Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег

— И тебе поздорову, славный воин Радомир. Прости, что при бабьей сваре оказаться довелось, — с лёгким сожалением развёл руками Чародей. Изящно сменив статус назревавшего скандала федерального уровня на мелкую семейную неурядицу.

Радомир коротко, отрывисто как-то кивнул, чуть прикрыв глаза, давая понять, что новые вводные принял и с формулировками согласен.

— Очень ты обяжешь меня, святейший патриарх, если с митрополитом Неофитом проводишь княгиню Оду в мою домовую церковь, где вы, вероятно, крепко помолитесь о здравии её и скорейшем освобождении обуянной бесами души тётушки, — со скорбно-участливым выражением лица сообщил князь Ивану. Тот снова кивнул с пониманием, делая шаг в сторону так и сидевшей в неприглядном виде немки.

Ода оглядела свои руки, покрытые кровью и соплями. Провела ладонью по голове, не найдя на месте привычного парика. И тот блеск, что заполыхал в её льдистых глазах, замерших на невозмутимой Дарёне, заставил Чародея поднять руку, прерывая движение патриарха Всея Руси. Потому что змей, что скалят зубы на семью и родных, следовало убивать, не глядя, бабы они или мужики. Или хотя бы вырывать с корнями ядовитые зубы. Или выбивать. И неядовитые тоже. Для памяти и для порядка. Иван, видимо, заметил или почувствовал это во взгляде князя и остановился, придержав руками и черниговцев.

— Слушай меня, Ода, слушай внимательно, — и снова в голосе Всеслава переплелись еле различимый вой далёкой ледяной метели, рёв ещё более дальнего лесного пожара и шелест меча, что тянут из ножен. Немка перевела бешеные глаза на Чародея и словно оледенела. На моей памяти столько сил в гипнотическое воздействие он вкладывал впервые.

— Ты пойдёшь с патриархом и митрополитом. Ты встанешь перед образа́ми святых и покаешься, крепко покаешься в делах и помыслах против мужа, против народа русского и святой православной веры. Пусть верные слуги Господа решают, как жить-быть тебе дальше.

В глазах немки продолжали полыхать гнев и ненависть. Это мужик, воин, получив по морде, утрётся и продолжит бой, прямой и честный, до победы. Эта же гадина будет годами выжидать, чтоб ответить, и поступки её вряд ли будут иметь хоть что-то общее с Правдой и Честью. Таких за спиной оставлять нельзя.

— Мне очень жаль, что ты — женщина моего родича, Ода, — зашелестела снова смерть голосом Чародея. Поменялись в лице все в комнате. Лишь Дарёнка осторожно погладила плечо мужа. Чуть дрогнувшей тонкой ладошкой. Всеслав накрыл её пальцы своей ладонью, не сводя глаз с тётушки.

— Не будь Святослав твоим мужем, я приказал бы выдрать тебя вожжами на конюшне. А потом отволочь к реке. За ноги. Через весь город. Прямо так, с голым срамом и с подолом на башке.

Голос Всеслава, как и глаза его, не выражали ничего. Смерти не нужны эмоции, её боятся и без них, она страшна именно своим полным, абсолютным равнодушием. И это чувствовал каждый в комнате. Ненависть и злобу во взоре Оды сменил ужас. А Чародей продолжал:

— А там, на берегу, я вспорол бы тебе брюхо. Набил камнями и отправил под лёд. Водяному Деду нравятся такие, как ты. Злобные, хитрые и бесчестные. Ты была бы в любимицах у него, Ода. Вечно. Нежитью, без всякой надежды на спасение.

Немку снова затрясло. Она судорожно пыталась укутаться в рваное платье, даже с пола что-то подхватила. Только бы отогреться после этого ледяного голоса. Только бы не смотреть в глаза его обладателю, где серо-зелёным будто манила к себе, тянула за Кромку днепровская прорубь.

— И, поверь, мне не было, нет и никогда не будет никакого дела до того, кто твой брат, и насколько близок твой род к Святому престолу. Мне — всё равно, Ода. Я, Всеслав Полоцкий, говорю тебе: тот, кто умышляет зло на мою семью, на мой народ, на мою землю — пусть пеняет сам на себя. Ибо сам выбрал себе и смерть и посмертие.

