Андрей Родионов - Послушник
Гигантским прыжком покрываю расстояние между собой и бароном. Тот, настоящий рыцарь, успевает еще обернуться, во вскинутую руку сам собой прыгает меч, но я уже кидаю второй нож в опешившего воина, который волочет к нам раненого священника. За спиной с грохотом падает на пол трактира дивной работы шлем, безжалостно сминая разноцветные птичьи перья. Рушится тело рыцаря, судорожно царапая шпорами крашеный дощатый пол, что-то сдавленно сипит обомлевший трактирщик, а шлем все никак не успокоится, дребезжа, как обычная кастрюля. Яростные понукания, насмешки и советы Гектора не прошли даром, ножи я кидать научился.
С пароксизмальным всхлипом воин выпускает священника, рука в кольчужной перчатке рвет из раны острое как бритва лезвие, секунду черные глаза с изумлением ощупывают мирного эскулапа, который вмиг обернулся оборотнем-убийцей, затем взор затуманивается. Я почти физически ощущаю, как вслед за плещущей из раны ярко-алой кровью, тут же залившей лестницу до самого низа, англичанина оставляет жизнь. Хоть пока и стоит, покачиваясь на враз ослабевших ногах, но он уже труп, еще пара секунд – и упадет замертво.
Неправдоподобно праздничный цвет у человеческой крови, а запах не спутать ни с чем. Вкус… Алая жидкость тянет к себе с загадочной силой, безмолвный зов понятен многим, слишком многим. Некоторые из моих однокашников честно признавались, что их так и тянет попробовать свежей человеческой крови, пару раз я сам отчетливо слышал тот манящий зов. А это может значить лишь одно: зверь прячется внутри каждого из нас, а выпустить его или держать в узде – дело хозяйское. Но только твердо запомните, что я вам сказал насчет охотников и хищников!
Плавным движением оборачиваюсь к рухнувшему на пол рыцарю, тот судорожно бьется в агонии. Некогда вытаскивать засевший по рукоять кинжал из глазницы, я в перекате подхватываю с пола его меч, с криком ярости прыгаю к оставшемуся в живых оруженосцу. Тот, будто чуял неладное, все время опасливо держался позади хозяина. Британец уже в дверях, на бегу цепляет плечом полуоторванную дверь, окончательно срывая с петель. Та еще грохочет по деревянному полу, отчаянно дребезжа железными петлями, когда я слышу яростное ржание. Я пулей вылетаю во двор, да куда там! Вдали затихает топот копыт, успокоившиеся воробьи с безопасных крыш планируют обратно на безлюдную улицу.
Я возвращаюсь к упавшему на пол священнику, тщательно осматриваю раны. К счастью, повязки на месте, даже не сбились, не возобновилось и кровотечение. Это хорошо, но если больного будут таскать туда-сюда, он никогда не пойдет на поправку. Глубоко дышу, успокаивая бешено колотящееся сердце. С каждым разом убивать становится все легче, словно переступаешь через опускающийся все ниже и ниже барьер. Но удовлетворения от сотворенного душегубства, пусть и справедливого, я не испытываю. Лишь грусть и постепенно утихающая злость продолжают бороться в душе.
Ну и прекрасно, не надо мне никакого пресловутого упоения в бою. Я – лекарь, а не палач. Слева раздается еле слышный шорох, вскинув меч, я мигом разворачиваюсь в ту сторону, еле удерживаю руку от удара. Сквозь зубы шепчу грязное ругательство, с досадой опускаю клинок. Трактирщик с сыном, оба с белыми, будто испачканными мукой, лицами тихо сглатывают. Уставились на меня круглыми лемурьими глазами, даже не моргают. «Ждут команды», – понимаю я.
Селяне четко уяснили, кто здесь старший. Покорно ждут дальнейших распоряжений, опасаясь даже двинуться с места без приказа. Здесь привыкли бояться человека с оружием, разумно считают, что у кого меч больше, тот и правее. К сожалению, не только самураи проверяют остроту клинка на первом попавшемся на глаза крестьянине, грешат подобным и в Европе.
– Положите его на лавку, – устало говорю я, – и подскажите, где мы можем укрыться на несколько дней. Да и остальным жителям деревни не мешало бы на время спрятаться где-нибудь в лесу. Похоже, скоро сюда пожалует карательный отряд…
В лесной хижине дровосека я провел около трех недель. Священник выздоравливал долго, сказывался возраст. К тому же рана на боку нагноилась, он лихорадил, в бреду часто поминал Деву Марию. Во Франции Богородица намного популярнее, чем ее знаменитый сын. Каждый, кого ни спроси, знает: родом Пресвятая Дева из франков. Даже рыцарский культ прекрасной дамы идет от поклонения Богородице.
