Сергей Шхиян - Время Бесов
Мне пока что было не до того, чтобы разглядывать девушек, колотил озноб и просто хотелось попасть в тепло. Миновав сени, мы вошли в гостиную, ярко освещенную двумя мощными керосиновыми лампами. Обставлена она была не революционными лавками и убогой разнокалиберной мебелью, а стильным русским ампиром, обитым лиловым плюшем. На стенах висели картины весьма фривольного содержания, писанные маслом какими-то очень неизвестными художниками.
Ордынцева только мельком взглянула на эту наивную порнографию и больше старалась ее не замечать. Было видно, что в ней революционная вседозволенность все никак не могла победить добропорядочное воспитание.
Преодолевая слабость, я подошел к ближайшему креслу и мешком опустился в его мягкий, пружинящий комфорт. Тотчас ко мне подплыла барышня в красивом старинном платье с большим декольте.
— Вам плохо? Принести воду или лучше клюквенного морса? — спросила она приятного тембра голосом, низко наклоняясь ко мне, так что стала видна почти вся ее белая, с тонкой, чистой кожей грудь.
— Если можно морса, — попросил я, с трудом отводя взгляд от выреза платья.
В гостиной было тепло, уютно, пахло засохшими цветами и чем-то нежно парфюмерным. Опухтин, как и я, добрел до первого попавшегося дивана и без церемоний прилег на него, пытаясь удобнее устроить раненную ногу. Выглядел он совсем плохо. Его полное, одутловатое лицо осунулось, кожа стала серой, и вокруг глаз залегли темные тени. К нему кинулась вторая девушка, также, как и первая, одетая для такого глухого места нелепо роскошно, в бальное платье по моде прошлого века, украшенное стразами.
— Илья Ильич, — залопотала она, быстро произнося слова, так что сглатывались окончания, — миленький, что это с вами? Да на вас просто лица нет!
— Аленушка, у нас есть шустовский коньяк? — не отвечая на вопрос, спросил Опухтин.
— Конечно, сколько угодно, — ответила девушка.
— Принеси бутылочку, и закусить икорки. Лимоны есть?
— Вышли, Илья Ильич, остались только ананасы, — огорченно, будто в запасах не оказалось самого необходимого, воскликнула девушка. — Ананасик почистить? Или может, скушаете яблочко? Антоновка нынче попалась знатная!
— Рыбкой закушу, — подумав, решил он. — К икорке присовокупи балычка и копченой осетрины.
Девушки, несмотря на свои бальные наряды, оказались расторопными и рукастыми, тотчас начали накрывать на стол и проворно бегали то в подвал за напитками, то в кладовые за припасами.
У меня возникло чувство, что я опять переместился во времени и теперь нахожусь в конце девятнадцатого столетия, в богатом помещичьем доме и вокруг нет ни революции, ни голода, ни разрухи, ни гражданской войны.
Прихлебывая кисло-сладкий морс, я начал постепенно впадать в блаженное дремотное состояние. Не хотелось даже шевелиться, тем более вставать, разматывать присохшие бинты и смотреть на свою развороченную пулей плоть. Во время побега и усилий, которых требовала езда, тряски на раздолбанных дорогах, я чувствовал, что рана опять начала кровоточить.
— Товарищ, вам еду подать сюда или сядете за стол? — спросила девушка с роскошной грудью, ласково заглядывая мне в глаза,
— Если можно, я просто лягу, — ответил я.
Есть мне не хотелось, температура поднималась, и самое лучшее было побыть какое-то время в покое.
— Пойдемте, я отведу вас в спальню, — предложила она, помогая мне встать.
— Капа, позаботься о товарище, — по начальственной привычке распорядился Опухтин, уже устроившись за столом перед запыленной бутылкой коньяка.
От физической поддержки Капы я отказался, пошел сам, постепенно приходя в себя после минутного расслабона. Девушка, шелестя длинной шелковой юбкой своего вечернего платья, шла впереди с керосиновым фонарем, а я ковылял следом, вдыхая терпкий аромат ее откровенных духов, сдобренных слабым запахом керосина. Мы прошли в спальню, большую комнату с огромной кроватью посередине. Предназначалась она, скорее всего женщине. Там был все, что нужно даме: трельяж, туалетный столик, заставленный затейливыми флаконами и фарфоровыми баночками, комод, умывальник и даже биде.
— Я помогу вам, товарищ, раздеться, — предложила Капитолина, мягкой ладонью беря меня за руку.
— Спасибо, я сам, — сказал я, опускаясь на мягкое поле сексодрома. — Может быть в другой раз, сейчас я очень устал, и мне нужно побыть одному.
Капа участливо кивнула и без спроса, присев на корточки, так что опять ослепила меня грудью, ловко сняла с меня тесные сапоги. Потом встала на ноги, дружески улыбнулась и, прихватив их с собой, вышла из комнаты.
Как только я остался один, сразу начал торопливо стаскивать с себя одежду. Все в тайном убежище Троицких коммунистов было хорошо, единственно, чего недоставало, это безопасности. Пока у окружающих есть уверенность, что я едва жив, мы с Ордынцевой еще в относительной безопасности, но стоит продемонстрировать свои возможности, как тот же Опухтин сделает все возможное, чтобы отделаться от свидетеля капиталистического перерождения.
Как ни странно, моя рана оказалась в очень приличном состоянии. Было непонятно, почему у меня вдруг повысилась температура. Я лег, расслабился и попытался заснуть. В голове медленно начали смешиваться все последние события, пришла сладкая истома засыпания, и я на несколько минут отключился от реальности. Четверть часа глубокого сна так освежили, что я открыл глаза почти здоровым. Теперь настала пора эффективного самолечения. Организм у меня функционировал нормально, и можно было надеяться, что его энергии хватит для окончательного выздоровления.
Теперь меня хватило на полный экстрасенсорный сеанс. Как всегда, после него навалилась слабость, но не болезненная, а приятная, со сладкой мышечной болью.
В доме было тихо, меня никто не беспокоил, и я позволил себе ненадолго уснуть. Сколько времени прошло с этого момента, я не знаю, но никак не меньше часа. Проснулся я от какого-то шороха. Прикрученная керосиновая лампа слабо освещала комнату. Видимо, пока я спал, сюда кто-то входил и, не побеспокоив, притушил свет. Сознание вернулось разом и, как говорится, в полном объеме. Я сунул руку в карман брюк и нащупал наган. Браунинг, который я обманом отобрал у Опухтина, остался в кармане шинели, сейчас брошенной на плюшевый пуф около входной двери.
Шорох повторился, я резко повернул голову и увидел женскую фигуру, сидящую в кресле около темного окна.
— Кто вы? — спросил я, не узнавая светлый силуэт.
— Это я, товарищ Алексей, Капитолина, — сказала женщина, и я сразу узнал ее по голосу. — Как вы себя чувствуете? — спросила она, вставая с кресла и наклоняясь надо мной.
Теперь она была одета во что-то похожее на шелковую ночную рубашку, свободно спадающую с ее округлых плеч. Волосы Капа подобрала вверх, так что стала открыта высокая шея, плавно стекающая в плечи. Бесспорно, островная фея была очень интересной женщиной. В другое время и при иных обстоятельствах, не уверен, что я смог бы устоять против такой привлекательности. Теперь же я числил себя за Ордынцевой, к тому же мне не нравился статус и роль, которую девушка исполняла в «партийном доме отдыха»,
— Спасибо, Капа, мне уже лучше.
— Баня истоплена, вы будете мыться? — спросила она будничным тоном.
— Где женщина, которая приехала с нами? — не ответив на вопрос, в свою очередь спросил я.
— Товарищ Ордынцева уже помылась и ушла к себе отдыхать. Мы ей предложили на ночь Акима, но она не захотела.
— А где Илья Ильич?
— Он сейчас с Аленой, — просто ответила она, — а я, если захотите, буду с вами.
— Спасибо, Капа, может быть, как-нибудь в другой раз, — щадя чувства профессиональной гордости работника ночного фронта, поблагодарил я. — Я еще не отошел после ранения. А помоюсь с удовольствием.
— Пойдемте, товарищ Алексей, я вас провожу, — предложила она, ничуть не обижаясь моей индифферентности.
Я надел шинель, Капа накинула на плечи пуховый платок, и мы пошли в баню. От дома к ней вели добротные деревянные мостки. Мы шли рядом, почти касаясь плечами.
— Скучно здесь жить? — спросил я.
— Нет, — коротко ответила она. — Главное, что сытно. В деревнях народ с голоду пухнет, а здесь хорошо. Товарищи из Укома о нас заботятся, не забывают.
Говорить больше было не о чем, и мы замолчали. Капитолина рывком открыла разбухшую от сырости дверь, и уже из предбанника дохнуло влажным жаром.
— У нас баня хорошая, сухая, пар легкий, — сказала она, пропуская меня внутрь.
Я вошел в предбанник и хотел закрыть за собой дверь, но вслед прошла Капа и сама их рывком захлопнула. Создалась ситуация: «Не понял!» Только было неясно, кто кого, она меня или я ее. Спросить ее об этом было неудобно, и я решил посмотреть, как будет развиваться действие.
Предбанником служила большая комната, ярко освещенная закрытыми керосиновыми лампами «Летучая мышь». Дефицитного керосина тут не жалели. И вообще все здесь было комфортно и продумано. Комната была просторная с широкими мягкими диванами, застеленными отбеленным льняным полотном. На стенах висели пучки травяных сборов, отчего воздух был пропитан полузабытыми летними ароматами.
