Барбара Картленд - Цветок пустыни
– Могу себе представить, какой теплый прием устроит мне ваш отец! – возразил шейх. – Нищий жених, искатель богатого наследства! Иностранец, которого его дочь подобрала в пустыне!
Он говорил с такой презрительной усмешкой, что Вита неожиданно для себя заплакала.
– Все, что вы говорите, это так ужасно… так жестоко… – сквозь слезы выкрикнула она. – Вы не знаете, что такое любовь. Иначе вы бы так не говорили. Но я люблю вас, и моя любовь… так прекрасна… она – дар небес, вы не можете ее вот так… оттолкнуть!
Он обернулся и взглянул на нее, и в ту же секунду выражение его лица смягчилось, а в глазах засветилась нежность.
– Ах, девочка моя, – сказал он ласково, – ты так прекрасна, ты само совершенство. Я восхищаюсь твоей храбростью, твоим чувством юмора, твоей чистотой, но более всего твоей душой. Я обожаю тебя, и я знаю: ты права, наша любовь – это дар небес. И тем тяжелее мне отказываться от тебя.
Его глубокий голос, полный любви, казалось, перевернул ей сердце.
Вита протянула к нему руки, и он пылко поцеловал сначала одну, затем другую. Его губы показались ей горячими, будто охваченными огнем, и такой же огонь вспыхнул у нее в груди, когда он медленно перевернул ее руки и со сдержанной страстью поцеловал ладони.
– Я преклоняюсь перед тобой! – сказал он. – И именно поэтому я не могу впустить тебя в свою жизнь, увлечь за собой вниз. Возвращайся в Англию, любимая, и вспоминай иногда о человеке, который будет обожать и любить тебя до конца своих дней!
Вита сжала пальцами его руки.
– Я не могу… не могу расстаться с тобой! – прошептала она прерывающимся от рыданий голосом.
– У нас нет выбора, сокровище мое.
Печаль, прозвучавшая в голосе шейха, говорившая о его покорности судьбе, яснее убедила ее в неотвратимости разлуки, чем его гневные, страстные уверения в ее неизбежности.
Все еще не отпуская рук девушки, он произнес низким, глухим голосом, глядя ей в глаза:
– Я не осмелюсь еще раз поцеловать тебя. Иначе… я не смогу остановиться и сделаю тебя своей. А тогда ни для тебя, ни для меня уже не будет выхода.
– Это… как раз то, чего я… хочу, – едва слышно прошептала она, глядя ему в глаза.
– Ты чудо, – сказал он, пожирая ее глазами, – но именно поэтому и еще потому, что ты – женщина моих грез, которая, как я думал, существует только в моих мечтах, я не могу погубить тебя! Вот почему, любовь моя, ты должна меня забыть!
– А ты? Ты сможешь… забыть?
– Я попытаюсь, – ответил он, не отрывая от нее горящего взгляда. – Бог свидетель, я попытаюсь!
Он вновь поцеловал ее ладони, обжигая их яростным, страстным поцелуем, вызывая в девушке ответное неистовое чувство, горячей волной поднявшееся из самой глубины ее тела. Сейчас она хотела только одного – чтобы его губы приникли к ее губам, а там будь что будет!
Она уже сделала было движение к нему навстречу, но он выпустил ее руки и, резко развернувшись, стремительно вышел из шатра в ночь, так ни разу и не обернувшись.
Вита застыла на месте, словно соляной столб. Она знала: бежать за ним бесполезно. Это был конец. Конец ее любви и всем надеждам.
Она еще долго стояла, глядя на звездное черное небо, чувствуя, как истекает кровью ее разбитое сердце.
А затем, словно раненое животное, стремящееся спрятаться в свою нору, девушка добрела до своей половины шатра и упала на постель.
Вита лежала, уткнувшись лицом в подушку, не раздеваясь, даже не шевелясь, чувствуя себя такой несчастной и безутешной, что вынести это, казалось, было просто невозможно.
Она не плакала – она была уже где-то за пределами того отчаяния, которое еще может пролиться слезами.
Она просто знала, что перед ней – пугающее пространство, мир – огромный, пустой, безрадостный, что у нее никогда не хватит мужества встретиться со своим будущим.
– Господи, как я теперь буду жить? – прошептала она в подушку.
А затем мучительно медленно и тяжело пришли слезы.
* * *А в трех часах езды другая женщина лежала без сна, глядя в черную тьму своего шатра.
Джейн Дигби эль-Мезраб получила письмо от Виты вскоре после восхода солнца.
Ей сообщили, что какой-то одинокий всадник подскакал к лагерю, отдал письмо первому человеку, которого встретил, а затем так же быстро умчался на запад.
