Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го
Хуже нет, чем ждать и догонять! Да и мороз заметно усилился, просто так долго не постоишь — приходится постоянно пританцовывать, да и машины надолго не заглушишь, а то фиг заведешь потом. Труднее всего было с ранеными, но что могли, мы для них сделали. Уже под утро вернулись наши «ползуны», да не одни! С ними пришла пятерка бойцов во главе с серьезным старшиной, которые начали согласовывать план нашего прорыва. Уже почти все обговорили, остались мелкие детали, а я все всматривался в старшину. Его правую щеку и часть горла пересекал багровый шрам жуткого вида. С такими приметами я не сталкивался, а вот голос был знаком. Блин, ну где я слышал этот голос?! Тут он повернулся левым боком, и я вспомнил!
— Золотинцев! Никанорыч, жив! — Подскочив к растерявшемуся старшине, я стиснул его в объятьях. — Живой, чертяка! Неужели не узнаешь?
Тот с секунду всматривался в мое лицо и наконец узнал, заулыбался.
— Товарищ лейтенант! Вы! Здо?рово! — Он ухмыльнулся, от чего шрам жутко сморщил его лицо. — Значит, опять с вами через передовую, только теперь с комфортом, — и кивнул на машины.
— Стасов, потом поговорите! — Недовольный голос Мехлиса вернул меня в реальность.
В общих чертах план был таков. В этом месте линия фронта проходила около села Староласпы, и от нас до немцев было около километра. Мы остановились в небольшом лесочке, в стороне от немецких позиций и тылов, поэтому обнаружить нас могли только случайно. Что было особенно хорошо для нас, в этом месте не было сплошной линии обороны — ни у нас, ни у немцев. Этим и решили воспользоваться. Для корректировки наших действий с бойцами Золотинцева отправился Яша. Следующей ночью наши должны были открыть огонь по позициям немцев, под прикрытием которого мы и должны прорваться на ту сторону. Выглядело это наглой авантюрой, но спасти раненых, трое из которых умерли этой ночью, по-другому мы не могли. Нам оставалось только надеяться на удачу и на то, что немцы нас не обнаружат.
По окончании суеты, связанной с уходом разведчиков и Зильбермана, я уединился с оставшимся с нами Золотинцевым:
— Ну, рассказывай, старшина. Как жил это время? Что о ребятах знаешь?
— Да что рассказывать, товарищ старший лейтенант? Как тогда вышли, на нас особисты насели. Правда, по-хорошему, никаких разговоров про измену не было. Через неделю распределили по частям. Из наших я никого больше не видел. А я… Ничего особенного. Воюю, в разведку взяли. Старшину дали и орден, Красное Знамя.
— Поздравляю! — Я аж присвистнул и хлопнул его по плечу. — За что дали-то? И как ты такое «украшение» на лице заработал?
— Да ну, ерунда. — Он смутился. — Нечаянно немецкого полковника в плен взял. А шрам тогда же и получил. Осколок от гранаты так резанул. Да нечего мне рассказывать, товарищ старший лейтенант, ничего особенного я не делал…
Я слушал Золотинцева, смотрел на его лицо и думал. Да, ничего особенного. Просто взял полковника. Просто осколок резанул. Просто воюет, защищает Родину. Все просто. А потом такие, как он, уже постаревшие, просто были брошены страной, которую спасли. Преданы потомками, живущими только благодаря их сегодняшней «простоте». Бритоголовые ублюдки будут поливать их грязью, а «истинные демократы» называть тупым, оболваненным мясом, оккупантами… А вот хренушки им! У Сталина теперь есть достаточно информации, чтобы ничего подобного не произошло. Да и Никиты больше нет. Совсем другое будущее будет. Не знаю, лучше или хуже — но другое.
Наконец-то наступило оговоренное время. Минута в минуту, ровно в три часа ночи, раздался грохот орудий, и немецкие позиции поглотил огонь. Честно, это было страшно! Ночной мрак разрывали вспышки пламени, казалось, что само небо рушится на землю — такой стоял грохот! Мы двинулись вперед по оговоренному «коридору». Честно говоря, половину дороги я проделал с закрытыми глазами, так было спокойнее и не так жутко. Все прошло почти так, как и надеялись. Похоже, что расчет на наглость и внезапность сработал полностью, единственной нашей потерей стал последний БТР с тремя бойцами, накрытый прямым попаданием опомнившихся немецких артиллеристов.
А в восемь утра мы были уже в Новошахтинске.
