Александр Мазин - Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь
«Если вернемся, – тут же суеверно подумал Духарев. – Или оставить парня здесь?..»
– Жена, что скажешь? – спросил он. – Отдадим нашу Данку за Йонаха Машеговича?
Слада ответила сразу, не раздумывая:
– Нет!
Духарев очень удивился. Он знал, что жена к Йонаху относится с симпатией…
– Ну-ка, детки, идите погуляйте, – велел Духарев. А выставив их из горницы, спросил:
– Почему «нет», Сладушка? Чем тебе мальчик не угодил? Чем он плох?
– Мне – ничем, – ответила Сладислава. – А в мужья для Даны я его не хочу.
– Отчего так?
– Оттого, что хузарин.
Вот те раз. Духарев был поражен.
– Его отец – мой друг, – напомнил он. – И не однажды спасал мне жизнь. И сын – в отца. Данке он по сердцу, гнили в нем тоже нет! Я считаю: для Данки он будет хорошим мужем!
– Ты – господин, – не поднимая глаз, произнесла Слада. – Будет так, как ты скажешь…
Дрогнул ее голос, или показалось?
Он быстро пересек горницу, обнял жену:
– Нет, не так. Сколько лет с тобой живем, первый раз слышу, что тебе хузары не по нраву. Чем хузарин хуже угра, руса, ромея?
– Тем, что он – не нашей веры! – твердо ответила Слада.
– То есть, если его окрестить, то ты согласна?
– Он не примет крещения, – не раздумывая, сказала Слада.
– Почему ты так думаешь?
– Не примет. Спроси его.
– Ладно, – сказал Духарев. – Спрошу. А ты иди пока…
Со своим гриднем он поговорит наедине.
– Так ты ее любишь или нет? – сердито спросил Духарев.
– Люблю.
– А креститься не хочешь?
– Не могу, батька-воевода.
Йонах уперся, как бычок. А Серега-то думал: уговорить его принять крещение – пустяковое дело.
– Это вера отцов моих, – заявил молодой хузарин. – Я в истинного Бога верую. Не пристало мне поклоняться одному из пророков… – Тут парень сообразил, что сблотнул лишнее: ведь его воевода как раз этому «пророку» и кланяется. Сообразил и умолк. – Ты говори, говори… – поощрил его Духарев. – Что там еще у тебя накипело?
Но Йонах молчал.
– Значит – не любишь, – констатировал Сергей. – Любил бы – не отказался б от нее.
– Кабы не твоя она была дочь, воевода… Э-эх… – пробормотал Йонах.
– И что было бы? – осведомился Духарев.
– А то бы и было! – Йонах вскинул голову, глянул синими, как у отца, глазами в прищуренные глаза воеводы. – Дикое Поле – оно большое. Ищи ветра…
– А у меня, значит, умыкнуть – не рискнешь? Неужели боишься?
– Никого я не боюсь! – сердито бросил Йонах. – Я тебе клятву принес, батька!
– Ладно, – сказал Сергей. – Не хотел я тебя обидеть, Йонаш. Но Данку против воли матери отдать – нехорошо будет. Однако и «нет» я тебе тоже не говорю. И одно обещаю: пока люб ты дочери моей, за другого ее тоже не отдам. А там уж как выйдет. Будет судьба к вам благосклонна – будете вместе. Нет – значит нет. Устраивает тебя такой ответ?
– Нет! – честно ответил Йонах. – Но ведь другого не будет?
– Не будет.
– А встречаться нам можно?
– Можно, – разрешил Духарев. – Знаю: честь ее и мою не запятнаешь.
– Благодарю, батька! – Хузарин поклонился низко, в пояс. И вышел вон.
Духарев вздохнул. Проблемы эти религиозные… Христиане, иудеи, язычники… Какая разница – какой веры человек? Лишь бы человеком был настоящим.
А как бы он сам поступил на месте Йонаха? Пошел бы в иудеи ради любимой девушки? Тоже вряд ли. Но и не отступился бы тоже – это точно. Может, потому Сергей и решил дать парню шанс? Никто ведь не знает, как жизнь обернется. Одно ясно: Сладу Сергей тоже обижать не станет. Она ведь искренне верит, что Данка, выйдя за хузарина, навеки погубит душу. Так это или нет, кто знает? Но оплачивать счастье дочери горем матери – это не дело. Ох, уж эти религиозные проблемы!
Хорошо хоть в Киеве всяких богумилов нет, и здешний, в основном языческий, народ к христианам относится благожелательно. Что, впрочем, неудивительно: ведь и великая княгиня христианкой была ревностной. Одних только церквей в Киеве и окрестностях построила не менее двух десятков…
А княгиню народ уважал. Может, побольше даже, чем Святослава, который всё в походах да в походах… В иных киевских землях уже и забыли, как выглядит великий князь…
Глава десятая,
которая начинается с народного вече, а заканчивается укреплением вертикали власти
Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.
Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече – это вообще не в его правилах. Вече – это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве – по-другому. Здесь рядом – Дикая Степь. Беда вихрем налетает – бакланить некогда.
Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только – со старшиной: воеводами, боярами, князьями союзными.
Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят – и пусть им.
Глаз не разлепляя, пошарил рукой… Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.
Било всё тарахтело. Вот настырное… Всё-таки хорошо дома… Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:
– Эй, кто-нибудь! Квасу мне!
Полминуты – и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.
«Хорошо Слада челядь вышколила», – одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.
Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги – девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы…
И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.
Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.
– Матушка, матушка! – завопил он с ходу. – Спаси, матушка!
«Это еще что за чучело?» – подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница…
Сладислава появилась на крыльце. За ней – холоп с двумя мешками.
– В овин неси, – сказала Сладислава холопу. И монашку: – Говори, что стряслось?
– Беда, матушка! Ой, беда! – заголосил монашек. – Спаси, матушка! – монашек упал к ее ногам. – Церковь нашу жгут!
– Что ты несешь? – сердито сказала Слада. – Ну-ка встань, говори толком!
На подворье, привлеченные его воплями, выходили люди: любопытная челядь, несколько воеводиных гридней, из флигелька выбрался старый Рёрех… Младший сын Духарева Богослав выбежал из конюшни…
Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.
– Церковь жгут! – повторил он. – Нас бьют. Иерея насмерть убили!
– Кто?
Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.
– Киевские люди…
Сладислава ахнула.
«А ведь действительно беда, – подумал Духарев. – Неужели бунт?»
И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.
Сладино лицо – белее снега. Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.
– Я знала, знала… – шептала она. – Я знала, что так и будет… О, Господи…
– Не бойся, дочка! – это проскрипел старый варяг. – Никто тебе зла не учинит. Мы не позволим!
Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги…
«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, – прикинул Духарев. – Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян – тысячи, нет, десятки тысяч… Правда, и христиан среди них – не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде… Эх, жаль что со мной – только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил. На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина…»
– Зброю мне, одеться! – крикнул Духарев. – Вставай, малой! – рявкнул он на монашка.
Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.
– Поднимите его! – велел Духарев. – Дайте ему меду.
Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался – не оторвать.
– Хорош! – скомандовал Сергей. – Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай…
И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.
Церковь их была – при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка – огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек… Настоятелю разбили голову дубиной…
Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот – сюда…
