Алексей Щербаков - Интервенция
— Ты будешь смеяться, но моя мама ходила не в синагогу, а в православный храм. Правда, она одновременно бегала и по каким-то трансцендентным медитаторам или что-то вроде того. В общем — кто ее знает, во что она верила…А я до того, как попал под минометный обстрел, вообще ни во что не верил. Да и теперь как-то не очень.
— Вот видишь! Так и тут было.
— Ну, что ж, остается — найти этих самых магов.
Себе Джекоб признался, что хочет этого отнюдь не для того, чтобы всадить им в грудь осиновый кол или как там еще нейтрализуют подобный персонажей. Он давно уже ловил себя, что смотрит на происходящее с эдаким отстраненным любопытством. Такое ощущение, что он в Петербурге уже невесть сколько времени. Америка осталась где-то там — и никакого желания вернуться не возникало. Только в Питере журналист осознал, что всю жизнь стремился быть американцем — но так и не стал им. Да и стремился-то больше потому, что уж очень тошнотно смотрелись мамочка и ее дружки, которые, как одно вещество, отплыли от одного берега, но упорно не хотели причалить к другому. Журналист и по войнам-то болтался, потому, что вдали от статуи Свободы он чувствовал себя как-то уютнее. Джекоб решил, что в любом случае попытается остаться работать здесь. Страшновато, конечно — зато интересно.
Сны о чем-то большем
Странный был сон. Нечто похожее с Джекобом случалось в колледже, когда он с приятелями-снобами баловался хашем. И одновременно — сон напоминал компьютерную игру «на уровне глаз». Эдакая экскурсия в неведомый мир.
Впрочем, почему в неведомый? Джекоб находился на Невском проспекте, возле Дворцовой площади. Только она была какая-то не такая. Дворец был красного цвета — в нем светилось некоторое количество окон. Возле колонны электрический фонарь, отчаянно раскачиваясь на ветру, с трудом разгонял мокрую темноту. Было сыро и холодно. Там, где Невский проспект вливается в площадь, горел костер, вокруг которого жались разнообразно одетые люди с винтовками. Большинство было одето в длиннополые шинели и высокие папахи. Впрочем, попадались штатские — в коротких то ли пальто, то ли в чем-то подобным.
Джекоб торчал у огня, затягиваясь крепчайшим и жутко противным на вкус табаком. Его вкус он различал отчетливо — и мог поклясться, что в реальной жизни такого никогда не курил. Одет он был, можно сказать стильно, словно какой-нибудь байкер — в кожаную тужурку, такие же штаны и высокие хромовые сапоги. Даже фуражка, прикрывавшая башку от сыплющейся с небес мороси — и та была кожаной.
— Эй, самокатчик,[21] поделись-ка табачком!
Сквозь толпу протиснулся молодой здоровенный парень. На фоне меланхоличных мокрых фигур он смотрелся орлом — как и положено моряку. Бескозырка лихо заломлена на ухо, клеши были почище, чем у хиппарей шестидесятых. Рожа круглая и наглая. Вооружен матросик был до зубов. Кроме карабина на плече, парень имел еще на поясе: маузер, две ручные гранаты и кинжал. Это если не считать двух пулеметных лент, крест-накрест перекинутых через плечо. Погон на бушлате не имелось, зато на груди красовался здоровенный черный бант
— Поверь, браток, — доверительно обратился он к Джекобу — буржуйскими папиросами полны карманы, да только дерьмо это, не могу курить.
Джекоб достал кисет. Морячок полез в карман и вытащил какой-то листок бумаги с печатным текстом. Прежде, чем начать сворачивать самокрутку, он его проглядел.
— Эх, якорь им в задницу! Пролетарии все стран! Мать их всех! Писать бумажки все могут. А дело стоит.
От морского волка явственно разило спиртным. Джекоб непроизвольно и выразительно повел носом. Еще бы! Не так-то просто в этом городе было достать выпить. Морячок его понял и тут же достал откуда-то из бушлата странной формы бутылку с темной жидкостью.
— На, глотни. Ром это. Я такой пил, когда мы в Англию ходили. Забористая штука. Настоящий морской напиток.
Головы стоящих рядом, понятное дело, повернулись в сторону моряка, но тот не обратил на это внимания. Судя по всему, общаться с «крупой», сиволапой пехтурой он полагал ниже своего достоинства. Самокатчик — это пусть и не моряк, но все-таки…
Джекоб глотнул обжигающей сладковатой жидкости.
— Откуда такое?
