Хиллари Родэм Клинтон - Тяжелые времена
Когда рано утром 2 мая мой самолет приземлился, я сразу же отправила Джейка в посольство, чтобы он сообщил Чэн Гуанчену о моей личной поддержке. После длительного перелета мы не стали планировать на этот день практически ничего, и единственным мероприятием был неофициальный ужин с моим китайским коллегой, членом Госсовета КНР Дай Бинго.
Чэн все еще нервничал. Он чувствовал себя в безопасности в казарме морских пехотинцев, под присмотром посольского врача. У него сложились тесные отношения с персоналом посольства, особенно с послом Гэри Локом, который был первым американцем китайского происхождения на этой должности. Дед Гэри эмигрировал из Китая в США, где в штате Вашингтон он стал работать в качестве домашней прислуги, иногда в обмен на уроки английского языка. Гэри родился в Сиэтле, где у его семьи был небольшой продуктовый магазин, и стал губернатором штата Вашингтон, а затем министром торговли. Он был живым воплощением американской мечты, и я гордилась тем, что он являлся нашим дипломатическим представителем в это сложное время.
Гэри с Гарольдом часами сидели с Чэн Гуанченом, держа его за руку, успокаивая его и обсуждая его надежды на будущее. Дважды они организовали ему телефонный разговор с женой, когда она ехала на поезде на Пекин. Наконец Чэн вскочил, взволнованный и полный решимости, и произнес: «Пойдемте!» Судя по всему, эта затянувшаяся и непростая история наконец была близка к завершению.
Опираясь на руку посла и сжимая руку Курта, Чэн вышел из казармы и медленно подошел к ожидавшему его микроавтобусу. После того как он без колебаний сел в него, Джейк набрал на своем мобильном телефоне мой номер и передал телефон Чэн Гуанчену. После последних напряженных дней, полных ожидания и волнений, мы наконец смогли поговорить друг с другом. «Мне хочется расцеловать вас!» – сказал он. В тот момент я испытывала к нему точно такое же чувство.
Микроавтобус подъехал к находившейся поблизости больнице Чаоян, вокруг которой толпились журналисты и сотрудники госбезопасности. Китайская сторона неукоснительно выполнила свое обещание: Чэн встретился со своей женой и детьми, а затем его забрали врачи, которых сопровождали сотрудники нашего посольства. Я сделала тщательно подготовленное заявление для прессы (и это был мой первый публичный комментарий в связи с произошедшим), заявив: «Я рада, что мы смогли оказать содействие в том, что Чэн Гуанчен находился на территории посольства США и затем покинул его по своей воле и в соответствии с нашими ценностями». Со своей стороны, китайцы, как и ожидалось, осудили вмешательство США во внутренние дела страны, однако не отменили саммита и не поддались искушению немедленно вновь арестовать диссидента.
Когда Чэн был благополучно устроен в больнице, настало время обеда. Дай Бинго и Цуй Тьянькай пригласили нас в Храм долголетия, комплекс тихих двориков и изысканных домиков XVI века, в котором находится богатая коллекция предметов старины. Дай с гордостью организовал для меня экскурсию, и все мы испытали чувство облегчения, восхищаясь статуэтками из нефрита и изящной росписью. Продолжая свою традицию, мы с Дай Бинго оживленно обсуждали значимость американо-китайских отношений и различные этапы их развития. После обеда мы с Дай Бинго, Куртом и Цуй Тьянькаем уединились в небольшой комнате для неофициальной беседы. Как много времени прошло с тех пор, как Дай впервые показал мне фотографию своей внучки и мы договорились сообща работать ради того, чтобы наши дети унаследовали мирное будущее! И вот сейчас мы смогли преодолеть серьезную кризисную ситуацию и взяли на себя определенные обязательства. И тем не менее Дай не удержался от нравоучений. Он заявил, что мы сделали большую ошибку, доверившись Чэн Гуанчену, который, по его утверждению, был преступником, ловко манипулировавшим нами. Затем он обратился ко мне с настоятельной просьбой не поднимать этой темы во время моей встречи с председателем Ху Цзиньтао и премьером Госсовета Вэнь Цзябао, которая планировалась на этой неделе. Мы оба согласились с тем, что настало время сосредоточиться на срочных проблемах стратегического характера, выносимых на обсуждение на высший уровень, от Северной Кореи до Ирана.
