…
— Давай к своему фершалу, а то уши надеру. Сперва правое…
— Не-а!
— Тогда левое!
— Бегу!
Патрульный, конечно, не ловил Сашку, отбежавшего на десяток метров. Он просто пригрозил ему, и крикнул вслед:
— До ночи обратно пойдешь — за ухо дран будешь! Запомни!
И подсел к костру.
— Акимыч, ты мне вот что скажи, мы за кого воюем?
Акимыч ответил:
— За них, Алёша. Мы ж до коммунизма не доживём, наверно. Даже и раньше — ты сам видишь, какая заваруха вокруг…
Под вечер Сашка оказался в городе. То ли на въезде не было поста, то ли еще чего — но никто не заинтересовался хлопцем. Мало ли таких по дорогам ходит? Война и есть война. Тем более — Гражданская… На улицах патрулей тоже особо не было заметно. Вооруженных людей с красными лентами на папахах и тужурках хватало, но все они, похоже, были заняты своими делами, никак не связанными с патрулированием города. Покружившись по городу, мальчишка быстро выяснил, в каких особняках расположились ЧК, городской ревком и что-то вроде штаба. Казарм и вправду не обнаружилось, зато в парке он подметил пару пятидюймовок.
Дальше надо было идти на вокзал. К немалому удивлению мальчишки, двухэтажное кирпичное здание оказалось ярко освещенным, и заполненным людьми. Гул выкатывался на привокзальную площадь, а чего шумели — не разобрать.
Сашка протиснулся в прикрытую дверь.
Большая комната (наверное, раньше тут ожидали поезда) была не просто заполнена, а прямо переполнена народом. Люди сидели на стульях, на подоконниках, даже на полу. Стояли вдоль выкрашенных темно-зеленой краской стен. Красноармейцы в пропахших потом и махоркой шинелях, мастеровые в промасленных тужурках, поселковые парни и девки, ребятня — его ровесники, а то и младше.
У дальней стены всю ширину комнаты занимали подмостки высотой чуть побольше половины аршина. Ближе к окнам на подмостках стоял покрытый красным кумачом стол, за которым сидели двое «товарищей»: один в распахнутой кожаной куртке с приколотым справа на груди большим красным бантом, под которой была одета новенькая гимнастерка; другой — в сером пальто, с худым и желтым, нездоровым лицом, в пенсне и с бородкой клинышком, похожий на земского врача. А посредине помоста, нервно сжимая в руке фуражку, говорил высокий человек в выцветшей шинели.
— Товарищи деповские, нам тяжело потому, что не весь народ понял, за кого ему бороться и с кем воевать. Антанта помогает Деникину оружием, деньгами, обмундировкой, продовольствием. А кто нам помогает?
"Немцы вам помогают!", — чуть не крикнул Сашка, но сдержался. Хорош же он будет разведчик, если так глупо и нелепо попадется в лапы красным. А уж в том, что после таких слов его немедленно арестуют хотя бы для выяснения личности, мальчишка не сомневался.
— Пусть каждый спросит себя. Ну, кто? Сами себе… — продолжал между тем комиссар. — А тут, как назло, нет медикаментов, нет обмундировки. Мы ходим разутые, обтрепанные, грязные. Нас заедает вошь, ползучий тиф. Но пусть белая сволочь знает, что мы всю жизнь отдадим за Советскую власть.
Он сделал несколько шагов по подмосткам, доски заскрипели под нечищеными сапогами. Повернулся и, словно обращаясь к стоящему у дверей Сашке, зло бросил:
— Мы ещё не такое переживали.
— А то, как же! Переживали, товарищ комиссар! — громко пробасил кто-то сознательный из передних рядов.
— Еще бы не переживали! — поднялся с пола здоровенный мужик в замызганной матросской тужурке. Широкими шагами он поднялся на помост, повернулся к собравшимся и объявил: — Ничего, мы им, хамлюгам, покажем борт парохода. Возьмем ещё за шкирку!
Он рывком распахнул тужурку, пояс оказался густо обвешан металлическими бомбами.
"Вот дурак! Если случайно рванет, то агитировать тут будет уже некого", — тоскливо подумал Сашка. Словно прочитав его мысли, кто-то из деповских шарахнулся в сторону.
— Брось, не шути, Паша. Смотри, народу сколько! — поднялся из-за стола «товарищ» в кожаной куртке.
— Да не трусьте, братишки. Не заряженные, — широко улыбнулся матрос.
Все засмеялись.
Вот всё у них, красных, не настоящее. Сначала посмотришь, послушаешь — такие они честные и хорошие, что прямо лучше не придумаешь. А как до дела доходит, так и выясняется, что все красивые слова — ложь. Интересно, а моряк этот — действительно моряк, или ряженый, плавал только поперек борща на ложке?
— Ну, ты даешь, Паша, — укоризненно покачал головой кожаный «товарищ», снова опускаясь на стул.
— А чего я даю? Я конкретно говорю! Отдай власть белопогонникам, а сам потом без штанов ходи? Не выйдет этот номер! Нипочем не отдадим власть!
— Ясно, не отдадим, — прогудел от окна кудлатый молодой деповец. — Пусть с меня родная кровь брызнет, не отдадим.
— Пресвятая Матерь Божья, за что кровь льется? — ахнула где-то справа баба.
В агитпункте снова расхохотались.
— Эх, тетка, темнота ты, темнота… Вот слушай!
Подмигнув залу, матрос Паша вдруг громко начал читать стихи:
Чтоб надуть «деревню-дуру»,
Баре действуют хитро:
Генерал-майора Шкуру
Перекрасили в Шкуро.
Шкура — важная фигура!..
С мужика семь шкур содрал,
Ай да Шкура, Шкура,
Шкура, Шкура — царский генерал.
Сашка до боли закусил губу. А матрос продолжал читать:
Стали «шкурники» порядки
На деревне заводить:
Кто оставлен без лошадки,
Кто в наряды стал ходить.
Стали все глядеть понуро,
Чтобы черт тебя побрал,
Пес поганый, волчья шкура,
Шкура — царский генерал!
Собравшиеся в агитпункте стихам смеялись и хлопали.
