Алексей Колентьев - Партизаны третьей мировой
… За рассуждениями мы с поисковиками 'туристов' миновали ещё два наземных секрета и вошли на территорию шахтоуправления, где всё пребывало в запустении вот уже почти лет сто. Длинное, одноэтажное здание конторы в десять окон, с провалившейся крышей и выбитыми непогодой стёклами, туристы обживать не стали. Как не позарились и на ещё пару более сохранившихся бревенчатых изб, одна из которых, несомненно была когда-то жилым бараком, а другая ставилась с расчётом на руководящий состав прииска. Мои невольные провожатые миновали развалины домов и по заросшей, но ещё хорошо видимой рельсовой колее, направились к невысокому холму, в основании которого по-видимому и был вход в шахту. Не дойдя до широкого провала в склоне холма двадцати шагов, люди остановились, из кустов им навстречу вышла уже знакомая мне девушка — хирург и лидер 'туристов' — Шерман собственной персоной. Девушка совершенно не изменилась, только теперь к её обычному костюму добавилось несколько деталей. Если в первую нашу встречу, это были камуфляжная куртка и мешковатые штанцы с клапанами у лодыжек, да пара хитрых кроссовок, предназначенных специально для леса и всяких туристических походов. То теперь прибавился зелёный кевларовый пояс с прицепленной к нему открытой кобурой, тоже синтетической с кармашком для запасного магазина на боковом верхнем шве. И сама кобура и кармашек в ней не пустовали: я заметил чёрную, причудливую рукоять импортного пистолета и толстый затыльник двурядного магазина. Девушка выглядела уставшей, лицо осунулось и посерело, волосы раньше заплетённые в толстую косу теперь коротко обрезаны. Но смена причёски не делала Леру — хирурга похожей даже на пацана. Было во всей фигуре и повороте головы нечто присущее только женщине, кому как, а я бы даже в темноте не обознался. Серые, выразительные глаза смотрели на подошедших поисковиков изучающее: не ранен ли кто-нибудь, всё ли в порядке. Вот кого нужно было ставить в атаманы, а не…
— С чем пришли, есть информация о караване?
Залюбовавшись стройной, совершенно нескрываемой мешковатой одеждой девичьей фигурой, я совершенно забыл про топтавшегося рядом с ней действующего туристического атамана — мистера Шермана. Этот, напротив, совершенно не изменился. На чуть оплывшем торсе, ладно сидит причудливая сбруя разгрузочного жилета, в руках браво лежит короткий импортный автомат, только голова повязана банданой из-под которой виднеется белый лоскут бинта. Зацепило, значит во время чехарды, не уберёгся малость. Блатные очки тоже куда-то потерялись, видимо они — то и пали смертью храбрых заслонив телом покатый упрямый лоб 'предводителя команчей'. Не тратя времени на предисловия, вождь потащил только что вернувшихся поисковиков куда-то в сторону. Лера раздражённо дёрнув щекой пошла следом, попутно расспрашивая о чём-то вполголоса долговязого очкарика, чуть было не спалившего меня давеча у родника. Дождавшись, пока вся компания скроется в густом подлеске, я в два длинных рывка пересёк открытое место и пошёл следом, как оказалось совсем недалеко. Знакомая уже по прошлой стоянке штабная палатка Шермана, приткнулась меж двух сосен ловко укрывшись в густых зарослях кустарника. Без труда миновав таращившегося в темноту довольно пожилого, лет пятидесяти, часового и осторожно перешагнув через две растяжки удалось тихо подойти к палатке на расстояние вытянутой руки. Тут я застал самое начало довольно любопытного разговора. Похоже Шерман опять что-то затеял и это снова сулило одни неприятности, как участникам затеи, так и скорее всего нам с артельщиками:
— … Вертушками они такой объём грузов на авиабазу не попрут, я видел, как подгоняют грузовики с низким бортом под боеприпасы и крытые фуры, видимо под стройматериалы и жратву. Работают гражданские, военных на станции мало, поезда идут транзитом, а тут остановился по разгрузку только этот состав.