И началось! Бумаги, бумаги, бумаги… Я, по своей наивности, думал: раз мы вышли с Мехлисом, да еще захватили трофеи, особых проблем не будет. Куда там! Нет, совсем уж особых проблем не было, но вот писанины… Развернутый рапорт, свои впечатления, дополнения к рапорту и т. д. и т. п. Задрали! А «разговоры» с коллегами из следственного управления, с их вопросиками? Простейшие звучали так: «Как вы считаете, старший лейтенант Зильберман не испытывал жалости к уничтоженным в Гранитном немцам? Как себя проявил капитан Чуприн?» И так по каждому из нашего отряда! Думаю, что и про меня задавали подобные вопросы. Я понимаю, что нужна бдительность и все такое, но меру-то нужно знать. Хорошо, что все кончается, закончились и эти мучения. Утром 30 декабря пришел Лев Захарович и сообщил, что после обеда вылетаем в Москву.
— Все, товарищи, руководство решило закончить нашу инспекторскую поездку. — Он улыбнулся: — Не хотят больше слышать о наших приключениях. Так что Новый год встретим в Москве. А тебе, Стасов, особое сообщение. Некая Олеся вернулась из командировки и ожидает тебя дома.
После этого он довольно засмеялся, глядя на мою счастливую физиономию. А я действительно был счастлив! Все последнее время я загонял мысли об Олесе куда-то на самое-самое дно души. Боялся сам себе такого нафантазировать, что потом и жить не захотелось бы. Но теперь!.. Теперь все будет хорошо!
До отлета время пролетело незаметно, и вот мы уже на аэродроме. Там меня ждал еще один сюрприз, и надо сказать, что сюрприз был приятным. Лететь нам предстояло не на ТБ, как в прошлые разы, а на совсем другом самолете. Сначала я подумал, что это Ли-2, на которые часто натыкался в книгах о партизанах, но летчик, явно влюбленный в свой самолет, меня просветил. Оказалось, что это новенький «Lockheed C-60 Lodestar», недавно купленный в САСШ. Попав в салон самолета, я понял, что лететь будет намного приятней. Десять довольно комфортабельных сидений, и вообще, общее впечатление самое приятное. А уж когда взлетели! Нет, конечно, шумновато и болтает немного, но в сравнении с ТБ — это как «Жигули»-«четверка» и «мерс-универсал». Конечно, я преувеличиваю, но не особенно сильно. А вот летели мы дольше. Все из-за того, что пришлось залетать еще в пару мест и забирать там важных дяденек, один из которых показался мне смутно знакомым. Его мы забрали в Саратове. Мехлис усадил его рядом с собой, и они стали вполголоса о чем-то разговаривать. А я все пытался вспомнить, где же я его видел? В какой-то момент он улыбнулся, и я вспомнил — Королев! Елки-палки! Сам Сергей Павлович! Получается, он уже не под арестом и не у Туполева? Значит, работают по моим «рассказам», работают! Интересно, если Сергей Павлович уже сейчас плотно занимается ракетами, значит ли это, что и в космос раньше полетят? Блин, у меня аж весь сон пропал. Мне до сих пор было дико встречать людей-легенд. Дай-то бог, чтобы теперь Королев подольше прожил, сколько он в известной мне истории не успел, уму непостижимо. Интересно, а Мехлис-то его откуда знает? Ведь с откровенным интересом расспрашивает Королева о чем-то. Ну и фиг с ним, знает и знает. Буду спать. Пока я определился с этой мыслью, мы уже подлетели к Москве.
На аэродроме наш самолет ждали несколько машин. Меня с Зильберманом посадили в привычную «эмку» и повезли в «контору». Как сказал встречающий нас лейтенант, «товарищ Берия приказал сразу к нему доставить, не задерживаясь».
Зайдя к Лаврентию Павловичу, мы козырнули, и Яша доложил:
— Товарищ народный комиссар, старшие лейтенанты государственной безопасности Зильберман и Стасов из служебной командировки прибыли. Готовы к выполнению новых заданий.
Берия, все это время стоявший у своего стола, хмыкнул и обошел вокруг нас. После этого он встал передо мной, посмотрел в глаза и устало спросил:
— Стасов, скажите, вы раньше тоже собирали вокруг себя неприятности? — и, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Складывается такое впечатление, что там, где вы оказываетесь, рано или поздно что-то произойдет. Нам что, вас действительно в камере запереть? — Помолчав, он сам себе ответил: — Нет. Чего доброго, вулкан образуется. Что вы молчите, Стасов? А вы, Зильберман? Вам что было сказано? Как вы должны были действовать в Волновахе? Плюнуть на все, схватить этого обормота в охапку и со всех ног кинуться подальше от фронта. А вы? В войну поиграть захотелось?! Пострелять?! А если бы Стасов к немцам попал?!! Вы пред…
Тут я решил вмешаться, и будь что будет!
— Не попал бы, товарищ нарком! Уж застрелиться бы я смог.
В какой-то момент мне показалось, что Лаврентий Павлович сейчас плюнет на все и просто пристрелит меня, такой взгляд у него стал. На мое счастье, он сдержался, опять сел за стол и более спокойно продолжил:
