Хиллари Родэм Клинтон - Тяжелые времена
– Необходимо связаться, – сказала она. – Я вам все объясню.
Когда Курт приземлился в Пекине, он сразу же направился на третий этаж казармы морской пехоты, обеспечивавшей охрану посольства. Присутствие китайских сил безопасности вокруг посольского комплекса со вчерашнего дня значительно усилилось, и было ощущение осады. Чэн выглядел тщедушным и беззащитным. Трудно было поверить, что этот худощавый мужчина с большими темными очками оказался в центре назревавшего международного скандала.
Я вздохнула с облегчением, услышав от Курта, что его ожидала по крайней мере одна хорошая новость: китайская сторона согласилась на встречу. Учитывая, что речь шла об одном из китайских граждан, которого мы забрали на китайской территории, это уже само по себе было многообещающим. Более того, оказалось, что Чэн уже наладил отношения с Бобом и некоторыми другими сотрудниками посольства, говорившими на мандаринском наречии китайского языка, и заявил о твердом желании остаться в Китае, а не просить убежища и не проживать долго в посольстве. Чэн рассказал о насилии, которому он подвергался со стороны коррумпированных местных властей в провинции Шаньдун, и выразил надежду, что центральное правительство в Пекине вмешается и восстановит справедливость. Он особо надеялся на премьера Госсовета Вэнь Цзябао, у которого была репутация руководителя, заботящегося о бедных и бесправных. «Дедушка Вэнь», безусловно, поможет, как только узнает о том, что происходит на самом деле.
Пока мы с нетерпением ждали начала переговоров, у нас были определенные основания проявлять сдержанный оптимизм. На тот момент еще не было известно, что Чэн, непредсказуемый идеалист, окажется таким же жестким и сильным переговорщиком, как и китайские руководители.
* * *С китайской стороны Курту противостоял опытный дипломат Цуй Тьянькай, который впоследствии был назначен послом в США. Мы с Куртом согласились с тем, что в своей первой встрече с Цуй Тьянькаем Курту следует быть крайне осторожным и постараться определить общие точки соприкосновения. Мы ни при каких условиях не выдали бы Чэн Гуанчена, но мне хотелось решить возникшую проблему быстро и без огласки, чтобы не подвергать опасности двусторонние отношения и предстоящий саммит. Обеим сторонам надо было выйти из этой ситуации победителями. По крайней мере, так предполагалось.
Однако китайская сторона намеревалась действовать по-другому.
– Я скажу, как можно решить эту проблему, – заявил Цуй Тьянькай. – Немедленно передайте нам Чэн Гуанчена. Если вас действительно волнует состояние американо-китайских отношений, то вам следует поступить именно так.
Курт дал осторожный ответ, предложив китайцам приехать в посольство для того, чтобы напрямую переговорить с Чэн Гуанченом. Это, однако, только разозлило китайского дипломата. Он разразился тридцатиминутной обличительной речью о китайском суверенитете и чувстве собственного достоинства у китайской нации, причем по мере своего выступления он говорил все громче и все более страстно. По его мнению, мы подрывали двусторонние отношения и оскорбляли китайский народ, а Чэн был трусом, прячась за американскую юбку. В течение следующих часов и дней нам пришлось пережить в официальных кабинетах министерства иностранных дел Китая еще пять раундов переговоров, и все были построены по одной и той же схеме. Кроме Цуй Тьянькая, китайская сторона включала также ряд старших (и довольно напряженных) должностных лиц из аппарата государственной безопасности. Они часто совещались с Цуй Тьянькаем непосредственно перед переговорами и после них, но никогда не высказывались в нашем присутствии. Как-то Курт стал свидетелем жаркого спора между китайским дипломатом и высокопоставленным чиновником из органов безопасности, но не мог расслышать деталей. Через десять минут раздосадованный Цуй отмахнулся от своего коллеги.
В посольстве Чэн Гуанчен рассказал нам о том, что он хотел бы изучить право и продолжить борьбу за реформы в Китае. Ему была известна судьба эмигрировавших диссидентов, которые потеряли авторитет, покинув страну и обосновавшись в безопасной безвестности в Соединенных Штатах. Это было не то, что он хотел. Гарольд Кох мог вполне понять его обеспокоенность. Его отец, южнокорейский дипломат, бежал из Сеула в 1961 году после военного переворота и эмигрировал в Соединенные Штаты. Гарольд весьма эмоционально расписал все те проблемы, с которыми Чэн Гуанчену пришлось бы встретиться, если бы он решил покинуть Китай.
Помимо того что Гарольд являлся одним из основных правоведов нашей страны, он также был опытным университетским администратором, и его опыт сейчас был для нас большим подспорьем. Он разработал план, который позволял Чэн Гуанчену покинуть посольство и избежать крайне щекотливого вопроса о предоставлении ему политического убежища, а китайской стороне в результате такого решения проблемы до начала саммита – сохранить лицо. Предлагалось принять Чэн Гуанчена на учебу в китайский юридический вуз где-нибудь подальше от Пекина, а затем, через некоторое время, например года через два, перевести его учиться в какой-нибудь американский университет. У Гарольда были тесные связи с преподавателями и администраторами в Нью-Йоркском университете, который создавал филиал в Шанхае, и на следующий же день он уговорил руководство университета предоставить Чэн Гуанчену стипендию. Это позволило нам представить китайской стороне свое предложение по комплексному решению данной проблемы.
Китайцы были настроены скептически, но не отклонили нашего предложения с ходу. Похоже, руководство Коммунистической партии Китая пыталось балансировать между поддержанием конструктивных отношений с нами и спасением Стратегического и экономического диалога – и удовлетворением требований представителей аппарата безопасности, проводящих жесткий курс. В конечном итоге Цуй Тьянькай получил указание: сделать все, что необходимо, чтобы решить имеющуюся проблему.
Поздно вечером 30 апреля, в понедельник, через пять дней после первого телефонного звонка, касавшегося возникшей проблемы, я села в самолет, направлявшийся с авиабазы «Эндрюс» в Пекин. Это позволило участникам переговоров иметь в запасе еще около двадцати часов, чтобы согласовать различные детали. Я не могу припомнить другой такой же напряженной поездки. Президент США дал четкие указания: переговоры не должны быть провалены.
Постепенно сложились все детали взаимной договоренности. Сначала Чэн должен быть переведен в больницу в Пекине, чтобы получить медицинскую помощь в связи с той травмой, которую он получил во время побега. Затем ему будет предоставлена возможность рассказать соответствующим органам о насилии, которому он подвергался, находясь под домашним арестом в провинции Шаньдун. В последующем он сможет воссоединиться со своей семьей, которая подвергалась преследованиям после его побега. После двух лет обучения в каком-либо вузе Китая у него будет возможность продолжить учебу в Соединенных Штатах. На всех этапах американское посольство будет постоянно поддерживать с ним связь. Курт представил на согласование список из пяти или шести возможных китайских университетов. Цуй Тьянькай просмотрел этот список и вспылил:
– Совершенно исключено, чтобы он учился в Восточно-Китайском педагогическом университете! Я не желаю, чтобы у этого человека была такая же альма-матер, как и у меня!
Это означало, что мы достигли определенного прогресса.
Сам Чэн, однако, не был полностью уверен в благоприятном развитии событий. Он хотел, чтобы его семья приехала в Пекин и переговорила с ним, прежде чем принимать окончательное решение. Это промедление не шло на пользу дела. Курт опасался, что после выдвижения нами новых требований китайское руководство, которое и так уже пошло на существенные уступки, может отказаться от достигнутых договоренностей. Однако Чэн проявил твердость. Конечно же, китайцы были крайне удивлены. Они подвергли Курта и всю нашу команду жесткой критике и отказались выполнять новое требование. Как они заявили, пока договоренность между нами не достигнута, не может идти и речи о приезде в Пекин жены и детей китайского диссидента.
Нам требовалось поднять ставки. Как известно, китайцы строго соблюдают протокол и уважают начальство. Мы решили воспользоваться этим в своих интересах. Билл Бернс был самым высокопоставленным карьерным дипломатом в администрации США и высокочтимым бывшим послом в Иордании и России. Кроме того, он являлся одним из самых спокойных и уравновешенных людей, которых я когда-либо встречала. Именно эти качества были нам крайне необходимы за столом переговоров. Прибыв в понедельник в Пекин, он принял участие в очередном раунде переговоров. Сидя напротив Цуй Тьянькая, Билл успокаивал его и приводил убедительные дипломатические аргументы: достаточно просто привезти сюда его семью – и можно будет не опасаться срыва саммита, поскольку весь этот инцидент останется позади. Смягчившись, Цуй согласился доложить о нашем предложении своему начальству. К полуночи, когда я находилась где-то над Тихим океаном, китайская сторона дала ответ: утренним поездом семья Чэн Гуанчена выедет из провинции Шаньдун. Теперь оставалось только, чтобы Чэн согласился покинуть посольство.