Говорил усталым голосом некто из разведчиков, но кто именно определить было нельзя, поскольку я знал только как гундит тот долговязый очкарик. Судя по докладу, 'туристы' решили взять 'на саблю', какой-то караван идущий от железнодорожной станции на строящуюся авиабазу. Подходящая станция находилась от неё примерно в пятистах километрах…
— … Отлично, Володя — Вождь, казалось, искренне рад новостям — Судя по радиоперехвату, колонну не будут сопровождать вертолёты, пойдут два взвода конвойной роты 56–ой бригады 'Черноногих'. Это четыре джипа, по три человека десанта, плюс водитель и стрелок за турелью…
— Что на турелях будет?
Это подал голос мой знакомец — очкарик. Больше в его голосе не слышалось унылых нот, говорил он почти равнодушно. Ему ответил тот самый Володя:
— 'Черноногие', это чисто оккупационная часть, состоит из резервистов. Оружие у них со складов длительного хранения, но не шибко современное, связь опять же плохая. В каждом отделении радист, приданный командиру, короткой связи солдаты не имеют. Всего колонну сопровождают два мотопехотных отделения. Это восемнадцать — двадцать человек, на четырёх джипах соответственно. Ты куда смотрел, они ж на станцию в обед приехали: три М2 и один 'Маклар'.[33] Ничего серьёзного…
— Точняк, полководец — Голос очкарика звучал с издёвкой, но ровно и тихо без истерики — Шапками закидаем. Там всего-то двадцать хорошо обученных вояк, мы их в восемь стволов нагнём, да? Кто из вас господа хорошие не зажмурив глаз по живому пиндосу выстрелить сможет… ну кроме тебя… командир.
Последнюю фразу очкарик бросил с такой выразительной саркастической издёвкой, что даже я понял — он по каким-то причинам Шерману открыто не доверяет. Это не осталось без внимания вождя, тон Шермана был резок, видимо очкарик выступал с пораженческими репликами уже не в первый раз:
— Веня, а ты всё ноешь и ноешь! Зачем тогда не вышел к пиндосам, да лапки бы вверх поднял. Вот вроде воюешь ты неплохо, двоих уже завалил…
— Ты, гость испанский, моих покойников не считай — Голос очкарика был всё так же спокоен — Сколько взял, те все со мной. Лучше вот объясни мне, почему мы каждый раз по твоей милости в жопе оказываемся и людей теряем, а? Молчишь… про то, что лес рубят, а щепки летят уже не канает?..
— Щенок, да я тебя!..
В палатке заметались бледные тени, ткань заходила пузырями, послышались приглушённые крики и возня. Через какое-то время всё успокоилось, Шерман продолжил говорить дрожащим от напряжения и сдерживаемой ярости голосом:
— Я в командиры не рвался, вы сами меня выбрали. Кто вас научил с оружием обращаться, стрелять нормально, не в белый свет, а по-взрослому? За что гнобите, за паспорт испанский?! Да я год уже в России живу, больше вашего о ней знаю. С грузинами в прошлом году воевать добровольно ехал…
— Так не даром же — Это снова вступил меланхоличный очкарик — Ты сам хвастал, что через контору французскую вербовался. Десять тонн баксов за два месяца и получил…
— Заткнись, сопля — Шерман уже взял себя в руки и говорил почти спокойно — Не дорос ещё чужие 'бабки' считать. Настоящий воин, просто так не убивает. А что я ещё и заработал, так это мелочь: со своего мебельного цеха в Андалусии я в сто раз больше имею. Обидно стало, что русских притесняют…
— Да где ты там русских — то видел — Это вступил уже знаток амеровской техники Володя — 'Чурки' между собой разбирались, у них там всегда война идёт. Кончайте базар, мужики. Я лично вымотался за эти четыре дня как собака, жрать и спать хочу категорически. Вот пойдём караван брать, тогда и посмотрим, кто из нас больше Родину любит.
