Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор
Однако мне жаловаться не на что. Сегодня я выступаю в качестве дирижёра, только вместо палочки эспантон, похожий на пику с рогами. На самом деле гренадерскому поручику он не полагается, но уж больно удобная вещь для занятий с личным составом: издалека видно. Ротный одолжил, чуть ли не под расписку, велел беречь, а сам куда-то укатил причёсанный и распудренный. Спрашивать куда именно, считается дурным тоном. Для высокого начальства капитан-поручик Петельчиц 'где-то здесь, скоро будет'.
Полк вернулся из лагерей, солдаты пропахли запахами походного костра и леса. День выдался безветренный. Я хоть и стою метрах в пяти от строя, всё равно ощущаю, что воздух над бойцами хоть ножом режь.
Позади повторное приведение к присяге. Красивое, торжественное, с обязательным воспоследовавшим обмытием 'погон', во время которого я познакомился с молодыми офицерами полка, а те уяснили для себя с каким 'фруктом' будут иметь дело. Вроде друг в друге не разочаровались.
Единственное, что смутило: почему после очередного чина надо присягать заново? В чём логика? Если уж дал клятву, изволь быть верным до гробовой доски, иначе само понятие воинской присяги становится размытым. Тебя за службу похвалили, отметили, разрешили провертеть на погоне ещё одну дырочку (утрирую, конечно), так это только стимулирует на дальнейшую честную службу, а не освобождает от данного на плацу возле развёрнутого полкового знамени слова. Нет, это мы точно поменяем, как только до власти дорвёмся. До неё, конечно, как до Луны пёхом, но кое-какими успехами похвастаться можно.
Благодаря милости императрицы я перепрыгнул сразу через две ступени в карьерной лестнице, миновав чины прапорщика и подпоручика, и получил обер-офицерское звание поручика. С учётом гвардейских 'бонусов' я теперь равен армейскому капитану.
Моя обязанность помогать командиру роты. По сути дела, я его заместитель, а в отсутствие капитан-поручика и вовсе 'слуга царю, отец солдатам', хотя львиную долю работы тащат капралы с сержантами.
Поскольку в родной третьей вакансий не нашлось, я попал в четвёртую, которой командовал капитан-поручик Игорь Петельчиц. До перевода в полк он был флигель-адъютантом генерал-фельдмаршала князя Трубецкого. Признаюсь, что ожидал увидеть заносчивого и спесивого вельможу, но капитан-поручик приятно удивил. Он оказался человеком сердечным и довольно простым в обращении. Во всяком случае, какой-то дистанции между нами я не обнаружил, панибратства, что для армии очень важно, не было тоже. Вполне нормальные взаимоотношения людей, занятых общим делом и заинтересованных в его успехе.
После повышения мне предстояло построить мундир гренадерского офицера, разумеется, за свои деньги. Поручику полагалось годовое жалованье в размере чуть меньше ста восьмидесяти рублей, после всех вычетов оно стремительно худело процентов на двадцать. В итоге выходило полсотни рублей в каждую треть.
Были ещё разного рода порционы, часть из которых я имел право взять деньгами, но с учётом дороговизны продуктов стоило быть предусмотрительным и многие из казённых благ брать натурой. По всем прикидкам, Креза из меня не выходило. Частично выручало литераторство, но разгульную жизнь вести я бы не смог при всём желании.
Стоил офицерский мундир значительно дороже солдатского, хоть и не отличался от него покроем, разве что сукно выбиралось качеством получше. Раньше я пользовался услугами полковой шпалерны, но Петельчиц настоятельно рекомендовал обратиться к одной из мастериц, немолодой женщине с поистине золотыми руками. Она была солдаткой, то есть солдатской женой, и подрабатывала шитьём, чтобы семья могла сводить концы с концами. Заказы принимала на дому. Многие офицеры и даже офицерские жёны пользовались её услугами. Брала недорого, работу выполняла качественно и в срок.
Мастерица сделала раскрой и подсчитала, сколько потребуется материала. Мы с Карлом, который дослужился до капрала, прогулялись по лавкам, приценились и остановили выбор на английском сукне. Российское, к сожалению, почему-то стоило гораздо дороже.
Мундиры гвардейцы Измайловского полка носили зелёного цвета, кафтан и камзол обшивались золотым галуном. На случай непогоды предназначалась тёмно-зелёная епанча с красным подбоем. Шапка-гренадерка украшалась султаном из страусиных перьев с белыми верхушками. Отличительными знаками офицера были шёлковый шарф с кистью через плечо и металлический знак — горжет, который одевали на шею.
При параде поверх башмаков надевались белые полотняные штиблеты с обтяжными пуговицами. Вещь жутко непрактичная, пачкалась постоянно. Стирать её то ещё удовольствие, правда, с недавних пор заботу о моём внешнем виде взял на себя денщик, двадцатилетний рыжий фузилёр Кирюха Демьянов.
