Телохранитель Генсека. Том 4 (СИ) - Алмазный Петр

Вопрос застал меня врасплох. Ответ один: сейчас я живу ради Советского Союза, но он будет слишком напыщенным, хотя и полностью правдивым. Я вздохнул. Чувствую, что надвигаются трудные времена. Альтернативная история богата не только новыми победами, но и непредсказуемыми поворотами.

— Ради нашего общего дела. Ради страны, ради моей работы и Леонида Ильича лично. Ради своей семьи, благополучие которых тоже напрямую зависит от успехов нашего дела, нашей страны… — ответил я так, как сумел.

Эскаланте кивнул с уважением и пониманием. Никак не комментировал мои слова, но мне кажется, что мой ответ его вполне устроил.

После кофе мы с Фабианом попрощались. Он направился к своим помощникам, узнать результаты анализов. Я подумал: портативная мобильная токсикологическая лаборатория — это отличная мысль. Нужно и нам взять на заметку. И дежурные саперы нужны собственные. Надо будет поговорить об этом с Рябенко и Цвигуном.

Вернувшись в кабинет, снова уселся в кресло и пододвинул к себе телефон. Первым делом доложил Рябенко о происшествии с горничной. Также сообщил о присутствии Эскаланте в Завидово.

— К вам уже выдвинулся сам Маркус Вольф, — сообщил Рябенко. — У вас там, смотрю, большой обмен опытом намечается? Кстати, Чаушеску отказался ехать на прием и на параде его не будет. К своей безопасности он относится очень трепетно, и я не знаю, что его так напугало. Спросил его прямо — он ответил, что получил сведения о возможных беспорядках в Румынии. То есть дипломатично съехал с темы вопроса. О том, что случилось в Завидово, пока никому не известно. Я доложу только Удилову.

Рябенко отдал мне еще несколько распоряжений по поводу организации охраны Генсека, после чего закончил разговор.

Положив трубку, я задумался. Эскаланте сообщил, что несколько раз докладывал первому начальника Первого главного управления. А это у нас Крючков Владимир Александрович. В моей реальности он горячо поддержал Майкла Горби, заявив на пленуме следующее: «Все советские чекисты как один человек поддерживают кандидатуру Михаила Сергеевича Горбачева!»… В восемьдесят восьмом уже сам стал председателем КГБ, а в следующем — членом Политбюро. Впрочем, прозрение наступило скоро — и Крючков стал членом ГКЧП. Впрочем, и там он «отличился» полным бездействием. Не принял самых обычных мер, вытекающих из логики любого переворота: не нейтрализовал ближайших противников переворота, прежде всего Ельцина.

Кто его заместитель? Первых замов у него четверо. Надо будет уточнить у Эскаланте, к кому конкретно обращались кубинские безопасники…

Глава 16

А вот и он, легок на помине! Дверь открылась — и в кабинет вошел Фабиан, за ним следом появился изящный, аккуратный, похожий на профессора человек.

Маркус Вольф собственной персоной!

— Не ждал вас так рано! — я встал, шагнул навстречу гостям, поздоровались за руку.

Рука Вольфа была железной, и сам он, несмотря на внешность интеллигента, был человеком очень жестким. В «Штази» такие операции проворачивал, что на некоторых можно и нам поучиться.

— Уже виделись, но встречи с хорошим человеком никогда не бывают слишком частыми, — Эскаланте рассмеялся.

— При необходимости, можете использовать и наших агентов, — предложил Вольф, присаживаясь в предложенной мной кресло. — Вам давно следовало связаться со мной.

— Имел другие обязанности и полномочия, — усмехнулся я.

Фабиан Эскаланте, вместо того, чтоб занять второе кресло, уселся прямо на краешек стола, придвинув поближе к себе пепельницу. В его пальцах тут же возникла сигара, табачный дым белесой дымкой поплыл по комнате, добавляя нашему импровизированному «совещанию» загадочности.

— Фабиан, к кому конкретно из заместителей Крючкова вы обращались? — задал я вопрос, который следовало задать еще во время нашего совместного обеда.