Вслед за этой здравой по сути речью, последовала вялая перебранка между очкариком Веней и всё ещё что-то доказывающим, с помощью часто вставляемой в речь матерщины, Шерманом. Разговор позволил лучше понять сложившуюся в отряде обстановку, да и про вождя я узнал много нового. Значит, он воевал и в своих предположениях о некотором милитаристическом опыте 'вождя краснокожих' я не ошибся. Походка всегда выдаст человека который кланялся пулям, так и Шерман этот, ходил чуть сутулясь. Но это не то, как если бы за бухгалтерским столом сидеть, солдат обстрелянный горбится с тем прицелом, чтобы в любой момент на землю упасть, от того и сжимается чутка. Только если он в Абхазию заезжал год назад, то наши и сами абхазы людей через импортные конторы не нанимали. Знаю об этом потому, что как раз в то время приходил ко мне сослуживец, вербанувшийся на наёмничий контракт совершенно легально в военкомате. Война шла месяца полтора, грузины снова полезли через ущелье и Осетию, но теперь их ждали. Однако отбросив противника к старой демаркационной линии, где как ни в чём не бывало спокойно стояли аккуратные домики миссии международных наблюдателей, российские войска вернулись в расположение военных баз. Осетинские ополченцы и абхазы продолжили наступление самостоятельно, наши поддерживали их только с воздуха. На сей раз грузинским штурмовикам и вертушкам даже не удалось занять свои эшелоны для поддержки войск — все они так или иначе были нейтрализованы появившимися словно бы ниоткуда самолётами без опознавательных знаков. Лишённые связи и прикрытия с воздуха, грузины сразу же начали нести серьёзные потери и остановились. Как только это случилось. С позиций на территории Абхазии и Осетии ударила ствольная артиллерия, разметавшая передовые ударные части грузин и в прорыв немедленно ринулись мотоманёвренные группы ополченцев. Когда же был разгромлен костяк новой армии вторжения — две вновь сформированные мотомеханизированные бригады, остальные грузинские части не выдержав прямого боестолкновения дрогнули и побежали. Не помогла советническая и техническая помощь американских и немецких советников, которые чуть ли не с сентября 2008 года стали прибывать в Грузию под видом военных наблюдателей. Отступление не получилось хоть сколько нибудь организованным, хотя исполняя директиву своего главнокомандующего, сформированные перед вторжением сводные полицейские части стреляли по своим, тщась заставить солдат остановиться. Бросая технику и оружие, срывая знаки различия они бежали, рассеиваясь по домам. Тбилиси взяли штурмом совместно абхазы и осетины из сил самообороны, которым почти негласно помогли наши вояки. Приятель говорит, что наши заматывали эмблемы на рукавах, но позывные не шифровали — как всегда новые таблицы запоздали и вступили в действие только когда всё уже закончилось. Грузины сдали свою столицу почти без боя, согласованного сопротивления никто не оказывал. Примечательно, что абхазов и осетин было только человек сто — сто пятьдесят, остальные это и были набранные со всей России вольные стрелки. Одевая полевую форму с нашивками сил самообороны, добровольцы получали обычное, знакомое ещё со службы в армии российское оружие, командовали ими неприметного вида люди, в которых без особого труда можно было узнать российских спецов из военной разведки. Состав был пёстрый, брали всех кто подходил под нехитрые требования: служба в армии и возраст до сорока пяти лет. Одними из первых, почуяв кровь и наживу подтянулись чеченские духи. Но как и в восьмом году, воевали они сами по себе, без стычек с остальными добровольцами не обходилось. Когда по старой привычке 'чехи' взялись мародёрить в сёлах и городках, никто этого терпеть не стал. Приятель рассказывал, что даже до стрельбы доходило: абхазы уж на что злые на грузин по жизни, так и те вступались за местных сельчан, не давали духам развернуться.
