Побег из волчьей пасти (СИ) - "Greko"
Команда «Блиды» засуетилась, вооружаясь. На палубу вытащили бочки с абордажными саблями.
— Пришло время револьверов и штуцера! — грустно признался мне Спенсер. Было ясно, что боя не избежать.
Мы бросились в каюту за винтовкой и ящиком с моей «прелестью». Прижав его к груди, я вылез на палубу. В этот момент корабль сотряс удар. С неприятным вас, господа, приземлением!
Я устоял на ногах. Но тут меня словно лошадь лягнула в спину. Я взлетел и врезался в фальшборт. Крепкий зараза!
Я отключился.
[1] Название бригантины происходит от французского слова brigant — «разбойник». Корабль имел прямые паруса на фоке и косые — на гроте.
Глава 13
Пушка для колдуна
Я очнулся через несколько секунд. Спенсер стоял рядом и протягивал мне руку, чтобы помочь подняться.
— Стеньгу с мачты ударом сорвало, — пояснил он — Как кистенем, на канате сработала. Хорошо, что не по голове. Живой? Спина в порядке?
— Вроде, могу шевелиться… Ох, грехи моя тяжкие…
Я с кряхтением поднялся. Осмотрелся. Вздохнул натужено.
Бригантина пережила удар без особых последствий. Пушки удержались на талях, и сейчас матросы их пытались развернуть, как приказал Абдель. Только я сомневался, что от них будет толк. Корабль, врезавшись в галечный берег, сильно задрал нос. Корма оказалась в воде вплоть до окон капитанской каюты. Как моряки смогут вести продольный огонь, сметая с палубы абордажные команды противника?
Абордажные? Драка произойдет на суше, а не в море. «Блида» станет неким редутом. Так что для черкесов выйдет штурм, а для моряков — отражение абордажа… По-моему, меня не по спине стеньгой приложило, а по голове… Самое время думать о формулировках морских уставов…
На самом деле, мысли мои были хоть и дикими, но толковыми. Из них со всей очевидностью вытекало, что с бригантины пора делать ноги, чтобы по местным обычаям мою башку не закопали на чьём-нибудь огороде. Даже случись чудо и Абдель зачистит палубу артиллерийским огнем, подход подкреплений с суши он никак не остановит.
Из трюма продолжал доносится громкий женский плач и стон. Мелькнула и тут же пропала мысль помочь полонянкам. Чем я им помогу? Тащить их на палубу в разгар сражения под залпы картечью? Или просто в кучу озверевших мужиков, раздающих удары абордажными саблями и кинжалами направо и налево? Под пистолетные выстрелы? Нашелся тут, товарищ Сухов! Мне бы пулемет Льюиса — я бы «ух»! Зухра, Лейла, Гюльчатай! На первый-второй рассчитайсь…
— Коста! Кунак! Что с тобой? Ты стоишь и шатаешься, уставившись в горы. Тебе дурно?
Голос Спенсера, доносившийся как сквозь вату, отчасти привел меня в чувство. Я по-прежнему прижимал к груди коробку с револьверами. И не мог сосредоточиться. И нес всякую околесицу:
— Не кажется ли вам, глубокоуважаемый сэр, мистер Спенсер, нам пора втопить по тапкам?
Я выдал Эдмонду аксиому моего шпанистого тбилисского детства. Но Спенсер юношеского слэнга «Африки» не понял, тем более, на грузинском. Он тяжело вздохнул и потянул меня зачем-то в каюты на корме.
Я попятился вслед за ним, не отрывая взгляда от завязавшегося сражения на баке. Черкесы уже лезли на корабль с кинжалами в зубах, подсаживая друг друга. Те, у кого рот оставался свободным от колюще-режущих предметов, издавали дикий вой, подражая шакалам. Абдель активно причинял «добро», обучая туземцев с помощью кривого турецкого клыча[1] толерантному отношению к межгосударственному торговому обмену.
«Европейская дипломатия во плоти!» — хмыкнул я и нырнул за Эдмондом в тамбур, ведущий к каюте капитана.
Эдмонд где-то разжился своим саквояжем, где убавилось склянок, но прибавилось бумаг и рисунков, и энергично высаживал окошки в зоне релакса Абделя. За ними плескалась вода. Вдали виднелась «Ифигения». Уверен, офицерский состав собрался у борта и сейчас делает ставки на победителя в гладиаторских боях на палубе «Блиды». Вмешиваться в столь захватывающие игры на выбывание у русских не было никакого желания.
