Сети Госпожи ужаса (СИ) - Чайка Дмитрий

Муж ей дан Богиней, это она нутром чуяла, да и нравился он ей. Была у него нужная хватка и обширный кругозор, неизвестный большинству олухов, не поднимавших зада в своих лавках даже для того, чтобы показать покупателю товар. Ее Кулли не таков. Цилли впервые в жизни родственную душу нашла, а уж то, что он за нее отступное выплатил до последнего сикля, было ей чисто по-женски приятно. Она дама зрелая, в девках засидевшаяся, а потому насчет собственной неотразимости не заблуждалась ничуть. И если человек ради нее решил со своим серебром расстаться, значит, он и впрямь богами ей дан. А раз так, то она биться за него будет, используя самое свое страшное оружие — острый ум. Тут Цилли насчет себя тоже ничуть не заблуждалась, оценивая собственные достоинства вполне трезво. Она была весьма умна.

— Да чтоб ты провалилась, стерва, — расстраивалась она. — И ведь, гляди ты, не сдохла за эти годы. Сидит, в лавке торгует. И укусить-то ее не за что, у нее даже гири честные. Не зря я в Сиппар приказчика посылала.

Дело было дрянь. Храм дал Кулли десять мин серебра под третью долю в год. Зная этих сволочей, Цилли была уверена, что они проценты на проценты начисляют исправно, а значит, должен ее муженек уже не десять мин, а все тридцать. Скорее всего, мертвым его еще не признали, а потому храм взыскал долг с его жены. А поскольку у нее таких денег отродясь не водилось, то долг выплатил ее отец. Следовательно, и сам долг, и проценты по нему теперь перешли к тестю. И если появится Кулли, то весь его товар конфискуют в счет долга, а сам он останется один на один со своим господином, который берет по праву силы один город за другим. Ничего хорошего от царя с такими устремлениями ждать не приходится. Отрабатывать будешь до второго потопа.

Это был хороший исход дела. А вот в худшем случае Кулли схватят в Сиппаре, ославят мошенником и потащат на суд. А там уж как решат. Могут и распять, если у почтенного вельможи, творящего правосудие, в тот день настроение не задастся. И тогда, если она, Цилли-Амат, развестись до суда не успеет, то плакать ей кровавыми слезами, приняв на себя обязательства по мужниному долгу. В Вавилонии с займами не шутили, а тот, кто шутил, очень скоро жалел о своей ошибке, как правило, последней в его бестолковой жизни. Тут законы работают с неумолимостью восхода солнца, а практика в судах наработана богатейшая. Вавилон — город торговый. Тут какого только жулья не видели. Похлеще даже, чем муженек ее.

Тем не менее, хоть и казалось это дело совершенно безнадежным, Цилли не унывала. Она уже на крайний случай готова была сама полталанта серебра выплатить, опустошив дотла семейную казну. Но такой выход девушка находила для себя не только неприемлемым с финансовой точки зрения, но и совершенно оскорбительным для своего изворотливого ума. Цилли и сама себе не призналась бы, что готова вступить в бой, потому как удовольствие предстоящая схватка предвещала куда большее, чем постельные упражнения, в которых она для себя ни малейшего проку не видела. Муж ее убыл за грузом золота, меди и железа, и это возбуждало молодую женщину куда больше, чем супружеские ласки. Она ни на какое другое не променяет то сладостное чувство, которое испытала, перебирая золотые статеры.

И вот теперь, исчерпав все доступные ей способы решить задачу, Цилли-Амат села на лодку с товаром, взяла охрану и поехала в Сиппар, до которого от Вавилона, ни много ни мало, три дня пути. Впрочем, назад, по течению, плыть куда быстрее. За пару дней управиться можно.

Цилли в который раз перебирала таблицы, погружаясь в несравненную мудрость царя-законодателя. Она искала то, что может ей подойти.

— Та-ак! — бормотала торговка. — « Если тамкар дал серебро шамаллуму(1) без свидетелей и договора, а тот отрицает получение — тамкар теряет свои деньги». Не годится! Это же храм. Там и договор как положено заключен, и свидетелей привели.

Она вела пальцем по мудреной аккадской клинописи и читала, шевеля губами.

— «Если содержательница корчмы не принимает зерно за пиво, а берёт серебро по завышенному курсу или занижает вес гири — её должно изобличить и бросить в воду».

