Братский круг. По самому краю … (СИ) - Юшкин Вячеслав

Однако из-за строгости британских законов, касающихся уважения суда, публично критиковать дело Летби сложно. Когда один из авторов доклада Королевского статистического общества, профессор математики Лейденского университета в Нидерландах Ричард Гилл опубликовал ссылку на сайт, где подробно описывались недостатки доказательств обвинения, полиция направила ему письмо с угрозами: «Публикация этого материала грозит вам „серьезными последствиями“ (которые включают в себя тюремное заключение)». Статья The New Yorker в Великобритании заблокирована.

Почему Люси?

Подозрения в адрес Летби возникли не на пустом месте. Директор департамента педиатрии больницы Честера Рави Джаярам, дежуривший в отделении, когда Летби присматривала за младенцем, якобы видел, что, когда показатели кислорода у ребенка стремительно падали, Летби не пыталась ничего предпринять, то есть не включила сигнализацию и не позвала врача. Джаярам говорил, что дыхательные трубки у ребенка были сдвинуты, из-за чего и упал уровень кислорода. По его мнению, недоношенный младенец не смог бы сместить трубки сам, поэтому Джаярам считал, что кто-то сделал это специально.

Руководство больницы вступилось за Люси Летби, не поверив в то, что она действовала намеренно. Однако следствие к этой версии отнеслось по-другому, сделав этот факт одним из главных аргументов обвинения. The New Yorker утверждает, что никто не видел, как Летби причиняла вред детям. Да и сам Джаярам не утверждает, что поймал ее с поличным. У него по поводу Летби есть только опасения.

И во многом именно благодаря опасениям Джаярама дело Летби получило ход. Позднее полицейский, занимавшийся делом Летби, говорил, что показания Джаярама и старшего врача-консультанта отделения Стивена Брири и стали основой расследования. А первым подозрительным фактом для следствия стала «взаимосвязь» смен Летби и смертей младенцев. Тогда педиатры обратились к руководству, и в больнице провели неформальную проверку. Она установила, что это совпадение и Летби непричастна к смертям. Но, поскольку многие смерти происходили по ночам, Летби перевели на дневную работу. Однако дети на сменах Летби продолжали умирать. The New Yorker объясняет это естественными причинами, однако Брири и Джаярама именно это беспокоило.

После очередного сложного случая Брири позвонил старшей медсестре отделения реанимации новорожденных Карен Риз и сказал, что он против работы Летби в отделении до тех пор, пока не будет проведено расследование. Риз обсудила этот вопрос с менеджером неонатального отделения больницы, и, по ее словам, ей сказали, что Летби делает все правильно и следует всем процедурам. Риз разрешила Летби продолжить работать. После очередных смертей младенцев Летби очень беспокоилась, что делает недостаточно, и спрашивала у коллег, стоит ли ей что-то исправить в своей работе. При этом, судя по описанию реалий больницы, проблемой действительно была высокая нагрузка на персонал и отсутствие высококвалифицированных кадров.

Через несколько смен после описанного Летби ушла в двухнедельный отпуск. Брири, Джаярам и еще несколько педиатров встретились, чтобы обсудить внезапные детские смерти. На посмертном рентгеновском снимке одного из младенцев было заметно скопление газа в районе черепа, что патологоанатом не счел особо значимым, поскольку газ часто появляется после смерти. Но Джаярам вспомнил, что в университете ему рассказывали о воздушной эмболии — редком осложнении, которое может возникнуть, когда пузырьки воздуха попадают в вены или артерии человека, блокируя кровоснабжение.

Тем вечером он поискал информацию об этом. Ему не попалось ни одного случая убийства в результате воздушной эмболии, но он переслал своим коллегам четырехстраничную статью 1989 года в научном журнале, посвященную случайной воздушной эмболии. Авторы статьи смогли найти только 53 подобных случая в мире: все младенцы, кроме четырех, умерли сразу. В пяти случаях их кожа потеряла цвет. «Я помню, как у меня по позвоночнику пробежал холодок, — говорил Джаярам, — это совпадало с тем, что мы наблюдали». The New Yorker же подчеркивает, что эмболия этого типа недостаточно изучена и фактически интерпретация Джаярама и коллег была очень субъективной. И хоть у них не было доказательств, а были всего лишь опасения, они сказали руководству больницы, что им некомфортно продолжать работать с Летби.