Вывшую и бившуюся в истерике княгиню черниговскую выносили митрополит с боярином. Поминутно озираясь на Чародея, что провожал её тем же самым мёртвым взглядом чуть сощуренных серо-зелёных глаз. Которыми, кажется, и впрямь смотрела сама смерть.

Глава 15

Мы верим твердо

Утром, после службы в Софийском соборе, на которой патриарх произнёс неожиданную, но яркую и проникновенную проповедь о важности сохранения людских душ и животов вне зависимости от того, в кого те люди верят, пошли на берег. Тем более отец Иван благословил. И даже новую епитрахиль-шарф накинул. Я едва не заржал внутри князя, когда углядел благообразного старца, патриарха Всея Руси, в красно-бело-зелёном шарфе с символикой погранвойск. И потом только сообразил, что буквицы «П» и «В», изящно вышитые на плотной ткани — это наши «Полоцкие Волки». Ну да, не блеснули оригинальностью мы с князем, согласен. Но сыны-то какие хваты, молодцы! Вот это я понимаю — агент влияния. Или амбассадор бренда, как в позднюю пору покинутой мной в прошлой жизни России говорили, забыв, видимо, все родные слова.

На подступах к стадиону, больше похожему на, мягко скажем, частично деформированный шатёр бродячего цирка, уже вовсю торговали флажками, шарфами и рушниками с символикой. Народ мёл новинки, как горячие пирожки, а за последние едва ли в драку не лез. Жаровни с углями и разогретыми на них булыжниками делали пребывание на трибунах немного комфортнее. Покрывала из оленьих, медвежьих и волчьих шкур-полстей — ещё сноснее. Горячий сбитень и предвкушение новых ощущений и вовсе грели народ, как весеннее Солнышко. Тем, кому не хватило места на «лавках горой», приходилось моститься по деревьям и крышам — на берегу возле площадки мест не было ни единого.

В первом чемпионате древней Руси по ледне́ принимали участие «Полоцкие Волки», «Стражи Киева», отряд городских бояр и ратников, и «Лесовики», команда Ставра и Буривоя. Сам великий волхв тоже был на трибуне. И князь, после приветствий и объятий, от души поблагодарил одноглазого старика за то, что они с безногим не стали дразнить гусей и остановились на нейтральном названии, обойдясь без стрел и секир, молотов, посохов и плугов Старых Богов.

— Ну уж вовсе-то за дурней дремучих нас не держи, княже, — хмыкнул Буривой, разглаживая на груди чёрно-зелёную ткань с причудливой вязью из белых букв «Л», логотипом его отряда-команды. Которые при желании и определённой доле фантазии легко можно было принять за один из символов Велеса.

— Вас недооценивать — самому дураком быть, — в тон ответил Чародей. — От лютичей и ободритов весточку получил, спасибо. Но древлянская, думаю, получше была, и для меня, и для тебя, и для них.

— Откуда знаешь, что и я с того что-то выгадал? — насторожился волхв.

— Ну так я ж вас вовсе-то за дурней дремучих не держу, — широко улыбнулся Всеслав.

А Буривой, сощурившись было подозрительно, вдруг тоже расплылся в улыбке и хлопнул князя по плечу.

— А ведь купил! Купил старика! Ты глянь на него, Яр — лис самый что ни на есть, и даром, что волк!

— А кому бы другому по силам было такое ещё измыслить да сотворить? — Юрий явно был доволен и учеником, и собой, и ситуацией.

В «правительственной ложе» сидели бок о бок патриарх, верховный жрец, митрополит, родовитые бояре, полоцкий волхв, храбрые воины и несколько торговых людей из лучших, тех, что попали в эту часть трибуны не за деньги, а по совести. Тот самый Тихон, торговец мясом и, как выяснилось, мясопромышленник, сперва было озирался тоскливо, но когда боярин рядом разглядел на нём бело-синий шарф «Стражей» и протянул раскрытую ладонь — чуть приободрился. После стаканчика горячего вина с мёдом и пряностями они уже хором орали кричалки своего отряда. Вот никогда бы не подумал, что фанатская культура такая адаптивная и настолько привязчивая. Наверное, что-то инстинктивное в ней есть, нутряное.