— А… Ресторацию одну малость потормошили. Вот гады буржуйские! Для нас, значит, «сухой закон», а сами пили как лошади! А вы что глядите? — Снизошел он заметить окружающих. — Дай им тоже. А вообще — что, мало тут ресторанов в округе? Идите и берите! Что тут у вас слышно-то? — Обратился он снова к Джекобу.
— А его знает. Стоим.
— Во дела! Что там эти в Смольном только заседать и могут?
Внезапно в свете фонаря появились три фигуры, идущие от площади. Двое были в солдатских шинелях, третий в кожанке. На ремне у кожаного тоже висел маузер, человек двигался весьма воинственно, но, судя по всему, был он штатский.
— Это кто-то из этих… Из большевиков. Он во дворец ходил на переговоры, — пояснил кто-то из солдат.
Моряк пригляделся.
— Э, нет, я этого знаю. Это анархист. Он-то наш экипаж и разагитировал, мы все на берег двинули.
Троица приблизилась к костру.
— Ну, что? — Послышалось несколько голосов.
— Да почти уговорили. — Ответил анархист, оказавшийся вблизи молодым парнем явно из образованных. — Юнкера, понимаете, уже почти согласились убраться. Им тоже защищать Временное правительство желания нет. Да только какой-то офицер выскочил, испортил все. Сказал, что если мы не уберемся, они нас пристрелят.
— Так что? Двинем?
— Пожалуй, другого выхода нет.
Однако столпившиеся солдаты как-то не очень горели желанием идти на штурм. В ответ на призывы анархиста и присоединившегося к нему матроса они все больше переходили с места на место, высказывались в том смысле: а может, еще кого послать поговорить…
— Слышь, браток, а что в Смольном-то думают? — Спросил матрос анархиста.
— Что думают? Они-то решили штурмовать. А ты вон им прикажи! Они в окопах настрелялись. А там, у дворца, пулеметы.
Раздался шум моторов, и со стороны Невского показались два грузовика. Они были набиты вооруженными штатскими, на рукавах которых виднелись красные повязки. Сгрузившись, приехавшие сбились в кучу.
— Красная гвардия. Попробуем начать с ними.
Штатские, прибывшие с Невского завода, оказались более воинственно настроенными. Решение о штурме им было известно, теперь они рвались в бой. В общем, через некоторое время народ, скопившийся вокруг дворца, зашевелился. Первыми двинулись через площадь красногвардейцы, затем потянулись и остальные. Шли впрочем, не очень резво — и успели беспрепятственно протопать половину пути, когда от дворца ударил пулемет. Джекоб ткнулся мордой в камни, рядом бухнулся матрос. Рядом залег какой-то солдатик, он стал палить в сторону дворца, как в белый свет — не поднимая головы, судорожно передергивая затвор винтовки. Над головами весело посвистывали пули.
— Фонарь грохните! Заорал кто-то.
То ли его услышали, то ли сами сообразили — но бухнуло несколько выстрелов, и свет погас. Штурмующие стали раком отходить обратно. Хотя, судя по всему, из пулемета били поверх голов.
Вернулись на исходные позиции.
— Что за чертовщина! — Бормотал матрос, отряхивая свой бушлат. Так мы до зимы тут будем торчать.
— А там ведь, говорят, в подвалах вина полно… — Подал голос невесть откуда взявшийся скользкий тип, при виде которого возникало желание поберечь карманы. — И вот что я скажу. Что вы, как дурни, ломитесь через майдан? Вон там улица узкая.
…Улицу пересекли быстро и вломились в какую-то дверь, которую никто не охранял. Эта часть дворца была погружена в полный мрак. Проникнувшие во дворец люди переходили из зала в зал. Их, этих залов, было как собак нерезаных, а потому вскорости все потеряли представление, где они находятся и куда им теперь идти. Народ разбредался по залам, вокруг анархиста остался лишь небольшой отряд человек в двадцать. И тут вдруг откуда-то грохнул орудийный выстрел. И еще несколько — значительно ближе. Потом начали стрелять из винтовок откуда-то, неверное, со стороны площади.
— Спасайся, кто может! — Завопили откуда-то из темноты. — Это казаки из Гатчины подошли!
Откуда этот тип узнал, кто и откуда подходит, если и соседа было плохо видно, никто выяснять не удосужился. Паника охватила людей, затерявшихся в недрах огромного здания. Красногвардейцы ринулись к выходу. Вернее туда, где, как они думали, был выход. Или ничего не думали — но все равно побежали. Джекоб, матрос и анархист оказались увлечены общим течением. Некоторое время они метались по залам пока, наконец, не выскочили в какую-то дверь — и снова не оказались на Миллионной.
Все было тихо. Тут откуда-то показалась группа матросов. Они были так же увешаны с ног до головы оружием, вот только банты на бушлатах у них светились красным.