Чтобы облегчить общую нагрузку на отделение, совет директоров решил понизить его статус со II до I уровня: в нем перестали проводить интенсивную терапию. Женщин, рожавших на сроке до 32 недель, теперь направляли в другую больницу. Совет директоров согласился, чтобы комиссия Королевского колледжа педиатрии и детского здоровья проверила, с чем связан рост смертности в больнице.

Вернувшуюся из отпуска Летби перевели на административную работу. Ей указали на то, что в ее смены происходит много смертей, а значит, нужно проверить ее компетентность. По словам руководства, она была в смятении и очень расстроилась. Ее просили ничего не рассказывать другим сотрудникам, потому что они участвуют в проверке ее работы. Позднее Летби рассказала психиатру, что чувствовала, будто ее «задвинули в угол и забыли», врач диагностировал у нее депрессию и тревожное расстройство. Летби не могла смириться с таким положением дел и подала жалобу, заявив, что ее отстранили от работы без объяснения причин.

Позже команда из Королевского колледжа педиатрии и детского здоровья, опросив сотрудников больницы, указала на нехватку персонала в больнице. А повышенный уровень смертности в 2015 году, как выяснилось, не ограничивался неонатальным отделением, где работала Летби. Мертворождения в родильном отделении также были выше среднего. Руководство больницы сошлось на том, что опасения врачей в отношении Летби были субъективными. Ее жалобу удовлетворили.

В апреле 2017 года педиатры поделились опасениями с полицией Чешира. Через 10 минут после того, как они рассказали историю про «медсестру-убийцу», полицейский сказал, что они должны это расследовать. В мае полиция арестовала Летби.

Проблемы в отделении

Сосредоточившись на личности медсестры, многие будто упускали из виду обстоятельства, в которых умирали младенцы. Отделение для новорожденных в больнице графини Честерской было построено в 1974 году, и в 2010-х было устаревшим и тесным. В 2012 году графиня начала кампанию по сбору средств на строительство нового отделения, но этот процесс занял девять лет. Даже ведущий врач-консультант Стивен Брири признавал, что, хоть интенсивная терапия для новорожденных у них улучшилась, больнице требуется больше оборудования, для которого в помещении мало места.

«Чем ближе младенцы находятся друг к другу, тем выше риск их заражения», — говорил он. У больницы были проблемы с канализацией: трубы в неонатальном и родильном отделениях часто протекали или засорялись, сточные воды иногда попадали в туалеты и раковины. Персонал был перегружен, а из семи педиатров, которые проводили обходы в отделении, только один был неонатологом (то есть имел специализацию по уходу за новорожденными).

На самом деле младенцы умирали в больнице и до «аномального периода», из-за которого осудили Летби. Один из случаев произошел в результате врачебной ошибки: дыхательную трубку вставили в пищевод, а не в трахею ребенка. Мать умершего младенца рассказывала, что «из-за нехватки персонала анализы крови и рентгеновские снимки не проводились в течение семи часов, дежурил один врач, который делил свое время между неонатальным и детским отделениями».

Медсестры могли выходить на работу простуженными, рассказывала мать одного из погибших младенцев. Опрос более чем тысячи медиков графства показал, что примерно на две трети из них оказывали давление, чтобы они выходили на работу, даже когда были больны. Ни одна из больниц, упомянутых в статье, не стала давать комментарии по этой теме.

Что же касается Летби, то некоторые смерти, как считает The New Yorker, происходили по естественным причинам или после ошибок других врачей — просто происходило это именно в ее смену. Издание описывает, как она сообщала коллегам и знакомым о случившемся — всегда сильно переживая, «в оцепеневшем состоянии». После одной из смертей Летби несколько дней не могла перестать плакать, говорила, что не понимает, почему это могло случиться.