Цилли задумалась ненадолго, вздохнула и произнесла. — В воду — это хорошо. Но она в лавке торгует. Может, еще раз ее гири проверить. Да нет! Глупость!

Она бережно положила табличку в сумку и вытащила следующую.

— «Если человек украл имущество храма или дворца — его должно убить, а также того, кто принял краденое из его рук». Ну, в этом моего муженька обвинить могут, если поймают.

— «Если человек обвинён в колдовстве и брошен в реку для божьего суда — если он утонет, обвинитель заберёт его дом. Если выживет — колдуна казнят, а обвинителя убивают».

Цилли наморщила лоб.

— В колдовстве ее обвинить, что ли! Нет, не стоит. Такое обвинение доказать придется, а за лжесвидетельство казнят. Да и все равно Кулли ее отцу должен. Кстати, а почему у нас за все казнят? Нельзя, например, хотя бы за что-то палками побить? Интересно, а в других странах, которые не осенила мудрость Хаммурапи, тоже за все подряд на кол сажают? Или это только у нас так?

— «Если жена позволила убить своего мужа из-за другого мужчины — их обоих должно посадить на кол». Ну вот! Я же говорила! И тут на кол! Хороший закон, правильный. Жаль, не подходит.

Цилли перевернула таблицу и продолжила читать.

— «Если жрица-надитум, не жившая в храме, откроет кабак или войдёт в него за пивом — её должно сжечь». Ух, ты! Сжечь! Ну хоть какое-то разнообразие. Осталось только заставить ее стать жрицей, а потом отправить в кабак за пивом. И дело сделано, хотя и не совсем. Долговая таблица-то у ее семьи останется. И что мне толку с сожженной бабы? Да никакого толку, только вопли и вонь горелого мяса. А я этого ужасно не люблю.

— Если жену человека ее муж обвинит, но она не была схвачена при лежании с другим мужчиной, то она может произнести клятву богом и вернуться в свой дом.

Цилли погрузилась в глубокую задумчивость, пытаясь осмыслить всю нелепость ситуации. Получается, гулящая жена, если прямо с нее не сняли постороннего мужика, может принести клятву и вернуться к мужу как ни в чем не бывало. Ей-то самой это без надобности, но в памяти она это отложила. А вдруг…

— Ну вот! — удовлетворенно произнесла Цилли, читая нужное место. — Я же знала, что непременно что-нибудь подходящее найду.

И она оглянулась, словно впервые увидев берега Евфрата, изрезанные расходящимися во все стороны каналами. Именно вокруг них строилась жизнь всего Междуречья. Как только рушилась центральная власть, немедленно приходили в негодность дамбы, каналы пересыхали, а поля превращались в бесплодную пустошь. Люди начинали умирать от голода, теснясь у берегов великой реки и воюя за каждую каплю воды. Да только мало их, тех берегов. Без каналов и дамб нет жизни в этой земле. Не напоить без них поля и сады. И Цилли-Амат вздохнула, нехотя признавая необходимой жестокость законов Хаммурапи. В бесконечном колесе времен, где для крестьянина тысячелетиями не меняется ничего, простой человек и его жизнь не стоят даже горсти прошлогодних фиников. Великий порядок, придуманный богами, держал в узде низших, которые иначе своей ленью погубили бы Вавилонию. Только страх наказания сохраняет народ «черноголовых» от гибели. Только он держит в повиновении миллионы, которые, как муравьи, трудятся на своих полях.

Цилли вздохнула и отвернулась от берега, покрытого ровной зеленью. Тут соберут второй урожай ячменя, а значит, жизнь продолжится снова. Девушка повертела в руке табличку, поцеловала ее и спрятала в сумку. Она наизусть запомнила каждое слово, написанное в ней. Цилли была довольна собой. Ведь она не только умна, но и памятью обладает необычайно цепкой.

Она повернулась назад, зацепившись взглядом за приказчика, ее несостоявшегося жениха. Он щеголь и хорош собой, но вот в голове его веет ветер. Он и близко не похож на ее Кулли, просто смазливый пустомеля. Цилли даже поморщилась от омерзения, на секунду представив, что могла бы родить детей от этого человека. Отец не прогоняет этого парня прочь, потому что уже пятое поколение его семьи служит семье почтенного Балассу. Не дело рушить то, что складывалось столетиями. Приходится терпеть человеческую глупость и проверять за ним каждый шаг.