Сергей Шкенёв - Заградотряд Его Величества. «Развалинами Лондона удовлетворен!»
– Мы состоим на службе, сэр! Вот мои бумаги.
– Фальшивые, конечно?
– Настоящие! Выданы командиром 13-го Ярмутского полка полковником Эшли Бредфордом! Мне предписано прибыть в Ярмут, сэр!
– Зачем?
– Военная тайна, разглашению не подлежащая.
Толстой и Лопухин переглянулись. Похоже, что это и есть обещанный Нечихаевым проводник. Тогда кто второй? В присланном голубиной почтой письме о нем ничего не говорилось. Или Мишка решил подстраховаться? Похвальная предусмотрительность. Тогда почему этот мордастый недомерок смотрит с ужасом, будто увидел не обычного королевского драгуна, а, по меньшей мере, голову горгоны Медузы.
В отличие от майора Толстого, французский император узнал как его, так и капитана Лопухина мгновенно. Трудно не узнать человека, которого практически каждый день видел в собственном штабе и который имел гнусную привычку никогда не стучаться при входе в кабинет. Господи, как они сюда попали и почему в английских мундирах? Это противоречит правилам!
Федор Иванович все же взял протянутый посланцем Нечихаева пенал с бумагами. Почерк полковника Бредфорда ему хорошо знаком, и к тому же если этот человек действительно является проводником, то в условленном месте должен стоять значок в виде улыбающейся рожицы. Ага, вот он… присутствует.
– Шон Макгоуэн?
– Так точно!
– Ты должен был появиться в Ярмуте еще позавчера.
– Извините, но непредвиденные задержки… полковник предупредил, но так получилось…
– Не перебивай офицера, болван! Ты должен был еще позавчера появиться в таверне «Свинья и епископ» и спросить у ее хозяина, не продается ли где-нибудь легавая сука с одним ухом, причем хромающая на левую переднюю лапу.
– На правую заднюю, сэр! Но откуда…
– От верблюда! Они идут в Глазго в колонну по три.
Шон выдохнул с видимым облегчением. Глупейшие фразы пароля и ответа на него невозможно произнести случайно, их нужно знать заранее. Так что позволительно расслабиться и переложить тяжкий груз ответственности на русского офицера.
– Но ведь мы могли разминуться? – Осторожность все же заставила ирландца сделать робкую попытку окончательно прояснить ситуацию.
– Мимо Федора Ивановича даже мышь не проскочит незамеченной, – рассмеялся капитан Лопухин. – Разве что очень маленькая, размером с французского императора.
– Какого-какого? – не понял Толстой.
– Вот этого! – Хлыст в руке Ивана Михайловича уперся в самый нос второму бродяге. – Друг мой Теодор, поздоровайся с Его Императорским Величеством! Император всех французов Наполеон Бонапарт! Добрый вечер, сир.
Никогда еще французскому императору не было так стыдно. Мало того, что русские нашли его в самом неприглядном виде, так еще и демонстративно не требуют объяснений. Вообще ничему! Да, именно из-за этого к стыду примешивалась изрядная доля холодной и рассудочной ненависти. Насмешки переносить легче, чем выказываемое равнодушие. Оно ранит больнее отточенной стали, и раны долго не заживают и кровоточат. Даже чертов ирландец перестал предлагать императору свой дрянной виски, теперь кажущийся не таким уж и плохим.
– Куда вы меня везете, месье?
Майор Толстой сделал вид, что не расслышал вопроса, и вместо него соизволил ответить Иван Лопухин:
– А вам куда нужно попасть, Ваше Величество?
– Мне все равно, месье капитан.
– Вот мы туда и едем.
Путешествие, если марш целого батальона по вражеской стране можно назвать путешествием, проходило спокойно. Встреченные на дороге английские патрули безжалостно вырубались в скоротечных схватках, пару раз колонну обстреляли неизвестные, не причинив, впрочем, никакого ущерба, а ближе к Лондону местность вообще обезлюдела. Видимо, тут хорошо поработали армейские вербовщики, забирая под королевские знамена всех без исключения.
– Когда мы будем на месте, капитан?