* * *А в это время на другом конце города состоялся совершенно иной разговор. Сотрудники посольства решили обеспечить Чэн Гуанчена и его супруге с учетом их долгих мытарств хоть какую-нибудь личную жизнь. И теперь, когда они наконец оказались одни в больничной палате, они засомневались в правильности его выбора. После того как с ними так жестоко обращались, разве могли они доверять китайским властям и быть уверенными в том, что те будут выполнять достигнутое соглашение? Когда Чэн оказался вне посольских стен и с высокой долей вероятности мог навлечь крупные неприятности на своих родных и близких, для него заветная идея остаться в Китае и сохранить свою высокую репутацию, несмотря на опасность, судя по всему, стала казаться менее привлекательной. Он разговаривал по телефону с друзьями в правозащитном сообществе, которые беспокоились о его безопасности и просили его уехать из страны, а также с журналистами, которые также подвергали сомнению правильность его решения остаться в Китае. К концу вечера он уже склонялся к тому, чтобы изменить это решение.
Пока мы находились в Храме долголетия, на мобильном приложении «BlackBerry» смартфонов моих коллег начали появляться тревожные сообщения средств массовой информации. К тому времени, когда я завершила встречу с Дай Бинго, было ясно, что что-то пошло не так. Журналисты цитировали Чэн Гуанчена, который заявлял с больничной койки, что он «больше не чувствовал себя в безопасности», что американцы бросили его и что он изменил свое решение остаться в Китае. Он даже отказался от своих слов, что хотел расцеловать меня! (Позже он признался журналистам, что «был смущен тем, что говорил со мной в таком интимном тоне».) Наш тщательно выстроенный план разваливался на глазах.
Когда мы вернулись в отель, я созвала в своем номере экстренное совещание. В то время как Чэн, похоже, совершенно свободно общался со всеми журналистами и правозащитниками от Пекина до Вашингтона, никто в посольстве не мог дозвониться до него на те сотовые телефоны, которые, по иронии судьбы, мы же ему предоставили. Нам еще была неизвестна официальная реакция китайского руководства, но оно читало те же новости, что и мы, и с каждым часом присутствие сил госбезопасности рядом с больницей наращивалось. Я уже представляла себе, как Дай Бинго и Цуй Тьянькай торжествующе заявляют мне: «Мы же говорили вам!»
Курт благородно изъявил готовность уйти в отставку в случае, если ситуация будет продолжать ухудшаться. Я без долгих слов отклонила это предложение и определила, что нам необходимо пересмотреть наш план. Во-первых, нам следовало незамедлительно сделать заявление, которое бы, в отличие от некоторых «горячих» новостных сообщений средств массовой информации, прояснило, что Чэн никогда не просил политического убежища и что ему в нем, конечно же, никогда не было отказано. Во-вторых, если утром Чэн будет продолжать настаивать на эмиграции в США, мы должны будем изыскать способ, вне зависимости от сложности и болезненности этого процесса, возобновить переговоры с китайским правительством и добиться новой договоренности с ним. Мы не могли позволить, чтобы эта проблема прилюдно обострилась и негативно повлияла на будущий саммит. В-третьих, мне предстояло вести подготовку к запланированным в рамках Стратегического и экономического диалога мероприятиям таким образом, как будто ничего не случилось, в соответствии с моей договоренностью с Дай Бинго. Вооруженные этими указаниями, мои подчиненные вышли из моего гостиничного номера, обдумывая поставленные задачи и забыв про усталость. Этой ночью никто из нас долго не спал.
* * *Следующий день представлял собой совершенно фантастическое упражнение в дипломатической многофункциональности. Благодаря мерам, принятым властями в преддверии саммита, наш кортеж свободно мчался по улицам Пекина, обычно забитым «пробками», и даже традиционно грязный в столице воздух, казалось, в то утро был чище. Но предстоявшее нам было далеко не ясно. Очень многое зависело от ближайших нескольких часов.
Мы прибыли в государственную резиденцию Дяоюйтай, которая представляла собой обширный комплекс традиционных гостевых домиков, двориков, переговорных помещений и залов заседаний. Именно здесь в 1971 году госсекретарь Генри Киссинджер впервые провел переговоры с Чжоу Эньлаем, заложив основу для исторического визита президента США Никсона, нормализации американо-китайских отношений и всего того, что последовало за этим. Именно здесь, во время наших переговоров в 2010 году, резкое выступление китайского адмирала выявило всю глубину недоверия, которое продолжает разделять наши страны. Я задавалась вопросом: «Учитывая возникшую проблему, какую атмосферу переговоров и их направленность предпочтут выбрать наши китайские хозяева?»