— Будем уходить по воде! — объяснил Эдмонд свои действия. — Надеюсь, черкесам будет не до нас, имея столь желанную награду перед глазами.
В воду лезть категорически не хотелось. Еще менее — оказаться на берегу в роли Робинзона, лишившегося всего багажа. Вместо револьверов или штуцера нам бы пригодились наши красные накидки с мехом или бурка, на худой конец. Но выбирать не приходилось. С таким грузом, даже если бы он был, мы до берега не доберемся.
Эдмонд выбрался наружу и стал отплывать от корабля, загребая одной рукой и пытаясь не замочить свой саквояж. Он безбожно притопил штуцер, пристроив его за спиной и превратив его в бесполезную игрушку. Я вылез в воду, чуть не погрузился с головой, но ящик с револьверами над водой удержал. Буду держать порох сухим в прямом смысле этого слова!
Наши еле торчащие головы над водой внимания на берегу не привлекли. Возможно, с корвета нас рассмотрели. Но я сильно сомневался, что нас кто-то узнает. Плывет себе и плывет группа в полосатых купальниках… эээ… в смысле в серых черкесках.
Быть может, наш фарт закончился бы через непродолжительное время и черкесы погнались бы за нами, но на палубе громыхнула пушка. Одни нападавшие посыпались, как горох, на гальку, обагряя ее кровью, другие — наоборот — энергично стали карабкаться на корабль. От реки бежала новая группа поддержки, размахивая шашками в воздухе, как черлидерши — своими метелками-пипидастрами.
«Пипидастр — какое емкое слово!» Я никак не мог настроиться на серьезный лад. Видимо, крепко меня приложило.
Отплыв метров пятьсот от корабля, мы нащупали ногами дно и смогли перейти от плаванья к бегу с утяжелением в виде морской воды. Далее, я надеялся, нас ждал бег с препятствиями, спортивное ориентирование и уроки выживания в отрыве от благ цивилизации. В общем, конкретное такое многоборье с неизвестными финальным заданиями и наградами победителю. Хотя почему неизвестными? Сохранить свои головы на плечах — чем не награда?
Когда бригантина превратилась в смутное пятно вдали, а прыгающие вокруг нее черкесы — в смазанные черточки, мы решились выбраться на берег.
По моим расчетам, мы оказались в окрестностях мыса Адлер, мимо которого проплывали в июле. Далее в километрах тридцати находилась гиблая крепость Гагры, но нам к ней соваться было бы безумием. По крайней мере, со стороны гор. Насколько я понял, она находилась в окружении злых черкесов, поджидавших любую возможность отправить русского на тот свет. Нас они бы точно приняли за лазутчиков. Стоило бы где-нибудь затаиться и переждать пару дней, пока черкесы успокоятся после нападения на корабль. Он, кстати, еще продолжал сражаться, от него доносились пушечные выстрелы. Но был обречен. Сумасбродство — рассчитывать на благополучный исход для «Блиды». Пришел её черед повторить судьбу города, подарившего ей название.
— Что будем делать? — спросил я хрипло Спенсера.
— Не имею понятия! — ответил он с лихорадочным блеском в глазах.
— Не мешало бы обсушиться и найти питьевую воду, — предложил я.
— Согласен!
— И не стоит пока попадаться на глаза черкесам!
— Само собой!
Спенсер без сил опустился на мокрую гальку. Я осмотрелся, все также прижимая к груди ящик с револьверами. В них я видел наше спасение. Не в качестве оружия, нет. Исключительно в качестве зажигалки для серных нитей, что лежали в одном из газырей. Костер бы нам не помешал.
Перед нами был густой вековой лес, справа от которого протянулся длинный завал, прочно сложенный из огромных деревьев, камней и глины. На склонах гор слева от леса можно было разглядеть несколько небольших аулов — скорее даже хуторов, — образующих полукруг перед совершенно ровной и открытой долиной. К домам двигаться было опасно. Два мокрых иностранца, один из которых мог лишь связать несколько слов на натухайском диалекте, — реакцию местных представить затруднительно.
Мы нырнули в заросли на опушке. Прислушались. Кроме шума прибоя и потрескивания ветвей на ветру ничего не было слышно. Но нос уловил еле ощутимый запах дыма. Показав знаками Спенсеру, чтобы он зарядил револьверы, я стал раздеваться. Пристроив под кустом мокрые вещи и оставшись в исподнем, взял в одну руку кинжал, в другую — заряженный револьвер и тихо двинулся вглубь леса.