Лопухин пожал плечами и не ответил. Император не стал больше его беспокоить и сам замолчал, погрузившись в размышления. Вернее, мысль была всего одна – не сделал ли он самую главную в жизни ошибку, доверившись предложениям герцога Роберта? И где теперь искать этого чертова Кавендиша с его кораблем и возможностью отплыть в Новый Свет? И еще одна мысль всплывала из глубин сознания, но вот ее Бонапарт в себе изо всех сил давил и не давал выбраться наружу. Мысль о повторном побеге оказалась на диво живучей и оставлять императора категорически отказывалась. А может, и в самом деле…
Пока Бонапарт отдавался во власть мрачных дум, произошло зауряднейшее на первый взгляд событие, впоследствии оказавшееся роковым для жителей всего Соединенного Королевства вообще и особенно жителей Лондона в частности. Точнее, не само событие, а образовавшаяся цепочка совпадений, случайностей и прочих мелочей, давшая толчок к бесславному падению британской столицы. Итак, передовой дозор привел пленного…
Заинтересовавшийся Наполеон попридержал коня, и в полной мере смог оценить красоту специфических выражений русского языка, употребляемых майором Толстым для объяснения двум сержантам всей их неправоты. В переводе на более-менее человеческую речь это звучало примерно так:
– Позвольте узнать, господа сержанты, какого черта вы приперли эту дохлятину? У нас, слава богу, не передвижная живодерня, и даже не мастерская по выделке немецких сосисок. Зачем притащили мне эту падаль, кто ответит?
– Федор Иванович, он же еще живой!
– Вот в этом и заключается ваша ошибка, господа! Даже не ошибка, тут целым преступлением попахивает. Маленьким таким преступлением, вроде неуместного благородства по отношению к противнику. Кто и чем его кормить будет, я спрашиваю? – Толстой сделал паузу, набирая в грудь воздух, и с новой силой обрушил на виновных начальственный гнев. – Или вам подвигов захотелось? Вот это, как я понимаю, офицер?
– Так точно!
– Ага, и за его пленение полагается награда. – Майор опять замолчал, и лица сержантов озарились довольными улыбками. – Кошачью пипирду вам, господа, а не медали. У нас есть приказ, и наши награды ждут нас только после его выполнения, и никак не раньше. И за выполнение! Надеюсь, я понятно объясняю? А желающим отметиться в истории великими подвигами говорю ясно и четко – удавлю собственноручно, и государь император за это только похвалит. И вас похвалит, и, может быть, даже наградит. Но посмертно. Вы хотите Святого Владимира с мечами на могилку, господин Голицын?
– Да что уж я… – смутился сержант.
– Ага, значит, вы еще не потеряны для Красной Гвардии.
– А я? – решился второй из распекаемых красногвардейцев.
– В каком смысле?
– Я не потерян?
– Прочь с глаз моих, герои…
Последний эпитет в устах командира батальона прозвучал одновременно угрозой и диагнозом, но никак не похвалой. Иначе нельзя, особенно с этими – аристократы, мать их… Но в Красную Гвардию попали исключительно в силу своих способностей, выдержав высокий конкурс, и на оскорбительные намеки об использовании родственных связей очень обижаются. Но в целом молодцы, ежели не распускать.
– Мы же не просто так его привели, Федор Иванович, – сержанты скрываться не стали и предприняли согласованную атаку на командира. – Он много чего интересного рассказывает.
– Про что?
– Да про все. Но с особенной ненавистью – о большом отряде русских егерей и казаков, расположившемся в пяти верстах отсюда. Тот отряд вооружен каким-то чудовищным оружием и не далее как сегодня утром разогнал два английских батальона, посланных на его уничтожение.
– Вот как?
– Так и есть, Федор Иванович. А этот пленный как раз из остатков тех самых батальонов.
– Что-то сомнения берут, господа. Сколько человек там может быть в строю? Если это заградительный отряд для поддержки наступательного духа французских союзников, то больше ста человек быть не должно. Обычно взвод егерей да казачья полусотня при одном офицере. Против двух батальонов только бы выстоять. Да, победят, но чтоб разогнать?!
– А если в наличии артиллерия большого калибра?
– Откуда?
– Не знаем, Федор Иванович, но она в отряде имеется.
Толстой внимательно посмотрел на своего начальника штаба:
– Иван Михайлович, такие люди нашему батальону очень бы пригодились. Съездишь?
Заскучавший без особых дел Лопухин оживился:
– Почему бы нет? Это я мигом.
– Только мундиры смените, – посоветовал майор и с отвращением посмотрел на свой собственный. – Отвык я от подобных фасонов. Как шлюхи портовые, ей-богу.
Лейтенант Самохин не жаловался ни на обмундирование, ни на жизнь, хотя и то и другое в последнее время не блистали красотой и чистотой. Живой, и ладно… и даже сумел почти без потерь вывести отряд из-под удара. Французы за потери не считаются, так как неизвестно, сколько их на самом деле погибло, а сколько разбежалось и до сих пор прячется в окрестных лесах. Пусть их Наполеон пересчитывает.