Прошлой зимой он по пьянке уснул в сугробе и чуть не замёрз до смерти, врач ампутировал ему на правой ноге два обмороженных пальца. Понятно, что маршировать парень теперь не мог. Петельчиц посчитал увечного солдата непригодным к повседневной службе и определил в денщики.
До меня Кирюха сменил кучу хозяев, со всеми не ужился. Причина крылась в специфическом характере парня. О, это нечто! Я давно не видел столь меланхоличных и неторопливых людей, которые полчаса будут обдумывать надо сходить за водой к колодцу или не надо, а затем ещё больше времени потратят на соображение, сколько вёдер принести. В армии любят, чтобы бойцы 'летали' и ненавидят тихоходов. Предыдущие хозяева замучились заводить Кирюху с полпинка и начали сплавлять как эстафетную палочку. Последней жертвой, которой выпал нести сей крест, стал я. Мне, как новичку, ещё предстояло на практике познакомиться с особенностями психотипа нового подчинённого.
В момент знакомства я был обманут благообразием его внешнего вида: ни дать ни взять приходской дьячок, разве что гладковыбритый. Рожа на первый взгляд казалось честной, воровства за ним не наблюдалось, после увечья пил в меру, чистоплотный, как кошка. По-моему он мог ходить в баню каждые сутки.
На первых порах я испытывал жуткие неудобства. Было стыдно, что теперь меня обстирывает и обштопывает персональный слуга, но потом, после долгих размышлений, я смирился с неизбежным. Не стоит ходить в 'монастырь' восемнадцатого века с либеральным 'уставом' двадцать первого. Откажись я от Кирюхи, другие офицеры, да и солдаты, меня бы не поняли. Потом привык, стал смотреть проще. Ну есть у меня денщик, значит, так надо, буду извлекать из этого пользу. Руку на него не поднимал, хоть он и заслуживал, ругаться — ругался, но без особой злобы, так, по-мужски, для поддержания в тонусе. Распускать его не стоило. В итоге это могло дорого обойтись нам обоим. Солдаты по натуре хорошие психологи, и, если командир даст слабину, быстро могут сесть ему на шею, а у меня под ружьём почти две сотни гавриков, и далеко не все из них уважают поручика фон Гофена за горжет и шёлковый шарф. Если в третьей роте я успел набраться авторитета, здесь предстояло начинать с чистого листа. Никому нет дела до былых подвигов.
Взяться как следует за личный состав мне пока что не удалось, возникла масса новых проблем, требовавших срочного решения. Хорошо хоть Петельчиц пошёл навстречу и освободил от некоторых обязанностей.
Как офицер гвардии, я должен иметь собственный дом. Статус, ядрён-батон! Мундир ветхий, шпага ржавая, а домишко чтобы был свой. Армейцам легче, они могут снимать жильё в городе (рубль-два в месяц), а те, кто совсем стеснён в средствах, пользуются благами бесплатного постоя. Обывателям всё равно деваться некуда.
На первое время меня перевели с квартиры Куракина к другому петербуржцу, Демьянов поселился со мной, готов был спать хоть на коврике в прихожей. Пришлось расстаться с Карлом, которому быстро подобрали нового соседа. При переезде обоим взгрустнулось.
— Ничего, обзаведусь жильём, перевезу к себе, — пообещал я кузену.
— Желаю удачи, Дитрих! Мне будет не хватать тебя, братец, — печально вздохнул он.
Для начала я принялся рыскать по городу, надеясь, что смогу купить что-то подходящее. Мне, пусть гвардейскому, но всё же небогатому офицеру, о дворцах можно только мечтать. Идеальным вариантом была бы покупка дома у однополчанина, который переходил в другую часть или совсем оставлял службу, перебираясь в имение. В таком случае по указу фельдмаршала Миниха хозяин мог продать недвижимость только сослуживцу, причём максимум за полцены. Но этот вариант быстро отпал. Текучкой гвардейские полки никогда не отличались. Чтобы спровадить гвардейца в армейскую часть даже с повышением, надо очень постараться. Народ крепко держался за свои места, редкие 'ваканции' моментально заполнялись родственниками. А поскольку со смертью Петра Первого мало кто из нас принимал участие в боевых действиях, война гвардейских рядов не прореживала.
Выставленные на продажу дома оказались не по карману. После пожара 11 августа, когда в пепелище превратились больше ста домов, а погорельцы вынуждено мыкались в поисках съёмных квартир или вообще проживали под открытым небом на лугах, цены на недвижимость взлетели. Заодно, кстати, подорожали и продукты. И хоть вышел правительственный указ, по которому хлебным спекулянтам грозили огромным штрафом и конфискацией товара, помогал он мало. Желание нажиться на чужой беде пересиливало страх перед строгим наказанием.