— Усатому, — ответил Эскаланте и тут же поправился:

— Э, нет, простите, Усатову, — он потрогал собственные усы, пригладил их. — Русский мне как родной, но все равно иногда делаю ошибки. Усатов получал информацию, говорил «спасибо», но никаких действий не предпринимал. Не хотел «разводить панику на пустом месте», как мне докладывали.

— То же самое и у нас, — подтвердил Маркус Вольф. — У нас сейчас основная задача — диссиденты. Отслеживаем контакты с советскими учеными и работниками культуры. В частности нас очень интересует фигура Андрея Сахарова. Неделю назад, сразу, как приехал сюда готовить приезд Хоннекера, я встретился с Бобковым по поводу активного общения академика Сахарова с некоторыми немецкими, с позволения сказать, товарищами. Не знаю, что за бардак у вас творится, но меня просто поражает легкомыслие ваших генералов! Ваш Сахаров — это активно действующий диссидент, при нем работает целый штаб. В ГДР подобное даже представить не возможно!

— Согласен, Сахаров слегка помешался на защите прав человека, — я постучал пальцем по лбу.

— Так в чем же дело? — усмехнулся Вольф. — Помогите ему помешаться окончательно. Уж с этим проблем нет, технологии разработаны давно.

Разумеется, я знал о программе «Zersetzung», с помощью которой проводили психологическую дестабилизацию «объекта». Она эффективно показала себя в Германии, но не все немецкие методики были применимы в нашей стране из-за разницы менталитета.

— На мой взгляд, немцев, известных своим перфекционизмом, сводить с ума куда легче, чем наших раздолбаев, — попытался отшутиться я. — Если человек и без внешних вмешательств каждый день ищет свои очки, теряет ключи, забывает какое сегодня число…

— О, и еще ремонтирует табурет путем перетягивания частей изоляционной лентой и бельевой веревкой, — рассмеялся Вольф, поддержав мою шутку. — Когда мне доложили об этом, я был несколько шокирован. И это академик! Здесь даже не применишь вашу поговорку «голь на выдумки хитра».

— Вот я и говорю — разница менталитетов! — пожал я плечами.

— Но хоть кто-то внедрен в окружение такого ненормального врага системы? — не сдавался Вольф.

— Информаторы имеются, да. Но полноценной работы над разложением движения Сахарова изнутри не ведется, — я подумал, что не могу разорваться. — И Сахаров сейчас далеко не самая важная наша задача.

— Напрасно вы так думаете, — заметил Вольф. — Это пятая колонна, они совсем не безобидные чудаки, какими кажутся на первый взгляд. Это яд для умов, который действует медленно, но убивает общество.

— Кстати, о птичках… Роберт Хавеман все еще под арестом? Насколько я информирован, он пытался передать письмо Сахарову и договориться о координации деятельности, — задал я вопрос больше для поддержания разговора, а сам в это время думал о том, чем же занимается Бобков, ведь диссиденты — его епархия.

Вольф не успел мне ответить, так как в этот момент в дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, настежь распахнули.

— О, заговорщики собрались? Кого арестовывать будем?

— Надеюсь, не вас, Филипп Денисович, — в тон вошедшему ответил я полушутливо.

Что за день сегодня такой удивительный? Только успел подумать о Бобкове — и он уже здесь.

Бобков остановился на пороге, с подозрением разглядывая нашу троицу. Кровь бросилась ему в лицо, дряблые щеки приобрели свекольный оттенок. Очевидно, что ему не понравилось как моя шутка, так и общество, в котором я сейчас находился. Однако он быстро справился с эмоциями и, захлопнув за собой дверь, прошел в кабинет. Снова оглядев нас подозрительным взглядом, генерал-майор заговорил резким, дребезжащим голосом:

— У меня вопрос к вам троим. Почему о действиях иностранных разведок не доложено по всей форме? Что это за тайные совещание⁈ Почему я ничего не знаю? Кто вам позволил проводить активную операцию — я бы даже сказал, провокацию — в отношении персонала правительственного комплекса⁈

Бобков начал с наезда, но я лишь усмехнулся. Нападение — лучший способ защиты, но не против меня и тем более иностранных коллег, находившихся сейчас рядом.

— О, компаньеро Филипп! — широко улыбнувшись, воскликнул Эскаланте, пустив под потолок струю дыма. — Как это говорится по-русски? На ловца и зверек бежит⁈