Письмо попало в руки Джейн вскоре после того, как она проводила своего мужа, шейха Меджула, который вместе с дюжиной своих соплеменников отправился в пустыню поохотиться – частично для развлечения, частично из необходимости.
Куропатки, перепелки, газели, а если повезет, то и дикий кабан были бы весьма кстати, чтобы пополнить мясные запасы.
В то же время орлы унесли несколько недавно родившихся ягнят – явно, чтобы кормить своих птенцов. Поэтому было решено найти и разрушить гнезда этих крылатых разбойников.
Обычно, когда Меджул отправлялся на охоту, Джейн его сопровождала. Однако на этот раз она решила остаться в лагере, так как довольно сильно простудилась и теперь мучилась от головной боли и других неприятных последствий этой болезни.
Когда она все еще очень внимательно читала письмо от Виты, ловя себя на мысли, что едва верит тому, что там написано, ей вручили еще одно письмо – на этот раз из Дамаска.
Письмо было написано Изабель Бертон, и чувствовалось, что ее подруга находилась почти на грани отчаяния.
В письме объяснялось, как к ней приехала Вита Эшфорд из Англии просить помощи в поисках своей кузины и как Изабель Бертон наняла для нее Юсуфа, чтобы тот помог ей найти их лагерь в пустыне.
И только уже после отъезда девушки этот самый Юсуф прибыл в дом к Бертонам и сообщил, что его задержали люди шейха Шаалана эль-Хассейна и что повел караван Виты человек из племени Мезраб, печально известный тем, что готов на любое предательство за деньги.
Далее Изабель Бертон писала:
«Я не могу описать, как все это меня расстроило и как я сожалею, что Ваша милая кузина оказалась в такой затруднительной ситуации.
Она так молода и так хороша собой, что трудно представить себе ее в руках этого негодяя.
Она сказала мне, что Ваше семейство находит ее очень похожей на Вас, и это действительно так, можете мне поверить, моя дорогая Джейн! Она действительно очень красива, это просто Ваша копия, когда Вам было восемнадцать.
Я могу только надеяться, что Вы и Ваш муж каким-то образом сумеете спасти бедную девушку из этой ужасной ситуации, в которой она оказалась. Я же, со своей стороны, могу Вас заверить, что буду молиться, чтобы Ваша милая кузина как можно быстрее в целости и сохранности добралась до Вас».
«Моя живая копия в юности!»
Джейн повторила эти слова про себя несколько раз и поняла, что боится – но не за Виту, а за себя.
Спустя двенадцать лет счастливого замужества с Меджулом она отчаянно ревновала своего мужа.
Не было никаких особенных причин, которые могли бы дать ей повод усомниться в его любви и верности, и все же Джейн изводила себя постоянными подозрениями по поводу своей невестки, Шадияр.
Отнюдь не облегчало ее страданий и то, что шейх Фарис эль-Мазид, преследовавший ее своим вниманием вот уже больше десяти лет, постоянно намекал на какие-то особые интересы Меджула, которые он скрывает от всех далеко в пустыне.
Джейн пыталась не слушать шейха Фариса, да и некоторых других, кто повторял за ним подобные сплетни.
Но, без сомнения, в их жизни постоянно возникали моменты, когда она не могла быть с мужем, как, например, сегодня, и тогда ему ничего не стоило проводить время с другой женой или просто возлюбленной, что, в конце концов, было естественно для любого бедуина. Вряд ли можно было найти еще хотя бы одного шейха, у которого столько лет была всего одна жена.
Однако сейчас ей предстояло столкнуться с еще более опасной соперницей, чем какая-то молодая бедуинская красотка.
«Моя собственная копия, только совсем юная!»
Джейн знала, что и в шестьдесят три все еще красива, тому было много доказательств. Многие мужчины влюблены в нее до сих пор, она не могла ошибаться, видя, как вспыхивают восхищением и страстью их глаза.
Но для нее существовал только Меджул – самый мужественный, красивый и страстный мужчина. Джейн мучила мысль, что он значительно моложе ее.
– Предположим, только предположим на минуту, – тихо сказала себе взволнованная Джейн, – что он влюбится в нее, а она, конечно, тоже не сможет остаться к нему равнодушной.
Но эта мысль была столь мучительна, что бедная женщина едва сдержала стон отчаяния. Для нее это означало бы конец. Как она может потерять Меджула, которого любила, обожала и ради которого пожертвовала всем, что было в ее жизни раньше?
Где-то в Европе у нее остались дети, друзья, бывшие любовники – вся ее жизнь; ее величественное и великолепное поместье в Холкхэме, принадлежавшее когда-то ее деду – графу Лестеру.
Но все это не имело для Джейн никакого значения, пока с ней был ее Меджул и их любовь.
