В. Бирюк - Фанфики
Или кинуться, визжа от ненависти, на каждого, кто кажется препятствием. Вот на этих купцов, к примеру: а почему они денег мне даром не отдали? Я же ведь за народ, за светлое будущее! А им, почему-то, товар нужен…
А с казначейшей… Где грань? В некоторых исламских странах, женщина вышедшая на улицу с отрытым лицом — преступница и развратница. Женщина в мини, почти всегда в русской истории — аналогично. Женщина с открытой грудью — то аристократка, то шлюха.
Я не сделал ничего непристойного с её одеждой даже по меркам «Святой Руси». А если у аборигенов от 5–6 номера текут слюнки и вышибает мозги… Я же не империалист какой-нибудь, что бы препятствовать слюноотделению русского народа.
Интересно, что случилось дальше у «Тамбовской казначейши»? Чтобы предвидеть «потом» — нужно знать «прежде».
«А этот носик! эти губки,
Два свежих розовых листка!
А перламутровые зубки,
А голос сладкий как мечта!».
Её, похоже, лет 20. Выиграл её в карты у мужа тридцатилетний штабс-ротмистр:
«Он всё отцовское именье
Еще корнетом прокутил;
С тех пор дарами провиденья,
Как птица божия, он жил…
Шутя однажды после спора
Всадил он другу пулю в лоб;
Шутя и сам он лег бы в гроб,
Порой, незлобен как дитя,
Был добр и честен, но шутя».
Внезапно оказаться содержанкой такого человека… — совсем иное дело, нежели кокетничать с ним через окно дома законного мужа, изображая домашние заботы в форме вязания чулка, но в парадном платье.
«Давно разрешено сомненье,
Что любопытен нежный пол.
Улан большое впечатленье
На казначейшу произвел».
Любопытство, вероятно, было вполне удовлетворено в первую же ночь. А вот дальше… Конечно, ротмистр мог мгновенно полностью перемениться, получить наследство, выйти в отставку, обвенчаться со своевременно овдовевшей казначейшей. А она, оставив своё «любопытство» и «капризы» стала бы домоседкой.
«И обновила, наконец
На вате шлафор и чепец».
Как, вероятно, закончилась история Маши и Дубровского.
Но я, чего-то, сомневаюсь. Скорее — какой-то вариант судьбы дочери Плюшкина или жён старшего Карамазова. Как-то… мрут русские женщины от успешных любовных приключений.
…
Наконец, купцы, негромко хмыкая и посмеиваясь, выбрались со склада. Приняли ещё по стаканчику, обговорили с Николаем детали доставки и оплаты и отправились восвояси.
Николай попытался, было, поинтересоваться подробностями прошедшего «показа образца текстильной продукции». Пришлось оборвать: «Умножающий познания — умножает печали». В данном случае — ответственность по возможным обвинениям.
Ещё через четверть часа из склада появилась моя «закладная». Простоволосая, опухшая, красная и зарёванная, наша «манекенщица» тихонько хныкала и стыдливо пыталась прикрыть остатками лоскутков то самое пространство, которое «В Тамбове не запомнят люди».
На мой взгляд — вполне пристойный наряд. Если бы она ещё и пела — можно было бы выпускать на телевидение в консервативных программах «для всей семьи».
Позвали служанку, она увела быстро синеющую в разных местах «манекенщицу» к Аннушке. Где её снова промыли, смазали и утешили. А, ещё и напудрили.
Я так и не понял систему здешних информационных коммуникаций, но некоторые сведения распространяются удивительно быстро: около 10 утра купцы покинули наше подворье, а к полудню у Николая уже сидела куча желающих купить у нас чего-нибудь за двойную цену. Естественно — с предварительной демонстрацией. Николай, обливаясь в душе слезами, вынужден был вежливо отказывать — казначейше многовато досталось, она была «демонстрационно непригодна».
Клиенты начали уже составлять очередь на завтра. Но тут приехал сам казначей. С деньгами и тысяцким.
Бонята Терпилич, смоленский тысяцкий, благосклонно выслушал вопли казначея о нарушении целостности «залога»:
— Ай-яй-яй… Да как же так…? Да что ты говоришь…? Трёх купчин за пазуху? Да уж… Места-то на всех хватило?
Не менее благостно он воспринял и мой ответ:
— Какой ущерб? Твоей чести ущерб? Так ты честь в заклад отдавал или жену? Баба твоя вот. Живая, руки-ноги — на месте, глаза-уши-ноздри… вот смотри. Не битая, не поротая. Хочешь, подол ей задери — проверь. Рёбра, пальцы — не ломаны. Чем ты недоволен? А не хочешь заклад назад выкупать — тогда он мой. Уж я-то ей применение быстро сыщу.