Недаром, выбрав даму сердца, рыцарь не ждет от нее какого-либо поощрения, хотя бы в виде невинного поцелуя. Так благородный шевалье поклоняется живому подобию Матери, молится делом. Пронырливые французы давно сообразили, что у самого Иисуса милости не допросишься, у Царя Небесного и без того хватает забот, чтобы еще забивать голову разными глупостями. А вот если за тебя вступится Богоматерь, дело, считай, в шляпе. Вы бы маме отказали? Знатоки, черт побери, божественной психологии!
Я поил больного отварами, следил, чтобы тот в бреду не скидывал с себя одеяла. Только тяжелой пневмонии мне тут не хватало. Вдобавок ко всему у священника обнаружилось сотрясение мозга. В процесс лечения попробовала вмешаться здешняя травница – потрясенный глубиной ее познаний, я вежливо попросил пожилую женщину вон. Пусть продолжает лечить коз и овец, практикуется на коровах и прочих бессловесных тварях. А что вы ожидали, если старушка попросту некомпетентна?
Ее предложение обмазать больного кровью черного козла с ног до головы, а затем привязать к поясу кисть повешенного, изрядно позабавило меня… поначалу, когда я принял совет за остроумную шутку. Все вы, уповающие на народную медицину, поймите простую вещь. Она… слаба, вот подходящее слово. Будь дело иначе, в современную медицину не кидали бы прорву денег, не развивали бы настолько взрывными темпами, а в двадцать первом веке мы так и продолжали бы лечиться у травниц, друидов и прочих волхвов.
Древнеримский врач Гален семнадцать веков назад ляпнул, что для мужчин кровопускание так же полезно, как и для женщин. Обновляется организм, улучшается зрение, наступает кристальная четкость мышления, к тому же срок жизни удлиняется. И с тех пор с упорством, достойным лучшего применения, в Европе чуть ли не все болезни пытаются лечить кровопусканием.
А широко распространенная здесь кастрация? Какой дурень заявил первым, что это помогает от эпилепсии и грыжи, подагры и проказы? Или так он боролся с демографическим взрывом? Лично я поостерегся бы подпускать к себе здешних коновалов, а с лечением больных тем более справлюсь без посторонней помощи.
Когда священник пошел на поправку, мы оба радовались как дети. Расстались мы полюбовно, меня облобызали и благословили на дорожку. Жаль, во Франции не принят старый добрый обычай «на посошок». Увы, гениальный химик Менделеев, чемоданных дел мастер и изобретатель лучшей в мире водки, родится лет через четыреста, а покуда будем давиться довольно пристойным бренди. У доставшихся мне трофейных жеребцов обнаружились набитые всякой всячиной седельные сумки, помимо прочего добра я нашел там две увесистые фляги с алкоголем. Справедливость восторжествовала, отобранный у французов бренди вернулся к патриотам!
– Сын мой, – напутствует падре, – в Блуа ты сможешь найти приют. Тамошним аббатством заведует мой добрый друг, господин Гаспар де Ортон. Передай ему поклон от брата Граншана. Монастырь ордена францисканцев – надежное и спокойное место для человека, на которого англичане объявили охоту.
– Я подумаю, падре, – с легкой улыбкой обещаю я, пожилой священник на самом деле нравится мне. – Приятно знать, что хотя бы в одном месте в целой Франции ты можешь найти приют.
Для себя я твердо решил, что на левый, французский берег Луары попаду через Блуа. Конечно, идти в Орлеан ближе, но в окрестностях города постоянно рыскают отряды англичан, а ну как опознают опасного преступника? Лучше протрястись в седле лишних пятьдесят лье, пусть и набив в пути пару лишних мозолей, чем без толку болтаться в петле.
Война – неподходящее время для странствий в одиночку. Обычно мне удавалось примкнуть к компании паломников, купцов или странствующих ремесленников, но вот уже пару дней я шел в одиночку. Кошель с деньгами, а заодно и захваченного у англичан коня отобрала шайка оборванцев, которая окружила меня на лесной дороге в трех лье от городских ворот Ле-Мана. Грабители наставили луки, вежливо предложили не ерепениться, вывернуть карманы по-хорошему. Замечательно, когда тебе предоставляют выбор, а не стреляют в голову без предупреждения.
Загадочные инструменты и сушеные травы разбойников не заинтересовали, так что уже через пять минут, собрав все обратно в мешок, я пошел дальше, свободный как ветер. Лишь теперь, дожив до двадцати семи лет, я понял, что больше не восхищаюсь подвигами Робин Гуда. Раньше как-то не задумывался, что за чувства испытывали жертвы к пламенному борцу за социальную справедливость. Вы удивитесь, но я ощутил горячую симпатию к шерифу Ноттингемскому, когда он, не раздумывая, вешал подобных грабителей по всему Шервудскому лесу.
