Александр Михайловский - Время собирать камни
— Вот ваши товарищи и кончат, — Великий князь кивнул в сторону лежавшей на столе газеты, — заявили же всем, что вы за мир без аннексий и контрибуций, если конечно, кайзера уговорят. А то он у нас обязательно что-то хочет аннексировать, хоть ту же Прибалтику с Польшей, наконец.
— Если наши балтийские морячки продолжат уговаривать в том же духе, — ответил Задорожный, — то обязательно уговорят. Хороший тумак все понимают, не то, что просто доброе слово. Христос ваш все-таки не прав был, любовь, понимаешь, проповедовал. А нет ее любви между людьми, человек человеку волк, а все остальное от лукавого.
— А ты Филипп Львович не философствуй, — коротко заметил Александр Михайлович, — ты лучше делом каким-нибудь займись.
— Что, не по чину?! — взвился Задорожный. — Может меня еще во фрунт поставите?!
— Да нет, зачем же, — задумчиво сказал Великий князь, — просто философов сейчас развелось — как собак нерезанных. Плюнуть некуда, чтоб в философа не попасть. Вот, приедем в Питер и покажут нам там философию, пополам с человеколюбием. И вам, кстати, вполне возможно, за всю вашу излишнюю гуманность к эксплуататорам и сатрапам.
— Ну, это мы еще посмотрим! — зло сказал Задорожный, и вышел из купе, громко хлопнув дверью.
Впрочем, никаких оргвыводов из этого разговора сделано не было, и охрана продолжала относиться к своим подопечным равнодушно-доброжелательно. Тем временем "тифозный эшелон", продолжал двигаться на север, каждый час отстукивая еще по тридцать верст пути. Прошли еще сутки, остались позади станции Невель, Новосокольники, Дно, Батецкая, Луга…
Как раз после Витебска у всех возникло ощущение, что кто-то внимательно следит за продвижением эшелона, и все быстрее и быстрее проталкивает его вперед. Дежурные по станциям и уполномоченные Викжеля по мере приближения к столице, делались все более предупредительными и услужливыми, паровозы подавались сразу по требованию, на перегон эшелон выпускали в первую очередь. В привычном для всех российском революционном бардаке, это напоминало движение легкого суденышка в фарватере мощного ледокола.
Ни матрос Задорожный, ни великие князья не знали, что несколькими сутками ранее по этому пути проследовал эшелон, увозящий из Ставки генералов, поднявших мятеж против Временного правительства. Пройдясь по этой дороге два раза сначала туда, потом обратно, полковник Бережной сумел внушить путейским чинушам должное почтение к новой власти и ее распоряжениям. Тем более, что последовавший за этой поездкой кровавый разгром бунта люмпенов в Питере дал всем понять, что "ЭТИ шутить не будут".
И вот, вечером 10 октября по старому стилю, или 23-го по новому, Гатчина, что называется, уже показалась на горизонте. Великих князей начал бить мандраж, одна лишь Мария Федоровна бесстрастно восседала в своем кресле, словно Сфинкс. Было еще совсем светло, накрапывал мелкий дождик, делая пейзаж за окном унылым и противным. Поезд сбрасывает ход, а вот и она — платформа Варшавского вокзала в Гатчине.
— МамА, МамА, — закричала вдруг Великая княгиня Ольга, вглядывавшаяся в лица стоящих под навесом пассажирской платформы людей, — смотри, смотри, там Мишкин, и Ники с Аликс!
На мгновение все застыли, словно пораженные ударом тока, а потом великокняжеские носы дружно расплющились о стекло, как у любопытных и непоседливых гимназистов. И действительно, словно памятники ушедшей в прошлое эпохи, на перроне стояли экс-император с экс-императрицей, и его младший и непослушный брат. Рядом с ними были еще люди, совсем не похожие на почетную свиту.
Высокий худой человек в солдатской шинели и фуражке, перепоясанный офицерской портупеей, и до взвода солдат весьма грозного вида, вытянувшихся цепью вдоль перрона, во главе с таким же внушающим почтение офицером. Причем, что интересно, все при погонах и прочих регалиях, от чего тут многие отвыкли. Даже Вдовствующая Императрица Мария Федоровна величественно оторвалась от своего кресла, чтобы глянуть на гатчинские чудеса. Наконец поезд остановился. Конечно, на перроне не было ни красной дорожки, ни духового оркестра с приветственным маршем. Но тут уж ничего не поделаешь — какие времена, такие и нравы.
Мария Федоровна маленькая и сухонькая, величественно кивнула остолбеневшему Задорожному, и осторожно шагнула на перрон Гатчинского вокзала. Все это происходило в полной тишине, без духового оркестра и приветственных возгласов. Лишь устало пыхтел паровоз, да где-то за пределами вокзала затарахтел мотор авто. Цок, цок, цок — простучали по брусчатке каблучки высоких дамских ботинок.
— Добрый вечер Ники, — кивнула она старшему сыну, — добрый вечер Мишкин, — второй кивок достался младшему, добрый вечер Аликс, — Мария Федоровна сухо поздоровалась с невесткой, — кто-нибудь может мне объяснить, что тут, в конце концов, происходит? А то наш Харон, — она мотнула головой назад, в сторону выглядывающего из вагона Задорожного, — и сам ничего не может понять.
— Дорогая МамА, — почему-то вместо Николая ответил Михаил, — могу тебя заверить, что не все так плохо, как кажется, но и не так хорошо, как хотелось бы, — после этих слов, он покосился на стоящего рядом высокого худого человека, — Позволь представить тебе Феликса Эдмундовича Дзержинского, народного комиссара, а по старому, министра внутренних дел в большевистском правительстве господина Сталина. Именно ему поручено обеспечивать нашу безопасность, и наше благопристойное, с точки зрения господ большевиков, поведение.
После этих слов, Дзержинский галантно приложил пальцы к фуражке, поприветствовав свою бывшую императрицу. Все же шляхетские манеры у него остались в крови. К тому же тетушка Дзержинского по матери, Софья Игнатьевна Пилляр фон Пильхау, была фрейлиной Вдовствующей императрицы.
На лице Марии Федоровны, больше похожей на маску Сфинкса не дрогнул ни один мускул, но зато где-то в вагоне, раздался истерический женский вскрик, и шум рушащегося в обморок тела. Тишина, занавес.
— Ясновельможная пани Мария, — начал Дзержинский еще раз приложив руку к фуражке, — от лица советского правительства заверяю вас, что ни вам, ни вашим близким ничего не грозит. Если ваши сопровождающие были с вами неоправданно грубы, то мы с ними, конечно, разберемся. А сейчас вас ожидают несколько авто, для того чтобы отвезти вас в Гатчинский дворец, который решено сделать местом постоянного проживания вашей семьи.
— МамА, — добавил свои пять копеек Великий князь Михаил, — если бы министры Ники были бы хоть вполовину так хороши, как наркомы господина Сталина, то ничего бы с Империей не поделалось бы, стояла бы себе еще сто лет.
Величественно кивнув Дзержинскому, Мария Федоровна ответила, — Благодарю вас за заботу, господин Дзержинский. Ваши люди были предельно милы и вежливы, насколько это возможно при их происхождении и обязанностях, — затем, подарив по благосклонной улыбке своим сыновьям, и даже невестке, которых в Ай-Тодоре уже мысленно похоронили, бывшая императрица развернулась и направилась обратно в вагон.
24(11) октября 1917 года. 12:00. Швеция. Стокгольм. Васапаркен. Полковник СВР Антонова Нина Викторовна."На том же месте в тот же час…" Все, как в песне, только время нашего сегодняшнего рандеву адмирал, перезвонив по телефону господину Свенсону, попросил передвинуть на час. Видимо, он ожидал какие-то важные сообщения из Ставки кайзера.
Сразу после первой встречи мы, с помощью людей капитана 1-го ранга Сташевского, проследили за всеми передвижениями герра Тирпица. И узнали, что в посольство Германии он не пошел, а отправился прямиком на виллу, принадлежавшую одному богатому шведскому промышленнику, имевшего тесные деловые связи с концерном Круппа. Через час оттуда выехал автомобиль, в котором сидел один из сопровождавших адмирала людей. Машина остановился у центрального телеграфа. Посланник Тирпица отправил в Берлин и Кройцнах, где находилась Ставка кайзера Вильгельма, несколько телеграмм, безобидных по содержанию, но явно шифрованных. Похоже, что адмирал оценил те документы, которые я ему вручила при нашей встрече, и сделал соответствующие выводы. Он отослал организаторам его поездки краткий отчет о нашей встрече.
В свою очередь, люди из охраны Тирпица попробовали установить слежку за мной. Но мы тоже не щи лаптем хлебаем, да и сто лет, которые разделяют нас, тоже кое-что значат. В общем, оторваться от немецкого "хвоста" оказалось не так уж трудно.
Впрочем, я особо не обольщалась — господин Магнус Свенсон, который организовал нашу поездку в Стокгольм, знал, где я остановилась. И у меня не было сомнений в том, что он игрок из берлинской "команды". Просто мне необходимо было незаметно встретиться и переговорить с глазу на глаз с Владимиром Арсеньевичем Сташевским, для которого у меня было несколько деликатных поручений от генерала Потапова. А мне бы не хотелось светить его связь со мной.