Толпа ожидающих клиентов Николая взволнованно зашумела. Кажется, они начали бурно торговать местами в очереди на «будущие демонстрации».
Бонята вышел из состояния всеобщей благостности и вопросительно поднял бровь. Купчики мгновенно умолкли. Тот же взгляд в сторону казначея оказал тот же результат — заткнулся и этот фонтан красноречия.
— Ну, тогда, стало быть, с богом помолясь… Ты, Аким, посчитай серебро, а ты казначей, забери бабу. А ежели какие обиды были — простите их друг другу, по обычаю нашему православному и по воле светлого князя Смоленского. И да пребудет в граде нашем мир и благолепие.
Тысяцкий широко перекрестился и махнул рукой, чтобы подвели коня. Присутствующие дружно и многократно повторили крестное знамение, и тоже стали собираться со двора. Гул голосов обманувшихся в своих ожиданиях купчиков ещё некоторое время доносился из-за ворот.
А мы с Николаем засели обдумывать мою новую торговую авантюру.
Позволю себе закончить историю смоленской казначейши.
Казначей жил в казначействе. Понятно, что в таком месте имеются глубокие и крепкие подвалы. Привезя жену на подворье, он, без всяких криков и битья, проводил супругу в одно из таких помещений. Где и оставил, дабы она, пребывая некоторое время в тишине и одиночестве, постом и покаянием очистила душу свою. Притом были им явлены немалые забота и участие. Каждый день утром и вечером он сам, не доверяясь слугам, спускался к ней для умиротворяющей беседы, относя, при этом, и пропитание.
Через пять дней она умерла. Смерть её была отнесена на счёт нервической лихорадки.
Однако всё оказалось проще: казначей, относя жене завтраки и ужины, просто не доносил их до кающейся грешницы, выбрасывая по дороге под лестницу. Став посмешищем для всего города, казначей почёл надобным избавиться от наглядного напоминания о своём позоре.
Никто иной к тому подвалу, где пребывала казначейша, не подходил, и криков, издаваемых женщиной — не слышал.
Голод, жажда, темнота, безмолвие подземелья, одиночество… Я сам пережил это в подвале у Саввушки в Киеве. Посему искренне сочувствую бедной девочке. Однако же уморить жену голодом не является преступлением. Ни в «Святой Руси», ни в Императорской России. Дядя Пушкина, например, приревновал свою супругу к французу-гувернёру и уморил ей голодом в чулане в своей усадьбе.
А разнообразных «манекенщиц» обоего пола мы использовали и после.
Конец сорок второй частиЧасть 43. «Хлебà по пояс…»
Глава 231
— Николай, что ты думаешь насчёт продать осьмину жита по полугривне?
— Где?!!!
Мой главный приказчик, мгновенно растеряв всю благопристойность, завился винтом, как собака за своим хвостом, пытаясь сообразить — а где это я углядел такой навар.
Русский бизнес, как известно, работает не с процентами, а с разами. По Марксу: «Нет такого преступления, на которое не пошёл бы капитал ради 300 % прибыли». У нас это просто «в три разика».
Николай до сих пор меня поражает многообразием проявлений своего характера. Внешне он настоящий «святорусский джентльмен» — аккуратно и чисто одет, сдержанные, полные достоинства движения. Морду не косоротит, матом не разговаривает, соплями свитку не забрызгивает. Даже ногти у него обычно чистые. Но есть две вещи, которые мгновенно меняют его поведение.
Первое: опасность. Учуяв перспективу мордобоя, он мгновенно исчезает. «Купец-невидимка». Бороться с этим невозможно. А подумав — и не нужно. Боец из него никакой, а заботиться в бою о гражданском… лучше чтоб его и видно не было. Всё равно, к моменту перехода вражеского имущество в состояние трофеев — он всегда возникнет и всё посчитает.
Второе: запах прибыли. Это даже сильнее чувства страха. Он становится похож на ищейку: тут должна быть выгода! Может отскочить, может облаять или хвостиком повилять, может вообще в ту сторону не смотреть. Но если где-то можно наварить — он никогда об этом не забудет.
У меня самого, честно говоря, такой хватки нет — вырос в более благоприятном, более щадящем обществе. Где убивали только за очень сильный успех или за невозврат кредита в особо грубой форме. А вот Николай «впитал с молоком матери»: низкий уровень прибыльности — смертельно.
